Притворись моей
Шрифт:
– Паспорт. Сами кем ей приходитесь? – наконец, заговаривает дежурный, цепко оглядывая Глеба с ног до головы.
– Паспорта с собой нет. Водительское подойдёт? – отвечает на часть вопросов, игнорируя степень родственной связи.
Впрочем, сам дежурный тоже не отличается особой разговорчивостью.
– У вас паспорта тоже нет? – обращается ко мне, позабыв про Филатова.
– Есть, – киваю, поспешно открывая свой клатч, чтобы найти обозначенное. – То есть, Ариша, правда, здесь? Почему? – ищу паспорт.
Руки у меня и так весь вечер дрожат. Теперь – слишком сильно.
Это всё какое-то дурацкое недоразумение!
– Капитан Жеглов! – вспоминаю то, что говорила родительница. – Мама сказала, спросить его, он нас проводит, куда надо.
Дежурный, при упоминании более высокого звания, едва уловимо морщится. Нехотя берёт в руки мой паспорт и долго рассматривает его, словно он может быть фальшивым. Свой телефонный разговор всё-таки завершает. Набирает кому-то ещё, жестом указывая нам ждать. Ожидание длится не так уж и долго. В этот момент в помещении, напоминающем клетку, появляется ещё две персоны. Мужчины, не в форме – в гражданском, заходят со стороны улицы, с негромкими смешками переговариваясь между собой. Очевидно, один из них – как раз тот, кто нам нужен, так как дежурный, заметив их появление кладёт трубку, так ни с кем и не переговорив, а затем громко и с расстановкой озвучивает, нажимая кнопку громкой связи:
– Капитан Жеглов! Эти, – кивает на нас. – Тоже к вам!
Голос звучит подозрительно торжественно. Не менее подозрительно – тот из двоих мужчин, что повыше, страдальчески закатывает глаза и мрачнеет, а второй начинает банально ржать, прикрыв рот кулаком, изредка показательно кашляя.
– Спасибо, Шарапов! – машет ему другой рукой сквозь смех.
Вот теперь я понимаю, что именно сказанула…
Так стыдно мне не было…. да даже после двух туалетных визитов совместно с наследником «Галеон»! Глеб, к слову, единственный из всех нас, кто сохраняет полнейшую невозмутимость.
– Что, и даже не капитан? – интересуется он у на-самом-деле-совсем-не-Жеглова.
Тот мрачнеет куда заметнее.
– Капитан, – цедит сквозь зубы. – Ожиганов.
Мой сопровождающий кивает, принимая информацию к сведению.
– Мы по поводу Арины Демидовой.
Мрачность на лице капитана Ожиганова никуда не девается. Но приобретает странный оттенок решимости.
– С ней адвокат. Всю доступную информацию можете узнать у него, – обходит нас и направляется к другой двери. – Мать заберите, – бросает уже угрюмо. – Иначе и её закрою, – берётся за дверную ручку, но не тянет, сперва дожидается соответствующего разрешительного сигнала.
Впрочем, и тогда не уходит.
– Подожди, капитан. У меня к тебе личный разговор есть, – бросает Филатов. – Пойдём, покурим вместе.
Понятия не имею, с какой стати, но тот в самом деле остаётся.
– А ты дождись адвоката и маму, – обращается Глеб уже ко мне, прежде чем выйти на улицу вместе с Ожигановым.
Их нет долго. Как нет и мамы, и адвоката. Внутрь
– Всё плохо, да? – слетает с моих губ тихое.
Адвокат вяло улыбается мне, косится на дежурного.
– Пойдём, Варенька, на улицу, в машине поговорим.
В груди подло давит в самый неподходящий момент. Но я делаю усилие над собой и киваю, покорно плетясь за выходящими из здания. Свежий воздух тоже не особо помогает избавиться от премерзкого чувства. В висках стучит. Если прежде я наивно убеждаю себя, будто всё вокруг – как дурной сон, скоро пройдёт, не может быть такого, просто недоразумение, то теперь…
– Антон Третьяков взял из кассы четырнадцать миллионов и скрылся. На данный момент он в розыске. Но вину разделили также между старшим кассиром и старшим администратором, так как обе состояли в близких с ним отношениях и имели доступ к деньгам, одному ему подобное не провернуть, – звучит монотонным приговором в моих ушах от Андрея Рашидовича, едва я прислоняюсь к капоту своей машины.
Глеба, как и капитана Ожиганова, нигде не видно.
– И что будет теперь? – спрашиваю, почти не слыша собственного голоса.
Четырнадцать миллионов…
Четырнадцать, мать вашу, миллионов!
Весь мир буквально падает мне на голову. Нет, не падает. Рушится. Забирает возможность дышать. Я снова и снова жадно хватаю ртом воздух, никак не в силах надышаться. Прижимаю сжатые в кулак руки к груди, опять пытаюсь дышать, призывая себя к спокойствию. Но какое к чертям спокойствие, если…
– Арине грозит лишение свободы на срок до десяти лет. Если она согласится подписать явку с повинной, то наказание будет мягче…
– Явку с повинной? – перебиваю адвоката. – То есть, она должна признать вину? Но она же не виновата! Это всё долбанный Третьяков! Не зря я его терпеть не могу! Лицемер долбанный! – срывается с моих уст в отчаянии. – Какая ещё явка с повинной? Вы в своём уме?!
– Её вина доказана. В вашей квартире произвели обыск, нашлась небольшая сумма, номера банкнот…
– Бред! – не желаю слышать дальше. – Она не могла! На кой чёрт ей воровать, а потом идти на ревизию, да ещё и деньги прятать у себя дома?! – привожу доводом. – Тот, кто своровал хренову тучу денег, валит подальше с места преступления, а не идёт туда, где его примут с поличным!
Кажется, моя голова вот-вот взорвётся. Перед глазами подло темнеет. Мир постепенно расплывается. Кислород заканчивается. И наверное, обморок бы окончательно меня поглотил, если бы не…
– Владелец супермакета согласен забрать заявление и замять дело, если ущерб будет возмещён. К утру, – раздаётся за моей спиной.
Я цепляюсь за этот уверенный голос с вкрадчивыми нотками. Пусть и с огромными усилиями, но остаюсь в реальности. Оборачиваюсь к подошедшему.
– И с чего бы ему это делать? – удивлённо смотрю на Филатова.