Привал
Шрифт:
«Девятка» же молчала только лишь потому, что, кроме механика-водителя, в танке никого и не было. Некому было ответить на позывные командира полка. Тем более что механик-водитель отдал свой шлемофон маленькой девчонке. Она напялила его себе на голову и сейчас сидела на танке, свесив ноги по обе стороны пушки.
Вторая девчонка вместе с грязным стрелком-радистом гарцевала на распряженной кляче и визжала от счастья. Женщина устало сидела на разостланном орудийном брезентовом чехле и ела американскую тушенку солдатской ложкой прямо из банки.
Медленно двигался по полю починенный танк с цифрой «девять» на башне. Он осторожно волочил
— Ну куда ты дергаешь, дубина?! Не газуй! Иди ровнее!..
Потом перебегал назад к взмыленному командиру и умолял его плачущим голосом:
— Ну, командир! Ну кто так пашет? Дайте мне, командир!.. Вы же слишком глубоко лемех засаживаете — он у вас и выпрыгивает! Не умеете — не беритесь! А я — крестьянин, я знаю как... А вы городской... Зачем вам это?!
— Пошел к такой-то матери... — Хрипел командир, намертво вцепившись в рукоятки плуга.
Танк тихонько урчал двигателем, медленно полз по омертвевшему военному полю, и за плугом, в руках неумелого горожанина, ложилась одна борозда за другой...
Со стороны дороги показался «опель-адмирал» и покатился прямо по полю к пашущему танку. То, что увидел майор Шарейко, оскорбило его до глубины души. Он, командир танкового полка, один, с ручным пулеметом, мчался на выручку своему экипажу... Он еще по дороге навыдумывал себе горящий танк с разорванными гусеницами, со сметенной башней... Он уже представил себе обгоревшие, окровавленные тела четырех несчастных пареньков. А увидел четырех абсолютно здоровых идиотов, которые занимались черт знает чем!..
На полном ходу Шарейко встал в своем «опеле» в полный рост и закричал страшным голосом:
— Ну я вам сейчас дам под хвост!
Польско-советская комендатура разместилась в одноэтажном здании бывшей немецкой комендатуры. Лучшего в этом городке придумать было невозможно.
— Аккуратные сволочи... — завистливо проговорил Зайцев при первом посещении этого дома. — Всё предусмотрели! Нам бы так... Нам бы цены не было! Это если по справедливости.
Четверо солдат на двух стремянках сдирали со стены комендатуры немецкую надпись и водружали польскую. Водитель советского «студебекера» уже лаялся с водителем польского «студебекера» из-за места под навесом, куда могла встать только одна машина. У дверей комендатуры ощерился пулеметом бронеавтомобиль БА-64. Валерка Зайцев выпросил его у помпотеха своей дивизии подполковника Хачикяна при помощи бесстыдной и унизительной лести.
В кабинете Станишевский и Зайцев пыхтели над составлением приказа по городу о вступлении в должность. Для облегчения задачи Станишевский раздобыл февральский экземпляр «Глоса Велькопольского», где был напечатан приказ военного коменданта Познани и Познанского повята полковника Смирнова. Поначалу они, не мудрствуя лукаво, решили перекатать текст познанского приказа и подписать его своими именами. Однако при внимательном прочтении выяснилось, что в их хозяйстве, как заметил Зайцев, «труба пониже и дым пожиже». После долгих препирательств, споров и взаимных упреков приказ все же был написан. В своих основных положениях он почти повторял приказ по Познани полковника Смирнова, но был втрое короче, так как площадь применения административных сил Станишевского и Зайцева была вдесятеро меньше, чем у познанского полковника.
— Ну,
Зайцев плюхнулся в кресло, прикрыл глаза ладонью и сказал:
— Валяй!
Он вспомнил, что именно так, прикрыв ладонью глаза, сидел и слушал музыкальные передачи их сосед по квартире — один интеллигентный старичок из «бывших». У него был редкий по довоенным временам приемник ЭКЛ-4, и Валерка еще пацаном частенько ошивался у этого старичка.
Станишевский удивленно посмотрел на Зайцева и спросил:
— Ты будешь слушать или дрыхнуть?
— Ну деревня!.. — удивился Зайцев. — Я так воспринимаю лучше. Ты читай, читай.
— "Приказ... — начал Станишевский, поглядывая на Зайцева. — Сегодня, тридцатого марта одна тысяча девятьсот сорок пятого года..."
— Чей приказ?! — Зайцев трагически всплеснул руками. — Чей?!
— Ой... — Станишевский испуганно вчитался и тут же успокоился: — Написано, написано! Я пропустил нечаянно.
— Читай внимательней. — Зайцев снова томно прикрыл рукой глаза.
— "Приказ военного коменданта города и повята, — начал снова Станишевский. — Сегодня, тридцатого марта одна тысяча девятьсот сорок пятого года, я приступил к исполнению своих обязанностей коменданта города и повята". Точка. «Пункт первый. Всем учреждениям и предприятиям общественного пользования (электростанция, водопровод, аптека, баня, торгово-промышленные предприятия и другие) продолжать работу, а тем, кто ее прекратил, — возобновить. Пункт второй. Руководителям государственных средств связи — почта, телеграф, телефон, а также частным лицам, имеющим радиостанции, владельцам типографий, типографских машин и множительных аппаратов лично зарегистрироваться в военной комендатуре в течение двадцати четырех часов для получения указаний о дальнейшей деятельности...»
— Так они и побегут регистрироваться... Их уже и след простыл! — сказал Зайцев.
— Наше дело предупредить. А там пусть на себя пеняют.
— Читай дальше.
— "Пункт третий. Всем лицам и организациям сдать до первого апреля в военную комендатуру все огнестрельное оружие военного, спортивного и охотничьего типа, а также и холодное оружие тех же типов. Пункт четвертый. Всем лицам, знающим о местонахождении оружия (независимо от того, кому оно принадлежит) и об имуществе и складах, оставленных немцами, приказываю уведомить об этом военную комендатуру".
— Вот это правильно! — с удовольствием сказал Зайцев. — А то потом начнут пулять из-за угла...
— "Пункт пятый. В течение двадцати четырех часов зарегистрировать в военной комендатуре все имеющиеся в личном распоряжении автомобильные транспортные средства..."
— Не смеши ты меня, Андрюха! — заржал Зайцев. — Выброси ты этот пункт к едрене фене. У кого тут свои автомобили, скажи мне на милость? Им тут задницу прикрыть нечем.
— Ты малограмотный тип, Зайцев. Здесь столько богатых немецких хозяйств, что покопайся в любом фольварке — еще не то обнаружишь! Они оттяпали этот кусок Польши не для того, чтобы тут бедствовать. Заткнись и слушай! «Пункт шестой. Уличное движение разрешаю только от семи утра до двадцати часов вечера по московскому времени. Разрешаю, чтобы уличное движение от двадцати часов вечера до семи часов утра осуществлялось на основании специальных пропусков военной комендатуры».