Пришельцы
Шрифт:
– Месть - за что?
– Больше Голос не сказал ничего, но я так понимаю: месть та - за годы, прожитые бездарно, за мою бездумную и безалаберную молодость.
– А что, это интересно даже!
– Ненашев оживился, повеселел.
– Яичню есть будешь? И сто грамм налью.
– Не хочу, спасибо.
– И водки не хочешь?
– И водки не хочу.
– Лямкин с прищуром посмотрел на люстру, продолжал: - По первости, когда в гробу очнулся, и после еще, довольно продолжительно, представлялось, что полет в трубе и все прочее просто причудилось, однако нет:
– Понимаю. С похмелья был? На этот вопрос Лямкин не ответил.
– Ну, а дальше?
– Дальше уж совсем непонятное началось. Смотрю, вечером дело было, Витька Ковшов идет к себе в будку, а на плече лосенка убитого тащит. Я за Витькой, конечно. Зло меня душит: говорю себе, до чего же ты докатился - браконьерничаешь, сволочь, да нагло еще так! Я - за ним.
– За кем это?
– За Витькой. Хоть я слабей его физически, но в гневе неистовый в на смертоубийство способен. Задаю себе задачку: спрошу сперва, почему он, ирод, жалости никакой не имеет?
– Жалости он не имеет, верно, - Сидор Иванович опять стал вспоминать с натугой, на кого же похож Лямкин? Вопрос этот гвоздем сидел в голове, и не было от него покоя.
В дверь постучали негромко, но настойчиво. Хозяин сразу догадался, кого опять черт несет - Гришу Суходолова черт несет! "Ни днем, ни ночью покоя нет от него!" - подумал с досадой председатель и громко крикнул:
– Входи, не заперто там!
Никита Лямкин медленно встал со стула:
– Пойду, однако.
– Так мы ж не договорили малость?
– Я завтра в контору к вам наведаюсь, после обеда. Ненашев даже расстроился: он не хотел, чтобы Лямкин уходил - разговор у них затеялся все-таки любопытный, но и знал Сидор Иванович: не даст Гришка развернуться задушевной беседе, поэтому сказал:
– Ну, что ж, забегай. Лучше вечером вот так же и забегай - домой ко мне, понял. В конторе там все люди да люди.
– Хорошо, домой и зайду.
Глава десятая
1
Сидор Иванович растворил окно, налег на подоконник грудью и посмотрел вверх. Небо еще не наполнилось ночной чернотой, звезды были еще желтые и острые, горизонт загораживали тучи, лишенные прозрачности, они лежали плотно и не меняли форму, точно прибитые. На штакетник падал свет из дома, он дробился и пестрел, высветливая изумрудную траву. За дорогой было смутно, казалось, что там, дальше, кончается этот мир и начинается другой - необетованный и странный. Ненашев не обернулся, когда услышал в горнице шаги главбуха Суходолова.
– Яичню будешь?
– Только что поужинал, - бодро ответил Гриша и сел в аккурат не стул, где сидел недавно Никита Лямкин.
– Чего это он к тебе заповадился?
– Кто заповадился?
– А Лямкин.
– По делу заглядывал.
– Какие у него еще дела к тебе завелись? Председатель вдруг обозлился: ему хотелось побыть одному, ночь удалась хорошая, она настраивала на мысли задушевного свойства, а тут мешают.
– Что тебе еще?
Главбух покорно смолчал, улавливая настроение председателя - неважное настроение, и, подержав секунду коробок спичек возле уха, (послушал, есть ли в коробке спички), зажег сигарету "Прима".
Ненашев от окна не отошел, еще пуще навалился на подоконник, вглядываясь в просторное и высокое небо, полное звезд. Он жалел Никиту Лямкина, осознав нежданно простую и. горькую истину: живем мы рядом, а далеки порой друг от друга, как те вон звезды, и оцениваем ближнего по его поступкам, не вникая в существо дела, мы все упрощаем по лености своей, от недостатка живого, сострадательного любопытства.
– Я новость принес, - осторожно начал Гриша Суходолов и примял ладошкой шевелюру с таким видом, будто дожидался важной встречи в приемной министерства.
– Добрых новостей ты не приносишь, а худую сам услышу.
– Участковый Голощапов вернулся и двух следователей привез, один так из области по особо важным делам. Голощапов их в баню повел, парятся сейчас.
– А какие у нас особо важные дела? Нет у вас особо важных дел
– Я с ними накоротке словом перекинулся.
– И тут успел!
– Молодой парень" из области который. Говорит: чудеса у вас косяком прут - мертвые воскресают, живые возносятся, только что, грит, старухи на метлах не летают, а других всяких чудес - в наличии.
– Зря бензин жгут, - нахмурился председатель, - Витька Ковшов, поди, давно спит в будке своей.
– Это почему же спит, он же улетел?
– Такие никому не нужны - ни на Земле, ни в облаках. Дерьмо, оно ни в какое пространство не вписывается!
– Следователь грит: тут разобраться надобно. Конечно, и намека ему не дал, что это Федина работа, следователю палец в рот не клади - - враз откусит. Он такой.
– И не вздумай про Федора ляпнуть, смотри у меня - башку отвинчу!
– Обижаешь, Иваныч!
– Может, и Витьку-то Федор вдаль кинул?
– Кому еще такая задача по плечу?!
– Верно. Но зачем это ему нужно? Разве что юмор прорезался?
– Я думаю, на помощь пришел, не позволил над нами изгаляться.
– Оно, конечно, спасибо ему, но о последствиях он совсем не думает.
– Инопланетное мышление, Сидор Иванович. Я вот читал...
– Гриша Суходолов не успел просветить собеседника об особенностях мышления загадочных и далеких цивилизаций: в доме погас свет. Он погас не только в доме, но и во всем селе. Когда глаза по малости привыкли к темноте, стало заметно, что взошла луна, ее блики, лежали на полу меркло и жутковато. Издали донесся собачий лай, где-то скрипнула калитка, пробухали по дороге с поспешностью чьи-то сапоги, заблеяли овцы. Оба - и Гриша, и председатель - враз подумали о том, что, оказывается, село полно звуков и они обостренно воспринимаются в темноте. Почему?