Притворщик
Шрифт:
– Ань?
– Матиас! – вскакиваю на ноги. – Ну что там?
– Да ничего. Послезавтра можно будет забрать. В два часа отпевание.
Так быстро! Я не знала, что это так быстро…
В глаза бросается, что Матиаса немного пошатывает. А ведь он пил, не зная, что ему придется сесть за руль, но, полагаю, ведет его не от этого. Боже. Бросаюсь к брату со всех ног. Подхватываю, поднырнув под руку, словно каждый день проворачиваю такие фокусы.
– Тебе надо отдохнуть.
– Да… – шепчет он. – Сама-то чего не ложишься? Даже не переоделась.
Опускаю
– Так не во что. Я же в гостиницу собиралась. Пойдем-пойдем.
Тащу его, а сама носом шмыгаю.
– Как же так, Мат? Он же выздоровел! – не выдерживаю на полпути. Меня начинает знобить. Слезы катятся непрерывным соленым потоком. Ничего перед собой не вижу. Ни-че-го. Опускаюсь, оседаю на лестницу. Так колотит меня. Так трясет…
– Сердце не выдержало. Так бывает, Ань.
– Как-то не легче от этой мысли, – стучу зубами я. Матиас тяжело опускает рядом. Обнимает меня за плечи и притягивает к своему боку. В его руках я чувствую себя лучше. Будто мне не надо быть сильной, потому что его силы хватит на нас двоих. Очень защищенно я себя чувствую. Очень правильно. Я не хочу покидать его объятия. Пожалуйста, можно мне остаться вот так?
– Думай о том, что он умер счастливым.
– Да… Ты прав. Правда, хорошо, что мы успели сказать ему о любви?
Матиас кивает и морщится, словно ему очень сложно справляться с чувствами. Словно он вот-вот и сам заплачет. Боже… Вцепляюсь в его рубашку. Утыкаюсь лбом в его плечо. Не надо мне этого видеть. Он не захочет.
– Надо попытаться уснуть. Завтра сложный день. Я дам тебе что-то переодеться, а с утра сгоняем в гостиницу.
Он встает и бережно поднимает меня за руку. Как же хорошо, что в этот момент Матиас рядом, и мне есть на кого опереться. Да, отца больше нет, но… Пожалуй, у меня появился еще один значимый взрослый. Если бы я так чудовищно не устала, наверняка бы уже стала фантазировать, как сложатся наши отношения дальше. Брат… Это же круто? Какая девочка не мечтает о брате?
– В душ иди первый.
Матиас так устал, что даже не берется спорить. Пока я, сидя на кровати, скольжу взглядом по стенам своей старой спальни, вспоминая какие-то события из прошлой жизни, в душе шумит вода. Время приобретает странное свойство – растянувшись до предела, незаметно исчезать. Осознав, что давно уже сижу в тишине, иду в ванную. Долго стою под горячими струями, а слезы бегут по лицу. Выключив воду, медленно вытираюсь. Руки не шевелятся. Боже, какая боль… И пустота.
Оглядевшись по сторонам, замечаю сложенную на корзине с грязным бельем футболку. Тянусь к ней и замираю, услышав странный задушенный звук. Подхожу к двери… Так и есть, не послышалось. Все же Матиас плачет. Так, как умеют только мужчины. Одним звуком сдирая кожу.
Дверь за спиной щелкает. Матиас вскидывает голову.
–
– Хочешь, я побуду с тобой? – испугавшись недоумения в его взгляде, спешу объяснить: – Ничего такого… просто побуду рядом.
Мат хлопает глазами. Молчит, и только когда я, уж растеряв всю свою решимость, собираюсь к себе вернуться, он, не сводя с меня глаз, приглашающе задирает одеяло. Укладываюсь рядышком. И несмело его обнимаю. Сердце слабо трепещется, поддерживая в теле жизнь. Но рана еще свежа, и боль как будто непобедима.
Слов нет. Да и вряд ли они нужны. Мы уже сказали самое важное. И, наверное, действительно хорошо, что отец умер так. Счастливый и успокоенный. Лучшего случая могло действительно не представиться. Если, конечно, применительно к смерти вообще можно говорить о чем-то таком.
Наши пальцы с Матиасом переплетаются. И следующие сутки кажется, что они так и продолжают сплетаться, даже когда мы занимаемся каждый своим делом. Незримым присутствием я ощущаю его рядом с собой.
– Поешьте, Марта. Вам нужны силы.
Та скользит растерянным взглядом по тарелке, на которую я как могла красиво выложила остатки вчерашнего пиршества. Матиас, который с утра мотался по делам, делает то же самое. Его я пыталась накормить первым. Он к еде не притронулся. Но я почувствовала исходящую от него благодарность.
– Ничего у меня от него не осталось. Ни-че-го. Он так мечтал о детях. – Марта начинает раскачиваться на своем стуле. – Потом, – прикладывает салфетку к глазам, – что мы при помощи вас соединимся во внуках… Такой счастливый ходил. Говорил, ну что, Март, нагнули мы судьбу, да? Переиграли. – Мы с Матиасом переглядываемся. Боль перетекает, словно мы – сообщающиеся сосуды. И тоска. – А нет. И тут не вышло. Проклятые мы с ним, что ли? Ничего… Ничего не осталось.
Проходя мимо, непроизвольно провожу по поникшей ссутуленной спине. Я от этой женщины ничего хорошего не видела, но сейчас мне ее очень жалко.
– У вас есть сын.
Марта досадливо фыркает. Будто это, черт его дери, ничего не стоит! Нет, я могу понять любовь к мужику, но как она может быть больше любви к ребенку – не понимаю. Неудивительно, что Матиас… такой. И что он так тянулся к отцу, тоже неудивительно. Мы с ним оба недолюблены. Я по понятным причинам, а он… совершенно необъяснимо. Ведь, на первый взгляд, все у него вроде было. Все, кроме того, что на самом деле важно любому ребенку.
– Пойду, подышу воздухом.
Шаркая ногами, Марта выходит из столовой. К ней присоединяется Джек.
– Смотрю на твою мать, и знаешь что думаю? Может, даже хорошо, что я своей не знала. Не каждой женщине это все же дано.
– Жалеешь меня?
– Нет! Просто не понимаю, как такое возможно. Был бы у меня сын вроде тебя, так я бы им знаешь как гордилась? – в запале говорю я. Матиас поднимает на меня мертвый взгляд, и мне кажется, что на секунду в нем проступает что-то живое.
– Почту за комплимент.