Прислуга в гостинице духов
Шрифт:
Дима положил трубку, и я спешно вернулась на прежнее место. Когда он вошел, я увлеченно чиркала карандашом по бумаге, создавая новый эскиз.
— Ну, что тут у тебя? — улыбнувшись, спросил начальник.
Сделав вид, что глубоко погружена в работу, я «не сразу его услышала», и только через несколько секунд подняла глаза. Напряженность Димы, с которой он говорил по телефону, бесследно исчезла, и теперь мне адресовалась обезоруживающая, обаятельная улыбка.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты сегодня особенно
«Ага, с чего бы мне выглядеть плохо после напряженных рабочих дней и нескончаемой суматохи?» — мысленно сыронизировала я.
Но вслух, разумеется, сказала совсем другое:
— Уверена, это же говорили и тебе.
Мы смотрели друг на друга, и в какой-то миг я ощутила легкую пульсирующую боль в висках. Кирилл предупреждал, что такая реакция организма свидетельствует о попытке вмешаться в мое сознание. После установки защитной магии в обществе Димы я чувствовала такую боль уже неоднократно, но сейчас она была сильнее обычного.
И что, интересно знать, он пытался мне внушить?
Моя рука лежала на столе, и я упустила момент, когда Дима накрыл ее своей.
— Я все хотел поговорить о том вечере, — произнес он, поймав мой взгляд. — Там, в ресторане… прости, что так вышло. Не знаю, почему все пошло наперекосяк. Я много думал и понял, что ты мне по-настоящему нравишься, Юля. Мы не могли бы… то есть, я пытаюсь сказать… не согласишься ли ты на повторение свидания? Обещаю, на этот раз все будет по-другому!
А, так вот оказывается, к чему воздействие на мои мысли… хочет, чтобы я согласилась. С ума сойти — да с того несчастного вечера прошла уже целая вечность, а он только теперь опомнился! Или все это время он думал, что я подвержена его влиянию и сегодня решил закрепить успех?
Не будь у меня указаний Кирилла, прямо сейчас послала бы этого «умника» к такой-то бабушке и гордо ушла. Но главный маг на меня рассчитывал, тридцать первого октября — а это ночь Самайна — явно что-то затевалось, и я подумала, что в неформальной обстановке смогу узнать еще что-нибудь полезное.
Поэтому, скрепя сердце и заставив себя мило улыбнуться, ответила:
— Хорошо. Только давай без ресторанов.
— Понял, — просиял Дима. — Никаких ресторанов! Завтрашний вечер у тебя свободен?
Да, завтрашний вечер у меня был свободен. Но все же над «романтическими» планами нависла угроза пострашнее полчища безликих.
Герман.
Я валялась на кровати в его комнате, подперев подбородок ладонями, болтая ногами и глядя на него снизу вверх. Он, в свою очередь, возвышался надо мной, сложив руки на груди, грозно расставив ноги и медленно уничтожая меня мрачным взглядом.
— Ты не пойдешь! — повторила Его категоричность.
— Позволь спросить, почему? — вкрадчиво уточнила я.
— Потому что я не хочу, чтобы ты проводила вечер в его компании! — отрезали
Ведьмочка, живущая где-то внутри меня, внезапно проснулась, лениво потянулась и заурчала, точно довольная кошка.
Я прикрыла один глаз и, хитро покосившись на «категоричность», промурлыкала:
— Ревнуешь?
— Да, — неожиданно легко согласился Герман и, не менее неожиданно опустившись рядом, повалил меня на спину.
Я засмеялась и попыталась шутливо сопротивляться, но он заглушил протест поцелуем, от которого по телу разлилась жаркая волна. Ведьмочка проснулась окончательно и пританцовывала, обуреваемая вихрем ярких чувств.
— А ревность тебе к лицу, — на выдохе проговорила я, непроизвольно пробежав кончиками пальцев по заросшей щетиной щеке. — Надо почаще заставлять тебя ее испытывать.
Несмотря на все недовольство Германа, на назначенное свидание мне точно предстояло пойти. И, как ни странно, он это понимал. Наверное, именно поэтому его ревность так льстила моему самолюбию и… ой, да кого я обманываю? Не в самолюбии дело — от него так восхитительно не переворачивается душа, и не сжимается в сладостных спазмах сердце.
Не удержавшись, я остановила пальцы на крестообразном шраме, одновременно чувствуя, как по моему лицу скользит внимательный взгляд. Обычно холодный, сейчас он буквально обжигал, как и губы, через несколько мгновений вновь накрывшие мои.
Я не поняла, когда исчезла рубашка, и мои руки заскользили по открытой коже спины. Не поняла и того, как мой свитер оказался снят и отброшен куда-то в сторону. Какие-то укоренившиеся в сознании принципы призывали остановиться, но ведьмочка кричала громче.
Принципы, неуверенность… да к черту их!
Ледяная броня внезапно оказалась разрушена окончательно — кажется, я даже слышала свист разлетевшихся осколков, под которыми оказалось горячее, быстро бьющееся сердце. А в голубых глазах вдруг зажглось пламя, точно повторяя то, над которым начался наш полет.
Руки, губы… нет, именно эти глаза гипнотизировали меня больше всего, заставляли вздрагивать и сходить с ума от близости разгадки. Сейчас Герман был открыт как никогда, подпустил меня так близко, как это вообще возможно — в каждом касании, каждом вздохе обнажая душу.
Это было так невероятно — чувствовать его так же, как саму себя, прикрывать глаза, чтобы отчетливее ощущать переплетения пальцев, твердость тренированного тела, исходящее от него тепло…
— Герман, — не контролируя слетающие с языка слова, выдохнула я. — Я… я тебя…
Договорить мне не дал громкий стук. Никто из нас двоих не успел опомниться и хоть сколько-нибудь прийти в себя, как дверь резко распахнулась, ударилась о стену, и на пороге комнаты появился бесцеремонный, не дождавшийся позволения войти гость.