Присяжный
Шрифт:
Раскланявшись, Шеру исчез в толпе. Друзья продолжали разговаривать, но, услышав, что первый звонок уже объявил о начале скачки, наконец встали и, расплатившись в кофейне, направились к месту, где оставались их лошади. Они уже заносили ноги в стремена, когда заметили подъезжавший к ним кабриолет. Мужчине, который правил лошадью, впряженной в легкий кабриолет, было далеко за тридцать, но его костюм с иголочки придавал ему моложавый вид, а сияющее лицо выражало такое счастье, что на него отрадно было смотреть даже со стороны. Дама возле него была гораздо моложе и очень хороша собой. Одета она была нарядно, но на лице ее время от времени выражалась тихая грусть.
– Прошу покорно! – воскликнул судья, схватив за руку Симоно, чтобы скорее привлечь его внимание. – Вот еще двое знакомых из Б***, которых я никак не ожидал встретить здесь! Новобрачные, которые в прогулках и развлечениях проводят свой медовый месяц.
– Они оба заслужили немного счастья после столь долгих тяжких дней, – вполголоса ответил Симоно.
Кабриолет катился очень медленно – мужчина, который правил им, выискивал удобное место, чтобы остановиться. Он заметил молодых людей в тени деревьев и подъехал к ним. Симоно и Кюрзак поклонились, а доктор любезно подошел подать руку хорошенькой молодой женщине, чтобы помочь ей спуститься на землю.
– Очень счастлив вас видеть, мадемуазель Гортанс, – сказал он непринужденно. – Вот что я называю удачей…
– Мадемуазель?! – повторил с комическим негодованием господин. – Позвольте вас спросить, доктор, за кого вы меня принимаете? Сами вы мадемуазель!
– Виноват, господин сборщик податей, – извинился, смеясь, Симоно, – я хотел сказать, мадам Сернен, да язык повернулся по старой привычке…
– То-то, – успокоился Сернен, выходя между тем из кабриолета. – А все из-за того, что вы не были на нашей свадьбе, доктор! Вы предпочли свадьбу Робертена, который женился на… не о том, однако, речь! Невзирая на ваше отсутствие, моя жена принадлежит мне вполне, не правда ли, Гортанс?
– Не гневайтесь, господин сборщик податей, – вмешался в свою очередь Кюрзак, – этот ветреный Симоно вечно рассеян. Всем известно, что ваша прелестная жена принадлежит вам в силу закона, веры и…
– Воли начальства, хотели вы сказать? – перебила Гортанс, улыбаясь. – Могли бы прибавить, в силу глубокого уважения и теплой дружбы, которые я всегда питала к моему превосходному мужу.
Она пожала ему руку.
– Милая, добрая Гортанс! – проговорил растроганный Сернен, а потом вдруг прибавил: – Извините, господа, жена желает увидеть скачки, и нам надо спешить к отведенным для нас местам. Пойду поищу кого-нибудь, кто присмотрел бы за кабриолетом.
Поиски были непродолжительными, и он вскоре вернулся. Гортанс между тем весело разговаривала с Кюрзаком и Симоно. Отдав все надлежащие распоряжения, Сернен подошел к жене, чтобы увести ее, но она еще медлила.
– Представьте себе, месье Кюрзак, – говорила она, – мы никак не могли убедить Марион ехать с нами! У нее просто врожденное призвание к торговле табаком и гербовой бумагой.
– Да-да, – добродушно заметил Сернен, – она утверждает, что должна накопить много денег для будущих племянников и племянниц, на которых рассчитывает. Однако пойдем же скорее, Гортанс, вот уж второй звонок!
– Господи милосердный! Какой деспот ваш муж! – вскрикнул шутливо Симоно. – Спешит, как танцор по призыву оркестра. Кстати о танцах: мадам Сернен, похоже, вы, подобно многим другим из моих прежних дам, измените мне на балах? Когда же вы опять доставите мне удовольствие потанцевать с вами польку или вальс?
– Как знать? Может быть, раньше, чем вы полагаете. До свидания, господа.
Гортанс улыбнулась, взяла мужа под руку, и оба быстро направились к подмосткам, украшенным зеленью. Доктор смотрел им вслед.
– Она, похоже, страстно любит своего добродушного толстяка, – сказал он. – Счастливая чета! А между тем я всегда подозревал, что у бедной Гортанс в сердце другая любовь.
– Велика беда! – возразил Кюрзак. – У какой девушки не было в сердце страстишки до замужества? Романтическая мечта оказывается по большей части в разногласии с действительностью, и тем не менее все идет отлично.
Молодые люди сели на лошадей и медленно поехали к месту скачек. Мимо них быстро проехала карета, запряженная дорогими лошадьми. Занавески на окнах были опущены, чтобы оградить путешественников от солнца и пыли. Однако, когда ветер приподнял легкую шелковую ткань, доктор смог заглянуть внутрь. Карета быстро удалилась и вскоре смешалась с массой разнородных экипажей, которыми было заставлено все вокруг.
Судья не видел ничего и продолжал разговаривать.
– Простите, Кюрзак, – вдруг перебил его доктор, – я увидел знакомых, с которыми мне надо обменяться парой слов. Я позже отыщу вас, и мы вместе вернемся в Б***, как и условились.
Он пустил лошадь в галоп и поскакал вслед за экипажем. Вскоре он отыскал карету, которая так сильно возбудила его любопытство.
«Вероятно, – подумал он, – они не хотят быть замеченными, не могу же я заговорить с ними против их воли… Это все равно что ворваться в дом насильно… Подождем».
Доктор принялся прогуливаться, готовый воспользоваться первым удобным случаем, чтобы подойти к людям, скрывавшимся с таким упорством. Нам же нечего опасаться бестактности, и потому мы не стесняясь заглянем внутрь наглухо закрытого экипажа. В нем находилось трое людей – де ла Сутьер с дочерью и зятем (Арман Робертен, как уже догадался читатель, был женат на Пальмире). Костюмы всех троих соответствовали торжеству, на котором они собирались присутствовать, но Пальмира закрывала хорошенькое личико густой кружевной вуалью, плохо пропускавшей свежий воздух. Когда карета остановилась, один лишь Арман сделал движение, чтобы выйти.
– Право, столь строгое инкогнито совершенно неразумно, – стал он ласково убеждать Пальмиру. – Позвольте уговорить себя, мои добрые друзья. Для чего сидеть, закупорившись в карете? Место, где мы стоим, почти пусто, и даже если бы вы встретили старых знакомых, то увидели бы лишь уважение и внимание.
– Не мучай меня, Арман, пожалуйста, – сказала Пальмира, надув губки. – Я хочу остаться с отцом.
– А я не хочу подвергнуть себя дурному приему со стороны известных лиц, которых неизбежно увижу здесь, – вмешался де ла Сутьер. – Я знаю своих собратьев-коннозаводчиков, а мои лошади столь хороши, что наверняка вызовут у них зависть и злобу. Оставьте же нас здесь вдвоем с Пальмирой. Я отлично вижу отсюда все, что надо. А вы, Арман, идите к весам. Батист наверняка окажется тяжелее нужного веса. Черт бы побрал дураков, которые толстеют! Прикажите ему беречь свою лошадь, д’Агессо ждет блистательное будущее. Если не сегодня, то в другой раз он возьмет приз! Что же касается жеребца Бореаса, украшения моего конезавода, то он наверняка возьмет большой приз. Скажите жокею Джону, чтобы он не забывал моих наставлений. Я видел лошадей, которые вступят в состязание с Бореасом. Стройные животные и с быстрым бегом, но не сильные… Пусть Джон при первом круге придерживает повод, а на втором пустит в дело хлыст и шпоры! Поняли?