Присвоенная
Шрифт:
Наконец, когда напряжение стало невыносимым, отец решился:
— Сегодня к тебе приходил Кристоф? — тишину за столом уже можно было резать ломтями.
— Да, приходил.
Молчание. Наташа склонила голову, и я вдруг поняла, что ей уже давно все известно.
— Но ведь он уже приходил в этом году два раза.
— Точно.
— И чего хотел?
Я посмотрела отцу в глаза — как же они походили на мои — темные глаза семьи Снеговых. За годы своей жизни я видела отца равнодушным, злым, раздраженным, но никогда — напуганным. В отличие от сегодняшнего вечера.
— Он
Рука матери задрожала, и вино пролилось на красивую скатерть.
— Как!? Так быстро?! — воскликнула она, но тут же поняла свою ошибку и коснулась рукой лица, будто стирая доказательства возгласа.
— Самое время объясниться, не так ли? — и я улыбнулась, напугав всех за столом. — Он сказал, что сегодня вы мне расскажете правду — это его приказ, — я процедила это по букве. — Давайте же, объясняйте, почему ко мне в комнату всю мою жизнь вламывается незнакомый человек, который никогда не меняется и который хочет меня забрать неизвестно куда, а вы все это позволяете?
И мне объяснили.
** ** **
Он пришел в наш дом через месяц после моего рождения.
Отец бледный, ничем не напоминающий того уверенного в себе состоятельного человека, каким все его знали, позвал мою мать, тетю и своего брата. Избегая их взглядов, нетвердым голосом он сообщил, что ожидает посетителя, и что они должны присутствовать при предстоящем разговоре. Они вчетвером со страхом наблюдали за тем, как в гостиной появился старик.
Он производил очень странное впечатление: бледная, почти с голубым отливом, кожа, длинные тонкие пальцы злодея, седые ухоженные волосы — ему был бы к лицу деловой костюм, а не то тряпье, в которое он был одет. Старик выглядел измученным, каким-то усталым и слабым, но моя семья прекрасно понимала — это лишь маскарад, и на самом деле в нем достаточно силы, чтобы одной рукой играючи уничтожить всех жителей дома. Правду говоря, мой отец этого и опасался.
Дело в том, что когда-то, в дни голодной и нищей юности, Ярослав Снегов встретил удивительного старика с хищным взглядом, более уместным на лице молодого, исполненного жизненной силы человека. Этот человек был очень богат, но «странностей» имел столько же, сколько и денег. Он предложил моему отцу сделку, которая и обрекла меня на проклятую жизнь. Незнакомец пообещал парню исполнить все его мечты, но в уплату потребовал самое ценное в жизни — его ребенка, а если их будет несколько, то сказал, что сам выберет одного из них.
К несчастью, мой юный отец согласился. Из-за глупости. Ведь не мог же он быть равнодушным к своему будущему ребенку, пусть еще не зачатому и не рожденному? Ведь не мог же он не любить меня уже тогда? Конечно, из-за глупости. Я хочу думать именно так.
Он не сомневался в том, что получит желаемое, поскольку видел могущество своего «благодетеля». И он не был настолько наивен, чтобы не понимать — платить придется. Но тогда, в юности, эта цена не показалась ему непомерно высокой. Ему хотелось сразу наслаждаться всем тем, что только можно получить от судьбы. И лишь намного позже он понял, что наделал.
Он был еле жив от страха, когда ждал рождения своего первенца — моей старшей сестры Наталии, но старик не появился. Он был мертв от ужаса, когда через два года родился Павел, но леденящий кровь посетитель не пришел и за ним. Он узнал свой кошмар наяву, лишь когда родилась я.
Едва только увидев меня в крохотной колыбели, отец почувствовал, что час оплаты долга приблизился вплотную. Наконец, понимая, что откладывать более невозможно, он рассказал обо всем моей матери. И в какой бы ужас она не пришла от будущего своего ребенка, в какую бы ярость не впала от бездумного и бездушного поступка мужа — ничто не могло изменить прошлое. У них не было выбора. Неоткуда было ждать помощи. Они вынуждены были платить, ведь от гнева столь могущественного существа нет спасения, а теперь речь шла не только об их собственных жизнях, но и о жизнях моих брата и сестры.
И вот он — их неизбежность. Ярослав не видел своего кредитора долгих двадцать лет, но тот совсем не изменился — такой же старый и такой же молодой: с цепким взглядом черных как бездна глаз, резкой линией челюсти и неповторимой легкостью и грацией движений молодого спортсмена.
Его звали Дженоб, и он утомленно наблюдал за семьей Снеговых — за моей семьей, в то время, как я сладко посапывала в колыбели и не догадывалась, какие испытания готовит мне судьба. Не сомневаюсь, старик слышал мое дыхание и мог без препятствий уловить запах моей крови.
— Говорите, — равнодушно приказал пришелец, наблюдая за моей бедной красивой матерью, на лице которой были видны следы от размытой слезами туши и отсутствие сна. — Я вас выслушаю и смогу, наконец, перейти к делу. Говорите же…
— Это бессмысленно, — подавленно пробормотал отец. — Ты ее заберешь. — Моя мать всхлипнула, но под презрительно-насмешливым взглядом притихла и замерла в уголке дивана, будто сливаясь с ним воедино. — Я лишь хочу знать, для чего… ведь мне известна… специфика вашего отродья! — не выдержав перенапряжения, отец повысил голос.
— Незачем позволять себе грубости, — отозвался Дженоб спокойно, — поверь, я прощаю тебе твои слова в первый и последний раз. А что касается… специфики… люди с такой спецификой этим миром правят. Кому как не тебе это знать. Ведь благодаря нам бедный студент Ярослав Снегов получил жизнь, подобную этой! — он обвел взглядом роскошные хоромы и, неожиданно сверкнув глазами, прорычал, — Или ты уже забыл, как стыдился входить в мой дом?! Как не верил в существование прислуги, одетой в униформу?! Как боялся подойти к машине, которая стоила больше, чем все, чем владела твоя семья?!
Дженоб властно подошел к столу и, будто зная расположение всех вещей в доме, будто бывал здесь каждый день, нашел бар и вытащил бокалы вместе с бутылкой. Наполнил один из них вином, но пить не спешил.
— Дело в том, что добывать пропитание сейчас очень сложно, и даже мы вынуждены соблюдать осторожность, — он сделал паузу и с отвращением посмотрел на напиток, — Так уж случилось, что у моей дочери…
— У тебя есть дочь?! — не веря, воскликнула моя мать.
— Да, есть… но она больна. И больна уже давно, дольше, чем вы можете себе представить.