Пришла беда, откуда не ждали
Шрифт:
– Плачу любые деньги!
– завопил я.
– Я представляю крупнейшую международную финансовую корпорацию. Нам срочно кровь из носа - нужно напечататься послезавтра.
На том конце провода, очевидно, обалдели. Возможно, им еще никогда не звонили из крупнейших международных финансовых корпораций.
– Ладно, приезжайте, - проговорил, наконец, мой собеседник.
В ожидании очередного выпуска газеты "Европа-Центр" прошло в общей сложности три дня. Чтобы не умереть за это время со скуки, я решил последовать примеру остальных детективов и нанести ряд визитов художникам. Разумеется, в моем
Первым в списке оказался некий Антон Котелков, проживающий у черта на рогах, где-то в берлинском районе Панков. Берлога его, однако, содержалась в приличном состоянии. В одной из двух комнат он творил, в другой проживал вместе с супругой. Рисовал он сплошь каких-то восторженных олухов с козлиными мордами, витающих в радужных облаках. Внизу, под этими облаками, чаще всего - картинки русской природы. Не нужно было обладать опытом Голдблюма или выдающейся проницательностью Малышки, чтобы понять, что уж он-то к картинам в метро непосредственного отношения не имеет. Говорил он резко, хриплым голосом, с явным намерением побыстрее от меня отделаться.
– Я не езжу в метро, - сразу же отрубил он.
– Я тоже. Но на картины взглянуть было все же любопытно.
– А мне - нет. Стану я тратить время на всякую чепуху.
– Напрасно. Вдруг, это - кто-нибудь из ваших знакомых. Смогли бы, не запылившись, заработать тысченку-другую долларов.
– Чушь!
– Слушай, когда с тобой разговаривают умные люди, вмешалась его жена.
– Только дураки отказываются от возможности заработать лишний пфеннинг. Особенно здесь, на Западе.
У нее, видимо, была своя шкала ценностей, а также валютных курсов, в которой тысченка-другая долларов равнялась одному пфеннингу.
– Обидно, конечно, что вы не видели оригиналов, проговорил я голосом, полным сожаления и укоризны, - но не беда, у меня имеются с собой вполне приличные репродукции.
И развернул перед его носом предусмотрительно принесенный с собой журнал живописи.
Он глянул мельком, и его бородатую физиономию перекосила язвительная усмешка.
– Вы хотите уверить меня, что автор этой мазни разыскивается целой сворой детективов?
Его, разумеется, больше бы устроило, чтобы целая свора детективов разыскивала автора восторженных дегенератов с козлиными мордами, парящих в радужных облаках. И, возможно, впереди этой своры не отказался бы увидеть меня, лихо размахивающего чеком в миллион долларов.
– Дайте-ка посмотреть!
– Фрау Котелкова выхватила из моих рук журнал.
– М-м-м... Тоша, а это, случайно, не Ицык?
– Дура, это ведь даже не фигуративная живопись.
– А, может быть, Майя Маевская?
– Та вообще не пишет в цвете.
– Ну а кто бы это мог быть? Подумай.
– Отстань!
– сказал он.
– И ты говоришь мне это после того, как я отдала тебе лучшие годы жизни?!
– Что?!
– внезапно завопил Котелков.
– Так это были лучшие?!
– Да, лучшие!
– Она в сердцах швырнула в него журналом. Лучшие годы жизни я провела, сидя голышом на этом стуле. Но, глядя на меня, ты, почему-то, малевал всяких уродцев с козлиными головами!
Я поспешно ринулся вперед, схватил журнал
– Ребятки, к сожалению, мне пора, - сказал я, но они этих слов, видимо, даже не расслышали. По крайней мере, с их стороны никаких возражений не последовало.
Я сделал еще несколько попыток войти в контакт с местными художниками. Но результаты оказались более чем скромными. Из всех, происшедших за эти дни встреч, заслуживают упоминания, пожалуй, лишь следующие.
Во-первых, с Ицыком, а если полностью - Исааком Куперманом. Он также числился в составленном Горбанюком списке, был наголо бритым, очкастым парнем, и больше напоминал интеллектуального уголовника, нежели художника-нонконформиста, каковым на самом деле являлся.
Застал я его в компании двух бугаев как раз в тот момент, когда они распивали дешевое вино из бумажных пакетов. На картинах в подрамниках, штабелями наваленных тут и там, чаще всего были изображены натюрморты из бутылок с выпивкой, стаканов, селедки и фотографий знаменитых вождей в рамках и без оных. Они так и назывались: "Натюрморт со Сталиным", "Натюрморт с Брежневым", "Натюрморт с Сусловым", "Натюрморт с Черненко". Последний стоял на станке незаконченным, без названия, но на фотографии явно просматривались контуры Жириновского.
– Натюрморт с Жириновским, - продекламировал я, ткнув в картину указательным пальцем.
– Сразу чувствуется сыщик высокого класса, - язвительно отозвался Ицык.
– Как вы догадались? С помощью дедуктивного метода?
Бугаи дружно заржали.
– Именно, - кивнул я головой, - с помощью его, родимого.
– Никогда не имел дело с пинкертонами. С кагэбней сколько угодно, с нашим доблестным уголовным розыском, а вот с пинкертонами - ни разу.
– Значит, я буду первым.
Он сунул в рот папиросу - мне даже показалось, что это "Беломор-канал" - и с наглым видом уставился на меня.
– Как вас зовут?
– Крайский.
– Засуньте эти ваши доллары себе в задницу, господин Крайский. Этот парень, что расписал переходы в метро, действительно гений. И плевать он хотел на ваши деньги, поэтому и не объявляется. Не все еще в этом вонючем мире продается, представьте себе. Мы взорвем его, этот ваш вонючий мир! Этих аккуратных европейчиков и американчиков с их дистиллированными мыслями. Так и передайте вашему клиенту. Скажите ему, что этот парень не продается. Es tut mir wirklich sehr leid1, как говорят простые немецкие обыватели. Пусть засунет в жопу свои деньги. А если у него возникнут с этим трудности, помогите ему.
После такого поворота в разговоре можно было сразу же и уходить.
– Начните новую серию, господин Куперман, - посоветовал я ему на прощанье.
– "Натюрморт с Колем", "Натюрморт с Мэйджором", "Натюрморт с Клинтоном"...
– Не беспокойтесь, за мной не заржавеет, - заверил он меня...
Во-вторых, с Сергеем Гламоздой. Во время своего прошлого посещения Берлина, находясь в ресторане в глубоком подпитии, мы с Джаичем купили картину именно этого Сергея Гламозды. Называлась она "Лети, пуля" и обошлась нам более чем в две тысячи марок. Сейчас она украшала стену моего кабинета в здании штаб-квартиры "Гвидона". Я поведал Гламозде эту историю, и тот сразу же оживился.