Пришельцы. Выпуск 2
Шрифт:
Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, я шагнул в прохладный полумрак и включил все до единого светильники. Обожаю, когда много света. По крайней мере, теперь я мог воочию убедиться, что прятаться неведомому злодею негде.
Обойдя круглый, с высоким потолком зал, я потрогал на всякий случай стены. Обычный звукоизолирующий пластик. Главный декодер города стоял в центре зала, и мое воображение он отнюдь не поразил. Обычный электрочайник в три этажа с широким экраном и подковообразной размером в два рояля стойкой. Видимо, здесь и химичил на протяжении последних лет наш непризнанный гений. Я шагнул вперед и оказался внутри этой подковы. Пестрая панель вызвала у меня некоторую неуверенность. Она была усеяна перемигивающимися индикаторами, как сливовый пирог мухами. Господи, что же я буду с ней делать?!. Но все решилось само собой. Усевшись за цветастый пульт, я с облегчением рассмотрел клавиши тройного алфавита. Это меня взбодрило. Уж с чем-чем, а с детищем Кирилла и Мефодия я был знаком! Все-таки не латынь и не иероглифы. Машина, наверняка, реагировала на устную речь, но сболтнуть я мог что угодно. Мне казалось, что легче беседовать письменно.
Собравшись с духом, я включил монитор и скрюченным пальцем отбил на экране первый вопрос:
— Как работается, дорогуша?
Она отозвалась мгновенно. Увы, старые добрые времена, когда нестандартные вопросы загоняли электронику в тупик, бесследно миновали.
— Чудесно, старичок! А тебе?
Подумав, я рассудил, что отвечать на подобное не стоит, и снова отстучал:
— Догадываешься, кто я такой?
Машина и на этот раз не растерялась.
— Вероятно, взломщик.
Фыркнув, я вывел длинную фразу:
— Ошибаешься! Я тот, кто узнал о ваших проделках. А теперь зашел потолковать с тобой по душам, дорогуша!
Так как машина озадаченно молчала, я продолжал атаку.
— Ты ведь производила выборки из биокодов людей? Я прав?
Вокруг меня началось суетливое мерцание. Все эти бесчисленные глазки и светодиоды словно совещались между собой. Может быть, электронное чудо-юдо пыталось заблокироваться, но вряд ли такое было возможно, и через некоторое время ей пришлось-таки ответить.
— Мы проводили роботы по дешифрации отдельных биомассивов. Путь дробления биокода на слагаемые — ошибочен, разумнее браться за целые сегменты, что мы и постарались осуществить. Надо заметить — весьма успешно.
Концовка меня обескуражила.
— Что значит — весьма успешно? — сердито вопросил я.
Машина послушно высветила на экране строки.
— В результате серийного анализа была выявлена структура, подразумевающая талант человека. Для практического подтверждения гипотезы пришлось изъять подозреваемые массивы у наиболее подходящих доноров. Расширение программы позволило произвести выборку. Ни один из принципиальных запретов при этом не был нарушен.
— Однако и апломб у вас, сударыня, — пробормотал я и отстучал:
— А почему Павлову самому нельзя было попробовать себя в качестве донора? Или сердце убрело в пятки?
— Он и стал первым донором. После чего сразу уехал за пределы Знойного.
Я опешил. Павлов — и первый донор? Вот так штука! Тогда объясните мне, пожалуйста, чего ради он укатил на Сахалин? Испугался, что эксперимент выйдет из-под контроля? Едва ли… Все еще только начиналось. От теории они наконец-то перешли к практике. Кроме того, в случае неудачи он мог прервать работы в любой момент. Но он стал донором и уехал… Склонившись над пультом, я бешено застучал по клавишам.
— У Павлова тоже была изъята характерная структура, верно?
— Да.
— И он до сих пор не получил ее обратно?
— Для этого ему необходимо воспользоваться репликационными системами Знойного. Зона моего контроля не превышает пределов области. В настоящее время Павлов — вне моей зоны.
Я уже лупил по клавишам, как заправская машинистка.
— Сколько всего доноров прошло через твой эксперимент?
— Всего девять. У семерых из них информационная матрица полностью восстановлена. Таким образом, они перестали являться донорами.
Согласен!.. От волнения я успел вспотеть. Семеро остались при своем, а последние двое — это мой чокнутый художник и Павлов. Художник безвылазно сидел в своей изостудии, а Павлов, забыв обо всем на свете, включая и противозаконный эксперимент, любовался, должно быть, дальневосточной флорой.
Я возбужденно потер виски. Все верно! Об эксперименте Павлов именно ЗАБЫЛ! В этом и крылась разгадка его отсутствия… Что там говорил Толик о его памяти? Дескать, уникальная, нечеловеческая?.. Вот то-то и оно! Память — тоже своеобразный талант. Это я по себе знаю. Иначе не держал бы меня шеф в своей конторе. А эта электронная махина изъяла из него память, как извлекают за хвост рыбку из банки сардин. Хлоп — и не было никогда диспетчерской службы. Хлоп — и нет дорогого друга Толика с радужными идейками насчет будущего репликатора. Один только Сахалин…
Елки зеленые! Я хлопнул ладонью по колену. А ведь я раскопал это дельце! До самого дна!.. Мне захотелось представить себе, как, не выдержав, улыбнется шеф. Ей-ей, этот карлик с головой Ломоносова будет доволен… Я постарался взять себя в руки. Как говорится, не кажи «гоп», пока не соскочишь. Выйди в люди, тогда и заходи…
Стало быть, эксперимент этих двух вундеркиндов подразумевал следующее: что-то там они намудрили с программой, и из обычного контролирующего центра машина превратилась в мозг, пытающийся самостоятельно анализировать поступающую к нему информацию с целью выявить нечто общное в миллионах перетекающих из одного места в другое биокодов. Надо отдать должное этой электронной подкове — с задачей она почти справилась, сумев выделить массив, характеризующий наиболее яркие способности человека. Талант… С этим все было, пожалуй, ясно. Девять невинных опытов, в результате которых машина подтвердила все, что ее интересовало. А подтвердив основные выводы, она умело восстановила код потерпевших, нимало не заботясь о последствиях первого изъятия. Впрочем, заботиться должны были те, кто, вторгшись в ее программу, ликвидировал страхующие блокировки. Ей-ей, все кончилось не так уж плохо. Во всяком случае, могло быть и хуже. А так — все живы и здоровы. Напустив на себя сердитый вид, я отстучал:
— Как станет развиваться эксперимент дальше?
Машина словно ждала этого вопроса. Рубленые фразы были предельно лаконичны.
— Строго по пунктам: А) возвращение биомассивов донорам номер один и номер девять. Б) передача полученных результатов институту бионики. В) готовность продолжать исследования в тесном сотрудничестве с кем бы то ни было.
С кем бы то ни было?.. Я ухмыльнулся. Пожалуй, я недооценил это электронное чудо. Оно перестраивалось на ходу. Нечего сказать, славная машинка! А главное — предельно находчивая! Мог бы поспорить, что еще пятнадцать минут назад у нее и в мыслях не было подобных пунктов. Как ни крути, девять опытов — хорошо, но девяносто девять — куда лучше. Так что, не заявись к ней детектив с особыми полномочиями, не возникло бы и этих благочестивых намерений. Шлепала бы себе и шлепала биокоды — изымая и возвращая, наблюдая и громоздя вывод за выводом. Слава богу, художников, пианистов и литераторов у нас еще хватает… Не без злорадства я склонился над пультом.
— И снова ошибаешься, дорогуша! Никаких исследований и никакого сотрудничества не будет! Твое дело — репликационная транспортировка — вот и занимайся ею. А обо всем остальном предоставь озаботиться другим.
От резких ударов палец мой заболел.
— Что грозит Павлову?
Ага… Все-таки забеспокоилась, электронная душенька!
— Получит то, что заслужил.
— Чрезвычайно недальновидное решение.