Притяжения [новеллы]
Шрифт:
Я услышал, как хлопнула дверь. И умер, успев подумать, что это отличное начало.
ПРИТЯЖЕНИЕ
Она вошла в кабинет и встретила взгляды трех смотревших на нее женщин. Первая выходила из красного океана справа от бензоколонки, увязшей в песке. Вторая была распята на циферблате и показывала девять часов пятнадцать минут и тридцать секунд. Третья женщина была следователем, она положила телефонную трубку и рассматривала вошедшую, Ровак Шарлотту, дата рождения 17
— Добрый день, мадемуазель Ровак. Спасибо, что пришли.
— Чего там, ладно. Как обращаться-то — «мадам следователь» или «мадам следовательница»?
— Просто мадам достаточно. Садитесь, пожалуйста. Думаю, лучше сказать вам сразу, что я не верю ни в запредельное, ни в духов, ни в Бога, ни в черта.
— А, ну ладно, тогда пока. — Шарли встала, чтобы уйти.
— Но полиция и жандармерия иногда обращаются к вам, и…
Многоточие остановило Шарли, она развернулась на потертом паркете и устремила на собеседницу вызывающе пристальный взгляд.
— Я слушаю вас, мадемуазель, — со вздохом произнесла та.
Шарли переместила жвачку за другую щеку и села.
— Вчера, — сообщила она, — я зашла на «Кристи».
Дельфина Керн никак не отреагировала, только внимательно на нее посмотрела. В других обстоятельствах ее бы насмешила эта девчонка из Бобиньи, небрежно обронившая: «Зашла на „Кристи“», как говорят: «Зашла в „Макдональдс“».
— Неслабая цена, правда? — продолжала Шарли.
— Еще бы. Притом, что это был всего лишь пейзаж.
Глаза Шарли снова устремились на «Притяжение» и «Притяжение-2», живопись маслом на листовом железе. Обнаженные тела, написанные прямо поверх ржавчины, дышали красотой, от которой ей было почему-то неловко и чуточку противно… Она выплюнула жвачку в кулак, огляделась.
— План «Вижипират»? [5]
— Что, простите?
— Мусорную корзину у вас убрали.
— У меня есть измельчитель.
— Класс, — оценила Шарли и сунула жвачку в рот.
5
Комплекс мер французской госбезопасности по борьбе с терроризмом.
— Вам удалось поработать с фотографиями?
Шарли достала из сумки два полароидных снимка, которые передала ей следователь: два крупных плана лиц, написанных красками на кровельном железе, — и положила их на стол среди папок с текущими делами.
— Не улавливаю я этих девушек.
У Дельфины сжалось горло.
— То есть вы хотите сказать, что они действительно мертвы?
— Нет. Вообще-то не знаю. Я такого не ожидала.
В тишине дважды пробили часы на камине.
— Чего же вы ожидали, мадемуазель?
Шарли вдруг стала похожа на девчонку, плавающую на школьном экзамене.
— Да не смотрите вы на меня так! — взвилась она. — Я вам не сикуха какая-нибудь, я каждого четвертого пропавшего нахожу моим маятником! Они со мной разговаривают, фотки, понятно вам? Я могу лажануться, но они — разговаривают! Всегда! А эти две — ничего не говорят! Ничегошеньки! Как вы это объясните?
Дельфина встала, обошла стол, направилась к полке, где между двумя скоросшивателями был втиснут термос.
— Кофе?
— Не пью.
— Я ничего не собираюсь объяснять, мадемуазель. У меня следствие застопорилось. Художник полгода сидит в тюрьме, он признался в убийстве двух девушек, тела которых так и не найдены, надо хоть что-то делать, за неимением лучшего я обращаюсь к ясновидящей, вот так!
— Я не ясновидящая, я — радиоэкстрасенс.
— Какая разница! Я хочу знать, где эти девушки! Где они?
— Там, — серьезно ответила Шарли, показав на картины.
Следователь застыла с чашкой в руке, не донеся до нее таблетку подсластителя. В других обстоятельствах Шарли посмеялась бы: чиновница прокуратуры выглядела, ни дать ни взять, как обвиняемая, припертая к стенке. Чопорный пучок на затылке, потуги смотреться дамой из богатого квартала, сорок лет без грамма силикона, костюм по прошлогодней моде, — и не поверишь, что она упрятала за решетку двух министров, муллу-террориста, епископа-педофила и футбольную звезду.
Шарли встала с кресла, подошла к двум железным листам у стены и показала на даты в левом верхнем углу, под летящим голубем, служившим художнику подписью.
— Сесиль Мазено, 21 год, студентка, исчезла из дома 15 января. Ребекка Веллс, 20 лет, манекенщица, исчезла из агентства, в котором работала, 3 февраля.
Дельфина выпила кофе и присела боком на краешек стола.
— Я не верю в сверхъестественное, мадемуазель.
— А что люди такие идиоты — это, по-вашему, естественно? Достаточно никому не известному художнику повесить на себя убийство своих моделей — и тут же его живопись становится гениальной: он нарасхват, о нем пишут все газеты…
У Дельфины не было сил излагать ей свои соображения о рынке искусства. Шарли стукнула кулачком по столу:
— Они не умерли, эти девушки! Ясно? Или они сами этого хотели. Когда я работаю с фоткой жмура и что-то слышу, это значит, я нужна ему. Вы понимаете?
— Жмура?
— Жмурика, покойника. Ему нехорошо там, где он есть, на свалке или под водой, мало ли, он хочет, чтоб его похоронили честь по чести, с венками, колоколами, чтоб отпел имам или там раввин — у покойников понтов еще побольше, чем у живых… Но эти девушки… Если они жмуры, то им хорошо. Им нечего мне сказать.