Присягнувшие Тьме
Шрифт:
— Ну-ка, отведайте вот это, — воскликнул Мариотт, снова ставя сковородку на стол. — Макароны с перепелкой и сморчками. Фирменное блюдо!
К нему снова вернулось хорошее настроение. Теперь я разглядел его лучше. У него были светлые дружелюбные глаза, окруженные сеткой морщинок, и розовая кожа. Редкие волосы белым облаком окружали макушку, и он их все время приглаживал.
— Весь секрет, — прошептал он, — заключается в кориандре. Несколько щепоток в самом конце и… готово! Разом проявляются
Он наполнял наши тарелки осторожно, словно вор, перебирающий похищенные драгоценности. Несколько минут мы молчали, наслаждаясь едой. Макароны были восхитительны. Вкус ржи, терпкость сморчков и свежая нотка пряностей создавали контрастные сочетания с приятной горчинкой.
Священник заговорил снова, теперь уже на общие темы. Его приход сокращается, город пустеет, зима очень ранняя. Он говорил с явным местным акцентом — раскатывая согласные. Особенно его занимал один вопрос:
— У вас шины зимние? Вы должны об этом подумать.
Я кивнул в ответ, продолжая жевать.
— Контактные! — он взмахнул вилкой. — Вам нужны контактные шины!
За сыром он завел разговор о другом занимающем его вопросе: о роли спорта в деле духовного спасения молодежи. Я воспользовался паузой между рокфором и брессанским сыром, чтобы упомянуть о теме моего «репортажа» — Сильви Симонис.
— Я плохо ее знал, — попытался уклониться Мариотт.
— Она не ходила на службы?
— Конечно ходила…
— Ревностная католичка?
— Даже слишком.
— Как это?
Мариотт вытер рот и отпил глоток красного вина. Он продолжал улыбаться, но теперь в нем чувствовалось напряжение.
— На грани фанатизма. Она верила в возврат к истокам.
— Служить мессу на латыни? Вы это имеете в виду?
— Послушать ее, так лучше было бы по-гречески!
— По-гречески?
— Представьте себе, старина! Она была увлечена ранним христианством, когда наша церковь еще делала первые шаги. Почитала никому не известных святых и мучеников. Я даже не знал их имен!
Я пожалел, что не был знаком с Сильви Симонис. Нам было бы о чем поговорить. Такая пылкая вера могла стать мотивом убийства: убийца — апостол Сатаны — выбрал истинную католичку.
— А что вы думаете о ее смерти?
— Не пытайтесь вовлечь меня в этот разговор, молодой человек. Не хочу я ворошить подобные воспоминания.
— Ее похоронили по церковному обряду?
— Естественно.
— И с вашего благословения?
— Почему бы нет?
— Но говорят, она покончила с собой…
Он натянуто усмехнулся:
— Я ничего не знаю об этой истории, но кое в чем совершенно уверен: это не самоубийство. — Он сделал большой глоток, приподняв локоть. — Только не это!
Я незаметно перевел разговор на другое:
— Вы уже служили здесь, когда была убита ее дочь, Манон Симонис?
Он вытаращил глаза, потом нахмурил брови. Вся эта мимика выражала приступ гнева:
— Сын мой, я предоставил вам кров, разделил с вами трапезу — так не пытайтесь что-то у меня выведать!
— Простите меня, я задумал сенсационный репортаж о Сартуи и об этих двух громких происшествиях. Я не могу не задавать вопросы. — Я подвинул стоявшее возле меня блюдо с фруктами. — Съешьте что-нибудь на десерт!
Он выбрал мандарин, помолчал немного и, наконец, проворчал:
— Вам ничего не удастся узнать об убийстве Манон. Эта история покрыта мраком.
— А что вы думаете о версии детоубийства?
— Полная чушь, как и все остальные. Может даже, самая дикая.
— Вы помните, как на это отреагировала Сильви? Вы оказали ей поддержку?
— Она предпочла укрыться в обители.
— В какой обители?
— Богоматери Благих дел.
Мне бы следовало догадаться самому. Обитель давала духовное убежище людям, переживающим траур. Выходит, Марилина ловко меня провела. На самом деле она прекрасно знала Сильви, раз та в 1988 году жила в монастыре.
Отдельные штрихи стали складываться в общую картину. Убийца принес Сильви Симонис в жертву Сатане, потому что она была ревностной христианкой. Он оставил ее тело на освященной земле — в парке у монастыря Богоматери Благих дел. Мотивом, возможно, было что-то вроде профанации. Но какое отношение это имеет к убийству ребенка? Не был ли убийца матери также и убийцей дочери?
— Сильви Симонис, — продолжал я, — похоронена в Сартуи?
— Да.
— А Манон?
— Нет. Нет, в то время мать предпочла избежать шумихи и тому подобного…
— Где же ее могила?
— По ту сторону границы, в Ле-Локле. Вы больше ничего не хотите?
— Нет, спасибо, — ответил я. — С вашего разрешения пойду спать.
Мариотт очистил мандарин и толстыми красными пальцами, не спеша, разделил его на дольки. — Вы знаете дорогу.
33
— Хорошо устроился?
Фуко не скрывал веселого расположения духа. Я посмотрел на свои ноги, свесившиеся с короткой кровати, на фотографии альпинистов на стене, на балдахины в соседнем ряду, похожие на избирательные кабинки.
— Со всеми удобствами, — сказал я в трубку. — Какие новости?
— Сцапали цыгана. По делу ювелирши в Ле-Пере.
— Он признался?
— Едва не благодарил нас за арест. Беднягу преследует призрак жертвы.
— А по Ларфауи?
— Пока ничего. Тут мы на территории Наркотдела, и…