Притяжения [новеллы]
Шрифт:
В кармане брюк завибрировал телефон. Отвечаю. Директриса «Глициний» хочет знать, в котором часу я рассчитываю приехать. В ее голосе так отчетливо слышна тревога, что я застываю на повороте аллеи. Прислонившись к дереву, спрашиваю, в чем дело.
— Нам лучше поговорить не по телефону, месье Керн.
— Сейчас я не могу приехать. Что-нибудь случилось?
Тишина потрескивает в ухо, потом директрисин голос осторожно начинает:
— Это, вообще-то, не в компетенции нашей клиники, но… Я сочла
— То есть?
Снова тихо. Я слышу, как она сглатывает.
— Медсестры, когда обмывали тело, кое-что обнаружили. Во рту мадам Керн было… в общем…
— Что было?
— Перышко.
Она пускается в технические подробности, я их не слушаю. Мама терпеть не могла спать на пенопласте. Признавала только гусиное перо. И взяла с собой в «Глицинии» свою собственную подушку.
— Что говорит врач?
— Для заключения о насильственной смерти оснований нет. Но если вы будете настаивать на вскрытии…
Желудок мгновенно скрутило от этой картины.
— Это не может быть самоубийство? Такое вообще возможно — чтобы человек сам себя задушил подушкой?
— Оснований утверждать это тоже нет… Хотя в том состоянии, в котором находилась психика вашей матери, предполагать можно все…
— Вскрытие даст точный ответ?
— Врач думает, что вряд ли. Возможно, вскрытие и позволит с точностью установить, была ли причиной остановки сердца асфиксия, но не даст ответа на вопрос, была ли она спровоцирована… извне. Человек, страдающий болезнью Альцгеймера, подвержен приступам шизофрении и вполне может причинить себе смерть в припадке…
— Или просто сосать перышко. Да?
В ее вздохе я улавливаю замешательство.
— Хотите, я соединю вас с врачом?
— Нет. Вскрытия не надо. Я приеду ближе к вечеру.
— Воля ваша. Но я еще хотела вам сообщить, что одна сиделка видела вчера около семи часов особу, которую вы описали. Блондинку в бордовой кожаной куртке.
Я отключаюсь и мчусь к машине. Двадцать минут одиннадцатого. У Надеж занятия до полудня. Звоню в справочную, чтобы узнать, где ближайший полицейский участок.
— Сожалею, месье, но этого недостаточно.
— Недостаточно? Чего вам еще? Это же угроза убийства!
— Нет, извините, — отвечает полицейский, прокручивая на мониторе мое заявление. — Перечитайте сами: прямой угрозы нет, только ваши домыслы… Вы не хотите забрать заявление?
— Все-таки, насколько я знаю, это называется потенциальной опасностью, разве нет? Я не требую арестовать эту женщину, просто проследите за ней! И возьмите мою дочь под охрану.
Мой собеседник надувает щеки и, оторвавшись от монитора, отъезжает в кресле назад.
— Мы не в Америке, месье. Если следить за оголтелыми фанатками, этак все силы полиции уйдут на артистов, певцов и футболистов. Не в обиду вам будь сказано, она не так уж и неправа, эта ваша студентка. Напишите книжку, и все будет путем.
Я не стал настаивать. Полицейский, смягчившись, успокоил меня: он сообщит данные куда следует, и, если что, они примут меры. Я не спросил, что он имеет в виду под «если что».
Выйдя на улицу, я позвонил во Дворец правосудия Дельфине Керн. Дальняя родственница, следователь, она в свое время помогла мне с разводом. Но сейчас холодным тоном ответила, что мои отношения с читательницами не в ее компетенции. Перед тем как отключиться, добавила, что лично ей было крайне неприятно узнать себя в моем романе о бывшей жене.
Я вернулся на Левый берег, оставил Надеж сообщение на автоответчике, чтобы перезвонила мне сразу после занятий, и в следующие полчаса, припарковавшись около ее лицея, принимал свои экстренные меры. Когда я диктовал номер своей карты «Америкэн Экспресс», в трубке дважды пискнуло. Я переключил туристическое агентство в режим ожидания.
— Пап? Как дела? Я получила твое сообщение.
— Выходи, я в машине перед дверью.
— Я тут в очереди стою, в буфете. У меня контрошка по матике, надо повторить…
— Прогуляешь.
Надеж говорит «о’кей» и отключается. Я заканчиваю виртуальные расчеты. Три минуты спустя она садится в «мазерати».
— Что случилось?
— Я ни в чем не уверен, Над, но я не хочу рисковать. Одна особа зациклилась на мне, боюсь, она и на тебя наедет. Пока я не улажу это дело, ты побудешь в Севеннах.
— Спятил? У меня сейчас самые контрольные…
— Плевать. Твоим преподавателям я сам все объясню.
Она меняется в лице, спрашивает с ласковой тревогой:
— Это так серьезно?
— Нет. Но я хочу прикрыть тылы.
— И что я буду делать в горах, одна, там же никого, кроме сторожей? А мой день рождения?
— Вот именно. Это твой подарок. Практика по рафтингу с молодежной сборной Франции.
Она смотрит на меня с восторгом.
— Ты это сделал? Ты гений! Спасибо твоему фан-клубу, почаще бы тебе отравляли жизнь.
Она гасит улыбку, заметив выражение моего лица, берет меня за руку, щурится.
— А бабуля? Как же я не прощусь…
— Ничего. Ты помолишься за нее на расстоянии, среди красоты, занимаясь тем, что тебе нравится… Я уверен, что она бы одобрила.
Над бросается мне на шею, говорит, что любит меня. Я киваю. Она откидывается назад, всматривается мне в глаза.
— Если бы это было серьезно, ты сказал бы?
Я выдерживаю ее взгляд.
— Да.
— А что это все-таки? Сексуальное?