Прислуга
Шрифт:
После ужина нас пригласили выпить кофе на террасе. Мы со Стюартом задержались в холле. Касаюсь его плеча, но он отодвигается.
— Я так и знал, что он напьется и начнет все эти разговоры.
— Стюарт, все в порядке. — Наверное, он имеет в виду беседы о политике. — Мы прекрасно провели время.
Но Стюарта просто трясет от бешенства.
— Патриция — то, Патриция — се, весь вечер! Сколько можно говорить о ней?
— Успокойся, Стюарт, забудь. Все хорошо.
Он нервно ерошит волосы и старается не встречаться
Извинившись, спешу в ванную комнату.
Он провожает меня по коридору и говорит без улыбки:
— Встретимся на террасе.
В ванной, глядя на отражение в зеркале, убеждаю себя, что сегодня просто такой вечер. И как только мы выберемся из этого дома, все будет по-прежнему хорошо.
Выйдя из ванной, я прохожу мимо гостиной, где сенатор наливает себе очередную порцию виски. Проливая несколько капель на рубашку, он тихонько хихикает, и озирается, не видел ли кто его неловкости. Я осторожно крадусь на цыпочках мимо двери, но меня останавливает радостный вопль:
— Вот вы где! Что случилось, потерялись? — Он направляется ко мне.
— Нет, сэр, я… иду к остальным.
— Давай сюда, девочка. — Он обнимает меня за талию, обдавая ароматом бурбона. На его рубашке остались влажные пятна. — Как тебе у нас?
— Хорошо, спасибо, сэр.
— Ты не пугайся матушки Стюарта, она просто пытается его защитить.
— О, что вы, она… такая милая. Все замечательно. — С надеждой оглядываюсь на коридор, откуда доносятся голоса.
Он вздыхает, отводит взгляд.
— У нас был очень тяжелый год. Думаю, он рассказал тебе, что случилось.
Я киваю, а по коже бегут мурашки.
— Да, тяжко было… очень плохо. — Но внезапно расплывается в улыбке: — Гляди-ка! Смотри, кто пришел с нами поздороваться.
Крошечный белый песик повисает на его руке, как теннисное полотенце.
— Скажи «привет», Дикси, — мурлычет сенатор, — скажи мисс Евгении «привет».
Пес вертится, отворачиваясь от алкогольного зловония. Сенатор поднимает на меня глаза, взгляд абсолютно пустой. Он, видимо, забыл, зачем я вообще здесь.
— Я шла на террасу, — напоминаю я.
— Иди, иди сюда. — Он подхватывает меня под руку и тащит в маленькую комнату, где стоит массивный письменный стол, а тусклая лампа едва освещает темно-зеленые стены. Прикрывает дверь, и на меня тут же накатывает приступ клаустрофобии. — Видишь, они считают, что я и так слишком много говорю, но на самом деле… — сенатор прищуривается, словно мы с ним старые конспираторы, — я хочу тебе кое-что рассказать.
Собака смиряется со своим положением и успокаивается, захмелев от запаха алкоголя. Мне вдруг жутко хочется увидеть Стюарта, как будто теряю его с каждым мигом, что мы порознь.
— Думаю… я должна найти… — Тянусь к дверной ручке, понимая, что веду себя грубо, но я просто не в силах дольше здесь оставаться, в запахе спиртного и сигар.
Сенатор со вздохом кивает:
— О, ты тоже, м-да… — И разочарованно приваливается к столу.
Я уже открываю дверь, но меня останавливает выражение бессилия и сломленности в лице сенатора, то самое, какое я уже видела у Стюарта в тот день, когда он впервые явился в дом моих родителей. У меня не остается выбора, и я спрашиваю:
— Я тоже… что именно, сэр?
Сенатор смотрит на огромный парадный портрет миссис Уитворт, возвышающийся над его рабочим столом, как предупреждение.
— Я вижу это, по твоим глазам вижу. — Короткий горький смешок. — Просто надеялся, что ты будешь хоть немного любить старика. В случае, если станешь членом этого старинного семейства.
Меня бросает в дрожь от этих слов… членом старинного семейства.
— Вы не… вызываете у меня неприязни, сэр, — лепечу я, переминаясь у порога.
— Не хочу погружать тебя в наши проблемы, но дела у нас плохи, Евгения. Мы чертовски удручены прошлогодним кошмаром. С той, другой. — Он мрачно качает головой. — Стюарт просто взял и уехал из Джексона, живет где-то в трейлере в Виксбурге.
— Я знаю, он был очень… огорчен, — говорю я, хотя на самом деле ничегошеньки об этом не знаю.
— Прямо как умер. Дьявол, я ездил туда к нему. Он просто сидел у окна и колол орехи. Даже не ел — вынимал из скорлупы и бросал в мусорное ведро. Не разговаривал ни со мной, ни с мамой… несколько месяцев.
Он весь съежился, этот огромный мужчина, и меня охватывает желание сбежать, но одновременно — поддержать и утешить. Он выглядит таким несчастным.
— Как будто всего десять минут назад я учил его заряжать ружье, скручивать шею первому голубю. Но после истории с той девушкой он… изменился. Ничего мне не рассказывает. Я просто хочу знать, у моего сына все в порядке?
— Я… думаю, да. Но, честно говоря… не знаю.
И вдруг я осознаю, что совсем не знаю Стюарта. Если эта история настолько ранила его, что он даже не может говорить о ней, тогда что же я для него? Просто способ отвлечься? Некто, кто будет сидеть рядом и разгонять мысли, что терзают его?
Пытаюсь найти какие-то слова, успокоить сенатора. Что бы в таком случае сказала моя мама?
— Франсин снимет с меня шкуру, если узнает, что я говорил с тобой об этом.
— Все в порядке, сэр. Я уже забыла.
Он совершенно измучен, но пытается выдавить улыбку.
— Спасибо, дорогая. Ступай к моему сыну. Я присоединюсь к вам попозже.
На террасе я устраиваюсь поближе к Стюарту. Зарницы вспыхивают в небе, зловещие всполохи озаряют сад, а потом все вновь поглощает тьма. Свадебная беседка мрачным скелетом маячит в дальнем конце аллеи. От бокала хереса, выпитого после ужина, меня слегка мутит.