Пришельцы
Шрифт:
Сначала подняли в ангар убитых десантников, затем, под присмотром Поспелова, пленных. Георгий собрал у мужиков перевязочные пакеты, начал бинтовать раненых «пришельцев», а оставшиеся в живых Азарий, Тимоха и Игорь рассредоточились вдоль сопки с подземным бункером. Агент Витязь побежал на другой конец взлетно-посадочной полосы, чтобы пригнать оставленную там «ниву» – следовало немедленно эвакуировать пленных.
Первая пара «драконов» налетела с севера, но это была разведка. Выписав круг над дальним краем аэродрома, парашютисты ушли на запад, десантура сориентировалась правильно и огня не открывала.
Прошло еще минут пятнадцать, и, когда Витязь выехал на полосу на «ниве» в самый неподходящий момент, –
Витязь загнал машину в ангар, помог загрузить пленного и, схватив автомат, занял оборону у полуоткрытой стальной двери. Десантура стоически выжидала, когда «драконы» выйдут на открытое место, из коротких ее радиопереговоров становилось ясно, что противник отчего-то медлит.
Кромка леса отлично просматривалась с сопок даже без биноклей, на укатанной гравийной обочине взлетной полосы укрыться было невозможно. Оставленные на кронах полосатые купола трепал ветер, а спустившиеся парашютисты будто растаяли в лесу. Спустя полчаса Георгий послал Витязя к месту приземления «драконов», но едва тот скрылся в бору, как оттуда донесся частый дребезжащий звук стрельбы.
Азарий повел десантуру в атаку, эфир сразу же наполнился матом и руганью, а лес – частыми очередями «Калашниковых» и хлопающими взрывами гранат из подствольных гранатометов. Похоже, «драконов» откуда-то выкуривали. Через несколько минут грохот и дребезг выстрелов переместился в глубь леса на запад – в сторону «бермудского треугольника», потом еще некоторое время попетлял по бору и стих. А скоро Витязь доложил, что десантура снимает с сосен трофейные парашюты.
Десантура появилась на полосе, нагруженная захваченным снаряжением. Тут же начали раскручивать купола и испытывать летательные аппараты. Оказалось, что прилетевшие на выручку «драконы» разобрали каменный завал у подножия соседней с ангаром сопки и пытались вскрыть стальную дверь запасного хода в бункер. Они наверняка уже знали, что «логово» взято штурмом, но отчего-то упорно старались проникнуть туда и заняли круговую оборону.
Вероятно, на командном пункте оставалось что-то такое, что «драконы» не могли бросить, и прилетели они не на помощь, а с целью попасть в захваченное «логово».
Вскрыть ход им не удалось, хотя они взорвали прикрепленный к двери заряд и лишь расшатали петли, однако вырвать их из растрескавшегося бетона не успели. Витязь открыл огонь, положил двоих, и подоспевшая десантура, прячась за соснами, забросала противника гранатами из подствольников. Кажется, удалось уйти только двоим, и то один бежал, оставляя кровавый след. Преследовали их недолго, боялись далеко отрываться от аэродрома, чтобы не угодить в засаду.
Доложив о результатах стычки, Азарий подошел к своим товарищам, осваивающим трофейные летательные аппараты, и, похоже, сделал строгое внушение, после чего мужики расстелили на бетонной полосе купола парашютов и стали заворачивать в них тела убитых товарищей. Упаковали плотно, обвязали стропами во многих местах, превратив десантников в египетские мумии. И все равно, в обезличенных этих тюках можно было узнать, кто есть кто: у Лобана кровила еще простреленная грудь, а у Шурки – живот. Тимоха с Игорем отнесли мертвых в ангар, положив их в прохладное место, и не утерпели, вновь обрядились в парашютные постромки, надели ранцевые двигатели и через полчаса все-таки взлетели.
И долго потом над брошенным аэродромом слышался восторженный и горький мат.
Ева шипела, как кошка, и, манипулируя перед собой руками, намеревалась нанести удар. Тяжелый, неуклюжий Заремба стоял перед ней, как боксерская груша, и улыбался, показывая золотые зубы и поблескивая глазами. Она стрельнула босой ногой ему в переносье, незаметно и мгновенно сбросив туфли, ударила будто цыганской плетью – даже щелчок послышался! однако сокрушительный этот удар не пошатнул Зарембу и наглую его улыбку не стер с лица. Только зубы теперь излучали зловещий свет. Ева внезапно прыгнула к потолку, и перевернувшись в воздухе, достала его тупыми и жесткими пятками одной в лоб, другой целила в горло – он продолжал улыбаться, хотя в уголке толстых губ накопилась черная капля крови и потекла по подбородку. Стерев ее, Заремба посмотрел на ладонь, и его ленивую ухмылку можно было расценить как удивление.
– Хватит прыгать-то, – сказал он. – А то допрыгаешься.
Следующий удар полетел ему в зубы, и неповоротливый этот человек неожиданно ловко и стремительно перехватил пятерней ее ступню, сделал неуловимое вращательное движение – и Ева полетела на паркет, ударившись затылком. Она тут же попыталась вскочить и присела, опершись руками об пол: вывихнутый голеностопный сустав не держал легкого тела, а сама ступня оказалась развернутой чуть ли не назад.
Адам сидел лицом к углу и делал вороватые попытки обернуться, втягивая голову в плечи. На всякий случай Заремба вышиб из-под него стул, накинул на шею провод от вентилятора, затянул.
– Сиди спокойно, – предупредил. – Не дергайся, не люблю.
Тем временем Ева все-таки встала, только на руки, отчего подол ее легкого, шелкового платья опустился вниз, обнажив серебристый треугольник тонких трусиков.
Видение это длилось мгновение, как фотовспышка, и так же ослепило, поскольку Заремба пропустил удар ногой в толстый живот и шатнулся назад, а раскосая молния в тот же миг выкинула вперед-острый, угловатый, как осколок камня, кулачок. От тычка в гортань перехватило дыхание, но запястье Евы оказалось в руке Зарембы, как в стальном браслете. Он мог переломать ей конечности и в секунду вытряхнуть из сознания, как вытряхивают сор из волос, но опасался ненароком вышибить жизнь из стройного, резиново-жесткого тела. Он лишь выбил ей обе руки из плечевых суставов и бросил на пол, словно муху с оборванными крыльями. Ева не успокоилась, поползла к окну, а Заремба тем временем сел на край стола и набрал номер телефона Лугового: своих оперов не оставалось, все улетели в Питер. К счастью, Луговой оказался на месте и не отказал прислать машину и людей на Гоголевский бульвар. Договорить с ним Заремба не успел: пришлось бросить трубку и хватать Еву за ноги – голова ее уже торчала на улице и с изрезанного стеклом лица стекала густая, алая кровь.
– Ну что ты, дура, – сказал он. – Испортила мордашку. А если шрамы останутся?
В дверь застучал охранник снизу – прибежал на звон стекла.
– Что там происходит, Павел Михайлович?
Заремба сунул Еву под тумбу стола, вынул пистолет и открыл замок. Охранник сам уперся в ствол.
– Ничего тут не происходит. Ложись на пол. Оружие есть?
Парень дернулся и получил стволом под дых и в следующий миг ногой в пах. Заремба выдернул из его плечевой кобуры пистолет – газовый, «Вальтер», выстрелил у самого уха, чтобы струя ушла за дверь.
– На пол, на пол, – швырнул его на паркет. – Лицом вниз.
Мужики послушались, улеглись как положено, а Ева выбралась из-под стола и снова поползла к окну, извиваясь как змея. Вывихнутые руки не слушались, одна нога волочилась, но эта тварь словно не ощущала боли. В самом деле нелюдь!
Заремба взял ее за волосы, вывернул голову назад.
– Сам бы выбросил в окно, да ты мне живая нужна.
И непроизвольно отшатнулся: Ева улыбнулась ему, щуря и так узкие глаза.
Люди Лугового приехали минут через пять, забили мужиков в наручники и свели в машину, затем унесли на руках Еву.