"Притащенная" наука
Шрифт:
4 октября 1919 г. на общем собрании Академии с большой речью выступил И.П. Павлов. Он прямо заявил, что если «новой власти» наплевать на науку, то он уедет туда, где ценят его работу. Перефразируя Достоевского, можно сказать, что для Павлова наука была выше России. 11 июня 1920 г. Павлов обратился в Совнарком с просьбой «о свободе оставления России» [193] . Вожди занервничали. Уже 25 июня Ленин пишет Г.Е. Зиновьеву «откровенное» письмо, давая понять своему петроградскому наместнику, что отпустить Павлова «вряд ли целесообразно», но и удержать его силой будет непросто, ибо «ученый этот представляет такую большую культурную ценность», что без международного скандала при запрете на его отъезд никак не обойтись. И Ленин дает Зиновьеву поразительное указание: предоставить Павлову, «в виду исключения… сверхнормативный паек и вообще позаботиться о более или менее комфортабельной для него обстановке не в пример прочим» (курсив
[193] Григорьян Н.А. Общественно-политические взгляды И.П. Павлова // Вестник АН СССР. 1991. № 10. С. 74 – 89.
[194] Ленин В.И. Полное собр. соч. Т. 51. С. 22.
В том, что Ленину был глубоко безразличен и сам Павлов и его физиология. Но он решил использовать его учение в своих, сугубо пропагандистских целях. Дело в том, что учение Павлова о высшей нервной деятельности было сугубо материалистическим и его можно было легко связать с марксизмом, показав всем «неверующим», что марксизм верно акцентировал внимание на социальной детерминации поведения человека, а потому вывод Маркса о возможности воспитания «нового» человека надежно подкрепляется теорией самого уважаемого в мире физиолога. А раз мир признал его учение, признает и общественно-политическую систему, опирающуюся, как видим, на то же учение [195] . В том и состояла истинная подоплека отеческой заботы Ленина об академике И.П. Павлове.
[195] Григорьян Н.А. Указ. соч.
Конечно, если трезво проанализировать коллизию нашего физиолога с властью, которую он терпеть не мог и не скрывал этого, то она скорее напоминала поиск своеобразного консенсуса или, проще говоря, заурядный торг, чем ультиматум [196] . На самом деле, Павлов был умен и расчетлив. И прекрасно понимал, что начинать в 70 лет неизвестно где новую жизнь было поздновато. К тому же и перспективы работы за границей были абсолютно неясны. В итоге Павлов получил от большевиков главное – вполне сносные условия для творческой работы да и возможность открыто выражать свои взгляды.
[196]Тодес Д. Павлов и большевики // ВИЕ и Т. 1998. № 3. С. 26 – 59.
Есть и еще один разворот этой темы. Науку при большевиках накрепко пристегнули к государству. Это, само собой, имело и свои отрицательные стороны, ибо приходилось необходимые для работы средства постоянно «выбивать». А чтобы акция эта была успешной, нелишне было иметь своих высокопоставленных покровителей среди большевистских вождей. Вновь, как видим, возродилась старо- давняя русская традиция покровительства даже не науки, а отдельных ученых.
Так, для Н.К. Кольцова такими покровителями стали наркомы Н.А. Семашко и А.В. Луначарский, для Н.И. Вавилова – Предсовнаркома А.И. Рыков и секретарь Совнаркома Н.П. Горбунов, для В.И. Вернадского – Предсовнаркома с 1930 г. В.М. Молотов, для И.П. Павлова – Н.И. Бухарин. Одним словом, поставленные в жесткие идеологические рамки ученые были вынуждены искать тонкие методы манипулирования влиянием своих большевистских «спонсо-ров», чтобы вести ту научную работу, в которой были заинтересованы [197] . Они понимали, что когда наука только государственная, да еще в диктаторской стране, то иных способов добывания средств на нужную им работу было не придумать. Это уже потом, когда советская наука прочно встала на ноги, ее лидеры изобрели еще один способ обоснования интересующей их проблематики – заурядное надувательство власти.
[197]Колчинский Э.И. В поисках Советского «союза» философии и биологии (дискуссии и репрессии в 20-х – начале 30-х годов). СПб., 1999. С. 26.
Вернемся, однако, в годы Гражданской войны. Ученые продолжали бомбить Наркомпрос и СНК прошениями о помощи, те выделяли кое-что, но такой помощи было достаточно лишь для того, чтобы с трудом поддерживать тающие силы. Чаще же и это не удавалось. 9 мая 1918 г. В.И. Вернадский отметил в своем дневнике, что академик Н.И. Андрусов (геолог) «не может работать, только и думает о том, как бы раздобыть кусочек черного хлеба» [198] .
Пора было налаживать централизованное снабжение ученых хотя бы минимумом пропитания. Большую помощь руководству Академии наук в «пробивании» этой идеи оказал М. Горький: «Го-ворил я сегодня (14 ноября 1919 г. – С.Р.) с Лениным по телефону по поводу декрета об ученых. Хохочет. Этот человек всегда хохочет» [199] .
[198] Вернадский В.И. Дневники. Указ. соч. С. 83.
[199] Чуковский К. Дневник (1918 – 1923). Указ. соч. С. 162.
Так, хохоча, Ленин 23 декабря 1919 г. подписал декрет о создании Центральной комиссии по улучшению быта ученых (ЦеКУБУ), а 13 января 1920 г. в «Петроградской правде» было опубликовано постановление об учреждении ее Петроградского отделения во главе с Горьким. С 17 мая для научных работников Петрограда выделили 2000 пайков.
13 марта 1920 г. Г.А. Князев записывает в дневнике: «Уче-ным дали паек. Ссор не оберешься. Кость кинута, кругом грызня. Не далеко ушли от песьих привычек» [200] . Однако и пайки мало что изменили, тем более получались они учеными крайне нерегулярно. Выдавали их в Аничковом дворце, и старцы, с трудом передвигая ноги, с тележками и санками, должны были тащиться туда через весь город.
[200] Князев Г.А. Указ. соч. 1994. Кн. 5. С. 180.
22 ноября 1920 г. очередная записка «О катастрофическом положении научной работы в России» за подписью А.П. Карпинского и других академиков уходит в Совнарком: «… те громадные жертвы, которые уже принесены за эти годы и крупнейшими мирового значения учеными силами и рядовыми работниками, жертвы, не имеющие себе равных в истории науки, громко говорят миру о том, как русские ученые поняли свою обязанность перед народом и страною, но жертвы имеют смысл и оправдание лишь тогда, когда они приносят пользу и помогают делу… Ясно, что если одни из русских ученых погибнут в России жертвой ненормальных условий, то другие последуют примеру сотен своих товарищей, работающих и теперь плодотворно на мировую науку за пределами России» [201] .
[201] Ленин и Академия наук. М., 1969. С. 85.
Прошел год. Ничего не изменилось к лучшему. 4 ноября 1921 г. Л.Д. Троцкий сообщает Ленину, что «ученым нашим действительно грозит вымирание под флагом “нового курса”… Если перемрут, придется долго восстанавливать “преемственность”» [202] .
Какую «преемственность» имел в виду Троцкий? Думаю, что не только численный состав Академии наук.
… К 1917 г. в штате Академии наук было около 220 сотрудников и 37 действительных членов (академиков). Изменение персонального состава Академии за годы гражданской войны мы покажем – для краткости – в виде таблицы (см. с. 93. В нее не включены данные о членах-корреспондентах и почетных академиках).
[202] Ревякина И.А. Четыре миллиарда рублей ученым Петрограда // Вестник РАН. 1994. Т. 64. № 12. С. 1103.
Помимо уже отмеченного, гражданская война привела к безработице, невероятному росту чиновничества и резкому увеличению численности научных учреждений Академии наук. «Все люди какие-то озверевшие, – пишет Г.А. Князев 7 июля 1918 г. – Словно зачумленные… Взяточничество всюду… Все измучились» [203] . Когда экономическую систему вынудили функционировать в противоестественных условиях, то единственное, что оставалось делать, – это непрерывно реорганизовывать управление экономикой, что неизменно приводило к одному результату: не контролируемому росту чиновничества. Уже к 1920 г. около 40% трудоспособного населения страны не работало, а «служило», тогда как в 1910 г. чиновничество составляло всего 10% [204] . Началась эпоха «главкизма» [205] : к лету 1920 г. экономикой дирижировали уже около 50 главков.
[203] Князев Г.А. Указ. соч. 1993. Кн. 4. С. 57.
[204] Гимпельсон Е.Г. Влияние гражданской войны на формирование советской политической системы // История СССР. 1989. № 5. С.18.
[205]Булдаков В.П., Кабанов В.В. «Военный коммунизм»… Указ. соч. С. 51.
Таковы были первые шаги русской науки на пути строительства социализма. Понятно, что социализм могла строить только советская наука – принципиально иное новообразование, со своими «особостями», и большевики задачу трансформации русской науки в науку советскую решили довольно быстро. Избранный ими метод был традиционно российским: физический террор вкупе с идеологическим оскоплением интеллекта посеял в научной интеллигенции вполне осознаваемый ими страх и привел в итоге к единомыслию и послушанию.