Привет эпохе
Шрифт:
О Галине Петровне Голдаевич, ее воспитанниках написал я материал. Сдал его в секретариат, а когда через несколько дней развернул газету, увидел свой очерк безжалостно сокращенным. Секретарь редакции что-то лепетал по поводу срочных правительственных документов, что пришлось, мол, по живому «резать».
– Так какого лешего ты этот материал не перенес в другой номер? – рявкнул я на секретаря и хлопнул дверью.
Вечером ко мне заглянул собственный корреспондент газеты главной партийной газеты Узбекистана «Правды Востока» по Андижанской области Иван Новоженин. Для нас, областных газетчиков , был он представителем высшей
– Чего не духе-то? – поинтересовался коллега.
– Материал зарезали.
– Эка беда. Другой напишешь. Нашел на что обижаться.
– Да не за себя, Ваня, обидно. Дивную тетку встретил, всю войну в детдоме проработала, ее чуть не пятьсот человек с тех пор своей мамой называют, а тут…
– Оригинал сохранился? – деловито поинтересовался Иван. – Меня как раз эта тема интересует.
Новоженин забрал очерк, а через три дня развернул передо мной утром газету «Правда Востока». Половину одной из страниц занимал материал «Сердце матери» о Галине Петровне Голдаевич. Под очерком стояла моя фамилия, и не изменено в нем не было ни слова.
– К семи вечера сможешь ко мне домой подъехать? – спросил собкор.
– Думаю, смогу, а в чем дело-то?
– Приезжай, узнаешь, – туманно ответил Иван. – Только смотр, не опаздывай, где-то без десяти семь, договорились?
Заинтригованный, приехал в назначенное время к Новоженину.
– С тобой хочет поговорить главный редактор «Правды востока» Николай Федорович Тимофеев. Ровно всем часов он ждет телефонного звонка.
– О чем поговорить?
– Ну, об этом мне шеф не доложил. Ты уж извини. Ладно, пора. Запомни, его зовут Николай Федорович.
Новоженин по обкомовской прямой линии мгновенно соединился с ташкентской редакцией: «Николай Федорович, добрый вечер. Передаю трубку Якубову.
– Здравствуйте, Николай Федорович, – пролепетал я.
– Здравствуйте, – услышал густой голос. – Поздравляю вас с хорошим материалом. Он отмечен у нас как лучшая статья номера и выдвинут на квартальную премию.
– Спасибо.
– Я слышал от Ивана Петровича, что вы сами родом из Ташкента. Хотели бы вернуться?
– Да как-то не думал об этом в последнее время.
– А вы подумайте. Работать в «Правде Востока» – высокая честь для любого журналиста. Так что скажете?
Мои бессвязные «да я, да мне, спасибо, не ожидал», Тимофеев прервал деловито:
– Ну, вот и договорились. В субботу прилетайте в Ташкент, в шестнадцать часов прошу ко мне. Познакомимся и все конкретно обсудим. Если захватите несколько вырезок со своими статьями, это будет совсем не лишне.
В субботу, точно в назначенное время я зашел в кабинет главного редактора «Правды Востока». Волновался так, что почти не помню нашего разговора. Помню только, что Тимофеев удивился, увидев, что я заявился к нему с большим дорожным портфелем. «Вы что, с вещами прямо с аэропорта?», поинтересовался он.
– Да нет, я вырезки привез, вы же сами сказали, – и извлек из портфеля десяток пухлых папок.
– Ого, когда это вы успели?
Он что-то говорил о газете, ее традициях, какие-то вопросы мне задавал – смутно помню. Потом попросил меня зайти к нему еще раз часа
– Посмотрел тут ваши творения, – сказал редактор, когда я вернулся. Ну что ж, неплохо. Наша газета – ведущая в республике и штат ее укомплектован плотно. Но вот недавно у нас освободилась вакансия младшего литературного сотрудника отдела писем и жалоб трудящихся, – сказал Тимофеев. – В центральном комитете партии не против, если мы пригласим на эту должность переферийного журналиста, прошедшего школу областной газеты. Кончено, должность невысокая, да и зарплата…
– Я согласен, – невежливо перебил Тимофеева.
– Ну вот и отлично. Возвращайтесь в Андижан, постарайтесь все объяснить Рубену Акоповичу, которого я очень уважаю. Надеюсь, он вас поймет и одобрит, что его воспитанник идет на повышение. Во всяком случае, из «Андижанской правды» вы должны уйти без скандала. Только по-доброму, – твердо заключил Тимофеев и, поднявшись, пожал мне руку, два понять, что аудиенция закончена.
Вернувшись в Андижан, первым делом зашел к редактору и молча положил перед ним заявление с просьбой уволить по собственному желанию. Так же в молчании Сафаров его прочитал, разорвал на четыре части, обрывки швырнул в мусорную корзину и, царственным жестом указав на дверь, произнес: «Я занят». На следующий день я принес новое заявление, его постигла та же участь. Порвав семнадцатое по счету заявление, Рубен Акопович пригласил меня к себе домой на обед.
До этого в присутствии шефа я осмелился выпить единожды лишь махонькую рюмочку коньяка. Произошло это 7 ноября. Я дежурил по номеру, когда редактор вызвал меня к себе в кабинет. За столом рядом с ним сидел солидный мужчина в темном костюме со значком депутата Верховного Совета на лацкане. Шеф представил меня гостю, который оказался секретарем Андижанского обкома партии. В этот момент в кабинет занесли блюдо с пловом. На столе появилась бутылка армянского коньяка. Сафаров сказал, что посещение редакции секретарем обкома в праздничный день – для нас большая честь, секретарь протокольно поздравил нас с очередной годовщиной великой октябрьской революции, мы подняли рюмки. Сославшись на дежурство, я с облегчением покинул кабинет.
Теперь, дома у Сафарова, на столе снова стоял армянский коньяк, полно было всяких закусок и грозный шеф выглядел совсем иначе в домашнем интерьере. Он приступил к разговору, ради которого меня пригласил, лишь после обеда. Сказал, что уже разговаривал с Тимофеевым, что приглашение в «Правду Востока» – это честь не только для меня, но и для всей редакции и для него лично тоже. И хотя расставаться с ценным кадром (это я-то?!) ему, Сафарову не хочется, но он все же и мешать моему росту тоже не собирается. Одним словом, я получил вольную.
Потом были лихорадочные сборы, словно я куда-то опаздывал, прощание с ребятами в нашей традиционной чайхане близ вокзала. И оставившая долгий осадок в душе реплика одного из коллег. Обычно сдержанный, этот человек поднял наполненный стакан, звонко постучал по стеклу ножом, требуя внимания, и воскликнул: «Олег, опомнись. Что ты делаешь? До твоего поезда, – он взглянул на часы, – остается сорок пять минут. Есть еще время одуматься, все изменить. В народе не зря говорят, что лучше быть первым в деревне, чем последним в городе. Здесь тебя уже все знают. Твоя фамилия каждый день на полосе. А там будешь печататься раз в год и никто тебя знать не будет.