Присвоенная
Шрифт:
Кристоф говорил это устало и обреченно, но в то же время так яростно, что я даже подумала, что, может быть, он и не шутит. Но долго думать о чем-либо я уже не могла, ноги меня еле держали, поэтому я решила со всем соглашаться, если это хоть на шаг приблизит меня к подушке.
— Вот и хорошо. А пока отвези меня домой. Пожалуйста, — на последнем слове мои глаза уже закрывались.
Едва сев в машину, я уснула. Так закончился мой выпускной — один из самых счастливых дней для обычного человека.
Утром я проснулась в своей постели и долго пыталась сложить вместе обрывки вчерашних воспоминаний. Но совершенно
И был ли сидящий возле моей постели до утра человек реальностью или обычным сном.
** ** **
Едва окончив школу, я потребовала у моих весьма обеспеченных родителей отдельное жилье. Привыкшая к их практически полному безучастию в моей судьбе, я была уверена, что проблем с переездом не возникнет, скорее наоборот, они будут даже рады избавиться от нежеланной, а теперь еще и непутевой, дочки. Но меня ожидал сюрприз — и мать, и отец настаивали на том, чтобы я осталась жить с ними. Только поздно они проявили свою заботу, в то время мне уже было безразлично их мнение, и я была настроена решительно, чтобы получить желаемое.
Но, как оказалось, уступить пришлось мне.
Он ворвался в мою комнату, лишенный привычной сдержанности и равнодушия — разъяренный. Напуганная совершенно нечеловеческим выражением его лица, я попятилась к стене.
— Собираешься? — Кристоф был необыкновенно любезен.
— Как видишь, — ответила я, громко сглотнув, теснее вжимаясь в стену. Внутри меня все дрожало.
Наконец он обратил внимание на мою позу и саркастически заметил:
— Да ты, небось, меня боишься?
— С чего ты взял? — И я наперекор своему ужасу, отошла от стены.
Он шагнул ко мне. Во мне все молило — отступи, но я немыслимым усилием воли держала свое тело в повиновении. Он сделал еще один шаг. Я уже еле дышала. Еще один, и он оказался почти рядом и быстрым неуловимым движением руки коснулся моей шеи. И я услышала барабанную дробь своего сердца под его пальцами. Губы Кристофа скривились в отвращении.
— Если бы ты только знала, как надоела мне за эти восемнадцать лет!
— Ах, извини, что со мной столько проблем! — Вся злость, накопившаяся за последние дни, вырвалась наружу вместе с восклицанием. — Вот только один вопрос — кто тебя просил меня… — я тщетно искала подходящее слово, — опекать?! Насколько помню, я тебе в компанию не навязывалась!
— Да если бы ты знала, сколько раз я тебя спасал от смерти, ты бы молчала, глупая!
— Спасал, ну да… А Валера? Мой парень, бывший парень… Этот тоже был для меня опасен? Ведь сейчас он, если не ошибаюсь, в реанимации с серьезными повреждениями. Его избили ночью в собственной комнате. Медики опасаются за его психическое здоровье, так как он, ненадолго приходя в себя, все время твердит о монстре. И что самое отвратительное, я знаю, о каком монстре идет речь!
Я тут же пожалела, что не сдержалась — его тело странно напряглось, глаза недобро сверкнули, но он подчеркнуто спокойно взял в руки небольшую коробку с моими вещами. Посмотрел. Бросил на пол. Снова взглянул на меня, и мне не понравился этот взгляд.
— Я не собираюсь… бояться тебя, Кристоф, — он приподнял бровь в изумлении. — И оправдываться тоже не собираюсь. Как и любой другой человек, я могу строить свою жизнь, как захочу, — я говорила подчеркнуто утвердительно, отчаянно желая,
— Ты думаешь?
Резко развернувшись, я бросилась к двери, мечтая, чтоб он не успел. Тщетно, Кристоф уже был там, преграждая выход.
— Пусти! — яд злости снова жег мне вены.
Но, к моему удивлению, Кристоф был спокоен, даже расслаблен, в глазах его светилось… торжество. Так и было, если учесть, сколько он ждал дня, когда сможет сказать мне следующие слова:
— Через три дня ты уедешь. И предупреждаю, с собой тебе позволено взять только то, без чего ты не сможешь обойтись, — он ткнул ногой небольшую коробку. — Собери сюда самое необходимое и во вторник жди моего приезда. И хорошенько подумай, прежде чем укладывать всякую ненужную дрянь…
— Что?! — ошарашено выдавила я.
— Только без истерик, ладно? — произнес он раздраженно. — Ведь я говорил, что так будет.
Не осознавая, что делаю, я подошла к нему вплотную. Мне казалось, мои глаза сейчас выпадут на пол.
— Говорил? Я помню только слова о том, что скоро я лишусь любых прав, данных человеку от рождения, и какие-то невнятные намеки на…
— Но ты не верила, — с явным удовольствием прервал меня Кристоф. — Думала, я шучу. Ты думала, я тебя запугиваю, да?
— Да! — закричала я. — Да, черт тебя побери, да!
Он склонил голову набок, осматривая меня так, как осматривают товар в магазине.
— И теперь тебе страшно по-настоящему, — произнес он утвердительно.
Так и было.
— Думаю, пришло время тебе поговорить с отцом. Скажи, что я приказал, и он все тебе расскажет, — Кристоф развернулся и вышел из комнаты. Он явно остался очень довольным в тот день.
** ** **
Все время до ужина я пыталась чем-то себя занять. Но каждые несколько минут я слышала: «Через три дня ты уедешь». И останавливалась, как вкопанная. Из моих рук валились случайные вещи, весь пол уже был устлан ими, как после метели. Эти слова не укладывались в моей голове. Кристоф мог появляться в нашем доме два раза в год для своих непонятных мерзких забав со мной. Он мог встречаться мне иногда вне дома. Но что же значили его слова «Через три дня ты уедешь»? Неужели меня действительно отправят куда-то и заставят работать прислугой?.. Мне стало дурно. Я, хоть и нелюбимая, но росла в состоятельной семье, окруженная комфортом, это у меня была прислуга! И будет ли там, в чужом доме, ко мне так же два раза в году приходить Кристоф? И надо ли будет это как-то объяснять окружающим? Но все же, главный вопрос — почему? Почему это происходит именно со мной, а не, например, с моей сестрой Наташей, или с соседкой, наконец? И почему мои родители это позволяют? И какого дьявола я должна это терпеть?
За ужином царила мертвая тишина. Казалось, в этот день семья собралась не за столом, а перед скамьей присяжных. Мои «родные» почти не шевелились и, было впечатление, даже не дышали. Чем дольше я на них смотрела, тем больше мне казалось — они медленно покрываются инеем.
Я взглянула на свою мать, на ее крепко сжатые губы, на отца, ковырявшегося в тарелке, на старшую сестру, и лишь потом на Лидию, которая даже не улыбнулась в ответ. Ее глаза казались маленькими, а губы сложились в тонкую полосу, что всегда было признаком крайнего волнения.