Притворщик
Шрифт:
Обвив талию Марианны рукой, притягиваю ее к своему боку. Носом зарываюсь в искусно завитые локоны, дышу. Знакомый терпкий аромат проникает в ноздри, потихоньку возвращая в душу покой. Так и надо. Все правильно. У нас все серьезно. Мы уже год вместе. Достаточно времени, чтобы я все взвесил и все для себя решил. Марианна будет мне хорошей парой. И отличной матерью нашим детям. А что касается чувств… Сердца нового я не купил. А старое, видно, с дефектом.
Откуда-то от моря доносятся взрывы смеха. Наверняка отец рассказывает очередную байку, перед тем как пригласить гостей к столу. Аня тоже с улыбкой оборачивается
Надо признать. Она действительно очень эффектна. Простое голубое платье-комбинация, собранные в узел на затылке волосы и сдержанный макияж – такой себе шик старых денег.
– Ты ее любил?
– Мариан, ну что за глупости? Это давно уже в прошлом.
– С тобой сложно, Мат. Знал бы ты, как с тобой сложно.
Она не первая мне это говорит. От своих любовниц я миллион раз слышал, что я ледышка. Пожалуй, Аня единственная, кто никогда не предъявлял мне претензий на этот счет. Возможно, потому что она и сама такая. Нам было комфортно. Без этих тупых и ни к чему не обязывающих признаний. Просто рядом. Вместо тысячи, сука, слов.
– Раз от вас помощи не дождешься, я сам, все сам!
Серый, нагло мне подмигнув, подхватывает с подноса мимо проходящего официанта запотевший бокал с шампанским и шагает к Ане. Ну, какой мудак, а? Стиснув зубы, ласково веду по бедру Марианны пальцем, а сам, конечно, наблюдаю за тем, как будут развиваться события. Аня оборачивается. Ее глаза расширяются. В них проскальзывает замешательство, что-то еще, чего я не разбираю, веселье… Серый тычет пальцем себе за спину. Аня прослеживает за ним взглядом, замирает, завидев нас, а потом с грацией королевы нам машет и возвращает все внимание Сереге. Я злорадствую – интересно, как на это бы отреагировал ее корейчонок. А насмешливый голос внутри замечает – а сам то, а сам? Очень странно, что как будто не все равно.
К счастью, тут всех приглашают за стол. И я переключаюсь. Мероприятие выходит, как всегда, очень душевным. У отца много друзей. Каждый тост вызывает у присутствующих слезы умиления. Потому что никто не отделывается дежурным поздравлением, а говорит от сердца. Доходит черед и до матери. Мама, как всегда на публике, немногословна. Говорит, что отец – самое лучшее, что с ней случилось. Желает море здоровья и долгих лет, и в конце, к удивлению присутствующих, даже слезу пускает. Растроганный батя встает, обнимает ее и под всеобщее улюлюкание целует.
– Ох, Мат. Я сейчас расплачусь! Это так трогательно. Вот бы и нам с тобой так, через много-много лет… – щебечет Марианна.
– Отвратительно, – фыркаю я. – Скажешь, когда он перестанет засовывать язык в глотку матери?
Марианна от души смеется, думая, что я шучу. А я так усердно отворачиваюсь, чтобы не видеть стариковских лобызаний, что натыкаюсь на смеющийся взгляд сидящей наискосок от меня Ани. Понятия не имею, сколько мы так друг на друга смотрим, пока наши родители, блин, сосутся. В конце концов, Марианна дергает меня за рукав, и я, выдавив из себя напоследок кривую улыбку, разрываю зрительный контакт.
– Обещай, что через тридцать пять лет будешь так же на меня смотреть!
– Все будет зависеть от твоего поведения, – отделываюсь шуткой я. В этот момент отец как раз берет слово.
– Дайте и мне сказать, гости дорогие, – стучит он вилкой о
– В цифры лучше не углубляться, – приложив руки ко рту рупором, орет один из папиных одноклассников. Все смеются.
– Ты прав, Кость. Тем более что нам цифры? Шестьдесят пять. И что вы думаете? В голове ветер! В душе восемнадцать. Да и так, – отец машет рукой, – разве я не красавец? – Тетя Фая свистит. Все кругом угорают, подтверждая, что батя мой еще о-го-го, я скалюсь, с головой погружаясь в царящее вокруг благостное веселье. – И девочка у меня что надо, – батя вновь обнимает мать. – А дети?! Матиас, сын, Аня… Вы моя гордость невероятная. Главное достижение. Самый лучший проект. Я абсолютно счастлив. Чего еще желать? Если только внуков…
Марианна сжимает мою руку. Улыбается. Я тоже скалюсь в ответ.
– За этим не заржавеет!
Кошусь на Аню, та сидит, улыбается до ушей.
– Ань, а ты что молчишь?
– Ничего не могу обещать в ближайшее время… – фыркает она, а отец шустро обходит стол и, обняв ее за плечи, со смехом объясняет:
– Она беременна грандиозной идеей, которая спасет мир, вот увидите!
– Да-да, за детей пока пускай отдувается Матиас с Марианной.
Как будто я ни на что большее не гожусь. Только детей делать. Сначала такая мысль рождается в моем воспаленном мозгу, да. Но Аня так тепло улыбается, что понятным становится – не преследует она цели меня обидеть. И виной всему мои комплексы. Ведь как бы я успешно ни вел бизнес отца, победы не приносят мне радости. Я каждый гребаный раз будто сдаю экзамен на профпригодность. А что я сам по себе? Чего я стою? Если отринуть страх всех разочаровать…
– А дети вроде же тост не говорили? Давайте-давайте. Кто первый?
– Дамы вперед, – хмыкаю я, не подумав, что Аня, может, не меньше меня не любит публичности. К тому же она новенькая в нашей компании. Когда Аня только нашлась, отцу было не до друзей. Так что сегодня, считай, ее первый официальный выход.
– С днем рождения, пап. Я… очень тебя люблю.
Голос Ани постепенно превращается в шепот. Я сглатываю. Все опять радуются и шумят. Растроганный отец обнимает Аню и впервые, на моей памяти, ее целует. В макушку, неловко переступая с ноги на ногу. И она к нему жмется, влажно поблескивая глазами. Ледышка? Ага, как бы не так. Интересно, чего ей эти слова стоили?
– Ну, Матиас, теперь твоя очередь.
На самом деле я могу завернуть. Сказать так, чтобы всех прошибло.
– Даже не знаю, что к этому добавить. Я люблю тебя, пап. Ты лучшее, что со мной случилось.
– Эй! А я? – развеивая щемящую нежность момента, смеется Марианна. – Николай Алексеевич, страшный вы человек. Я ужасно ревную.
За столом опять звенит смех. И только мы с Аней стоим, будто и не здесь. Накрытые этим оживлением, как куполом. Со своим сокровенным наедине… Я могу завернуть, да. Но кто сказал, что мне легко оголять душу? Никто не понял, что на самом деле произошло. Только мы. Друг друга. И, наверное, только в этот момент мы действительно отпускаем прошлое.