Пришельцы
Шрифт:
В автомобиле за стеклом белозубо улыбался один из. Витиных разбойников, бур со стоном впивался в землю, выбрасывая россыпью глину, которая холмиком ложилась сбочь ямы. От глины исходил запах холодного тлена. Участковому Голощапову этот запах не нравился, и рука его все чаще ложилась на кобуру револьвера. Голощапов не имел представления о том, - как ему вести себя дальше, чтобы, с одной стороны, не застрелить наглеца и, с другой, чтобы отступить, не утратив чести и достоинства. "Звонить в район надо!
– впадая в уныние, думал милиционер.
– Посоветоваться надо". Советоваться с районом лейтенант не любил: начальство там было молодое, ироничное и непочтительное
Прошу прекратить безобразие!
– в который уже раз повторял участковый, но в голосе его не было железа, присущего власти.
Председатель колхоза Ненашев стоял на крыльце конторы и громко дышал, шевеля желваками. Он уже намеревался сбежать вниз и порвать на Вите Ковшове марлевку, поскольку иного образа действий не видел, но тут к конторе потянулись руководители туристических групп, вспугнутых Никитой Лямкиным, и начали по очереди, путанно и со смущением (вид у председателя был весьма суровый) осведомляться о том, существует ли на самом деле в тайге санитарный кордон с вооруженной охраной и сколько нынче энцефалитного клеща на один квадратный метр площади. Ненашев не сразу уловил суть, потому что посторонние товарищи возникли явно не ко времени и сбили порыв: Туристам было отвечено так: катитесь, мол, хоть к черту на кулички, а заразный клещ, если он есть в тайге, впивается выборочно, хороших, людей не трогает и белку даже не трогает, а подонка и комар заест. Комар, замечено, тоже не без разбора кровь пьет. Веснушчатой секретарше Гале (она стояла рядом, как и все конторские, впрочем) было приказано:
– Ты этого Лямкина Никиту достань мне, пусть вечером на квартиру зайдет!
– Ненашев возвращался постепенно к намерению порвать на Вите марлевку (пока шло объяснение с туристами, было пробуравлено еще две ямы), но роковой шаг, грозивший в конечном итоге судом за мелкое хулиганство, не свершился: конфликт исчерпался с помощью силы могучей и таинственной. Заместительница Гриши Суходолова Вера Ивановна - (она, конечно, тоже присутствовала) первой, как утверждала после, заметила, что сперва по Глупому лицу прораба разлились пятна - исключительно красные и исключительно белые, потом Витя по-солдатски опустил руки вдоль тела, натужно выпучился, хотел, видимо, заматериться и уже распахнул рот с этой целью, однако, лишь оскалился и не произнес ничего, приподнимаясь над землей метр за метром этак неспешно и вроде бы шутя, затем тело его начало вращаться, волосы на голове вздыбились гребнем и по ушам (это видела лишь Вера Ивановна) просверкнули искры, как под дугой трамвая, с левой ноги Ковшова (это видели все) свалился и упал на кабину грузовика красный туфель стоимостью в пятьдесят пять рублей, модный и, странно, отечественного производства, ленинградской фабрики "Скороход". Свалился туфель закономерно, потому как геолог ходил без шнурков. Витин подчиненный Володя, сверливший дыры, выскочил из кабины очень скороспешно, воздел ладони к небу и закричал:
– Куда же ты?!
Шоферу Володе вовсе ни к чему было нести ответственность в одиночку, он смел был за спиной начальства, а начальство некстати возносилось.
Милиционер Голощапов пощипал сивый ус и сказал, следя за полетом Ковшова с раздумчивостью и без удивления:
– Достукался парень!
– И добавил, адресуя слова свои исключительно подрастающему поколению. Так бывает с каждым, кто нарушает закон.
Конторский сторож Серафимыч, согбенный и выцветший, как моль, прикрыл мокрые глаза ладошкой и - покачал головой.
– Ишь до чего нынче хорошо стало - летают! Выгодно это - летать. В сельпо, например, или дальше куды.
Вера Ивановна Клинова заплакала на всякий случай, утирая слезы пальцем, потом она достала платок и натурально зарыдала, но ее стенания никого не тронули ни сразу, ни после. Гриша Суходолов приплясывал на крыльце, как участник грузинского ансамбля, вставал на носки и радостно потирал руки, он понял, что друг сердечный Федя, представитель иной цивилизации, не потерял интереса к их мелким делам, зорко следит за колхозом и добрый его дух витает рядом. Приятно. Лестно.
Председатель Ненашев тоже, конечно, догадался, почему Витя Ковшов взмыл и удаляется. Через несколько секунд тело геолога уменьшилось до размеров коршуна, потом - ласточки, потом уж и до размеров точки. Ковшов размылся и пропал. Председатель сразу начал размышлять о том, что же будет дальше. Перспектива выплясывалась, в общем-то, невеселая: обязательно начнется следствие: нагрянет в село всякий серьезный люд из района и области, волнами, с приливами и отливами, пойдут комиссии с портфелями. Начнется все с милиции, понятно, а вот кончится кем? Проверяющих - тьма. Живешь на свете долго и не ведаешь, какие, есть организации, и они, организации, при чрезвычайных обстоятельствах шлют на низы своих полномочных представителей, которые, коли ты уж сделался козлом отпущения, требуют и не умеют улыбаться при исполнении служебных обязанностей.
... Народ долго, до ночи, гомонился возле конторы, свидетели подробно рассказывали тем, кто не сподобился видеть чудо, куда и как взлетел буровой мастер Витя Ковшов. Ночью все село глядело в небо. Кто-то предположил, что Ковшов вполне может стать спутником и белую его рубашку будет видать ясно. Но Витя среди звезд так и не возник.
Участковый Голощапов увез на председательском газике шофера Володю, непосредственного исполнителя злой Ковшовской воли, в район для дальнейшего разбирательства, повелел взять преступнику с собой харчишек и пару белья.
3
Председатель Ненашев уже забыл, что Никита Лямкин должен нанести визит вечером на квартиру, что сам же приказал секретарше Гале найти мелкого проказника и обеспечить, так сказать, его явку. Наказ был, значит, выполнен. Никита осторожно заглянул на кухню и кашлянул. Ненашев стоял возле электрической плиты, одетый в спортивное трико, и жарил яичницу на ужин. Яичница, как всегда, подгорела.
– Тебя еще не хватало!
– осерчал Сидор Иванович и поставил сковородку на стол.
– С тобой еще лаяться!
– Зачем со мной лаяться? Вот мы сядем рядком да поговорим ладком.
– Никита присел на табуретку возле двери и устало потер колени руками. Был он причесан, умыт (на разметленной бороде Ненашев заметил капельки воды), я косоворотке с перламутровыми пуговицами, сапогах и белой кепочке с куцым; козырьком. Кепку. Лямкин снял и доложил на подоконник.
– Ты, брат, на кого-то похож сегодня, а вот на кого ты похож - не могу вспомнить, - председатель отмахнул ладонью - дым от лица и накинул на сковородку полотенце.
– Айда-ко в горницу, начадил я здесь, горло дерет.
... Никита все натирал колени, угловатые его плечи были опущены, он казался старым.
– На кого же ты похож, брат? Вертится в голове что-то такое, - Ненашев притронулся пальцем к виску, а вот вспомнить не могу. Не пьяный ты?
– Я теперь не пьющий.
– Извини, не верю.
– А мне решительно все равно, верите вы или не верите.
– На берегу давеча туристов пугал? Днем?
– Было дело.
– Зачем пугал?
– Тут непросто все.