Приступаю к задержанию
Шрифт:
Теперь примерим каждого из ближайшего окружения Казакова. Шахов. Обнаружил труп, вызвал милицию, – Виктор загибал пальцы. – Алиби у Шахова нет. В данной ситуации он с первой минуты становится центральной фигурой следствия, а этого опытный преступник не допустит. А что Приходько? – продолжал Виктор. – У него твердо установленный распорядок дня – причем довольно часто применяемый преступниками. Потом на этом строится мнимое алиби. Кроме того, Приходько очень уверенно, буквально в минутах, говорит о времени, где и когда он был утром. В момент убийства он якобы играл
Теперь последний – Друянов, – Виктор повернулся к столу. – Здесь вообще – ни алиби, ни спокойствия. Друянов утверждает, что до восьми часов утра спал. Он явно нервничал на допросе, что-то недоговаривает. В отличие от Шахова и Приходько – убийством удручен. Вот и все. Добавить, к сожалению, мне больше нечего.
Виктор замолчал, вынул папироску, прикурил.
– Мотивы убийства скорее всего чисто корыстные, – неуверенно сказал Виктор, – хотя оставлено много ценных вещей. Но сейчас об этом говорить преждевременно. Сейчас первоочередная задача...
Совещание продолжалось.
Шифротелеграмма. МОСКВА. УГОЛОВНЫЙ РОЗЫСК. УБИЙЦУ УСТАНОВИТЬ НЕ УДАЕТСЯ. ВЫЙДУ НА СВЯЗЬ ЗАВТРА.
Глава 3
Леночка дежурит
На следующий день Леночка проснулась рано. Лежала с закрытыми глазами, пытаясь убедить себя, что все ужасы ей приснились. Но самовнушения не получилось, и Леночка встала. Она даже помахала руками, имитируя зарядку. Потом мельком взглянула на подробные указания мамы, аккуратно выписанные на белом листке, о том, что завтрак надо разогреть обязательно, поковыряла вилкой в скороводке, выпила стакан молока и вышла на улицу.
Город жил обычными празднично-деловыми курортными заботами. Отдыхающие всяк по-своему, но делали одно и то же: завтракали – с аппетитом или без аппетита, шли к морю – весело и беззаботно или сосредоточенно, как на работу. Но все они завтракали и все шли к морю.
За исключением проживающих в «Приморской», для Леночки все они были на одно лицо. Где-то там, в Москве и Ленинграде, Свердловске и Чите, в городе и деревне, они, конечно, разные – хорошие и плохие, скучные и веселые, ленивые и работящие. А здесь одинаковые. Они отдыхают. Отдыхают взахлеб, отдыхают до одури.
Может, вон тот толстый дядечка, который сейчас жует на ходу и вытирает рот рукавом, – большой начальник. Ходит он в своем городе солидно, вполголоса роняя ценные указания.
А этот, остроносый, весь в ярких солнечных ожогах? Дома он, возможно, ворчит, замечая открытую форточку, за завтраком придирчиво разглядывает каждый кусок. Но сейчас он отчаянный гуляка, он рысью спешит на пляж – к морю и солнцу, чтобы смыть с себя накопившуюся за год усталость. И в одной руке у него дыня, а в другой – бутылка с кефиром. Вот чудак!
Да, оставив где-то там, у себя, привычный образ жизни, они оставили там же заботы, дурные привычки и плохое настроение. Они, как дети, меры не знают: хотят увезти с собой все солнце, съесть все фрукты и переплыть море. И Леночка горда, потому что это ее солнце так ярко светит, ее земля дарит такие сочные фрукты, ее море радует людей. Но Леночка знает, что уже за два-три дня до отъезда эти дети становятся взрослыми и задумчивыми. Они рвутся домой, потому что именно там, откуда они приехали, осталась и ждет не дождется их настоящая жизнь. А здесь только зарядка солнцем и морем.
Леночка ворвалась в холл и привычно хлопнула массивной дверью. Паспортистка Нина, которую раньше, бывало, не оторвешь от книжки, выглянула из-за своего барьера и строго посмотрела на Леночку. Тетя Зина, уборщица вестибюля и ресторана, оставила щетку и тоже укоризненно покачала головой.
Леночка тихо сказала «здравствуйте», постояла немного и пошла в свой коридор.
«Конечно, – думала она, – заявит жилец, что трусы купальные или халатик найти не может, и то все переживают. А тут...»
Леночка открыла свой шкафчик, побросала тряпки в ведро, подхватила щетку и пошла за водой. Проходя мимо десятого номера, она заметила, что на двери висит дощечка с прилепленной ниточками сургучной печатью.
– Товарищ Самойлова, – громко позвал кто-то.
Леночка по инерции сделала еще несколько шагов, потом поняла, что зовут именно ее, и повернулась. По коридору шел Федот Иванович. Видимо, он забыл, зачем пришел. Помялся, повздыхал и, наконец, выдавил:
– Десять человек выехало. У тебя – Нежинские. – Снова помолчал и добавил: – Конечно, уже заполнили, но ведь надо же такому произойти. В голове не умещается.
Он дотронулся до виска сложенными в щепотку пальцами и, что-то бормоча себе под нос, ушел.
Леночка намочила тряпку, намотала ее на щетку и стала протирать пол. В коридоре бесшумно появилась молодая чета ленинградцев. Шли они отдельно, чинно и уныло, а на лице у Машеньки застыло такое недоуменно-обиженное выражение, что Леночка, здороваясь, отвернулась. Будто это она, Леночка, виновата, что погиб человек и исчезли смех и веселье.
Она уже заканчивала протирать коридор, когда мимо деловито пробежал со своими шахматами Приходько. Сверкнул на ходу улыбкой, сказал традиционное «исключительно замечательно» и скрылся на лестнице.
Леночка в сердцах плюнула в ведро. Ему, если и бомба упадет, все равно. Будет себе по секундам, как автомат, отсчитывать дни. Она вспомнила Зойку и тяжело вздохнула. Опять, видно, девке не повезло.
Хлопнула дверь. Распространяя терпкий запах одеколона, рассеянно кивнув головой, прошел Шахов. Леночка с неприязнью проводила взглядом его богатырскую фигуру. И этому хоть бы что, вылощен, пробор ровный, как от парикмахера. С такими толстокожими ничего не случается.
Она начала убирать номера и, оказавшись одна, по привычке запела. Но сразу взяла такую фальшивую ноту, что даже оглянулась, – не слышал ли кто?