Привет эпохе

Якубов Олег Александрович

– Да скорее всего, ничего не будет. Если не заметили сразу, то кому в голову придет сейчас разглядывать. Я специально выждал несколько дней, даже тебе ничего не сказал. А теперь, думаю, уже все позади. Так что успокойся. На концерт вот сходи, к нам звезда эстрадная приехала, развеешься, да и интервью заодно возьмешь. Иди, иди, не имей привычки горевать по поводу того, что еще не произошло.

У НОГ СОФИИ РОТАРУ

Каким-то чудом Софию Ротару занесло в маленький провинциальный Андижан. Помнится, что в Ташкенте по какой-то технической причине закрыли концертный зал, вот певицу и попросили выступить в другом городе республики. Не ведая, куда

едет, Ротару согласилась. Собственно, Андижан ничуть не хуже иных узбекских городов, а многих даже и получше, но в те годы там была одна единственная сцена – в клубе железнодорожников близ вокзала. Собственно, и сценой назвать этот пятачок, застеленный прогнившими досками, было нельзя. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады. И уж, конечно, аншлаг знаменитой певице был обеспечен. Андижанцы и так гастролями заезжих знаменитостей избалованы не были, а тут еще настоящая звезда эстрады пожаловала. Понятно, в зале негде было яблоку упасть, люди заняли все проходы, многие даже стояли. Обвешанный, как елка игрушками, аппаратурой явился на концерт и фотокорреспондент газеты «Андижанская правда» Борис Юсупов. В те годы еще молодой репортер, Боря был выдумщиком и фантазером, каких свет не видывал. Простой фотосюжет был чужд и противен его буйной фантазии. Он стремился запечетлять лишь необычные кадры. Вот и теперь, явившись на концерт, Юсупов недовольно хмыкнул:

– От фронтального снимка эффекта никакого не будет, – заявил он и резюмировал. – Надо снимать сверху.

Сначала он раздобыл где-то стул – в тот вечер стулья в клубе были дефицитом номер один. Но высота стула показалась ему недостаточной и он притащил откуда-то табуретку. Примерился – снова плохо. В итоге Боря появился у боковой кулисы с жутким, неструганным деревянным ящиком. Возведенная им конструкция была настолько хлипкой, что я попытался урезонить друга и коллегу, – грохнешься, Боря.

– Не каркай, – сурово оборвал он меня.

Юсупов взгромоздился на возведенную им конструкцию, долго балансировал там, наверху. Потом пару раз вспыхнул блиц фотовспышки и вдруг на весь зал раздался истошный Борин вопль:

– Держи меня!!!

Конструкция таки обрушилась и вместе со всем своим фотометаллоломом корреспондент рухнул прямо у ног отпрянувшей от страха певицы. Знаменитая финальная сцена из комедии Гоголя «Ревизор» показалась бы в тот момент шумным балаганом – зал просто замер от ужаса. Первой опомнилась София Ротару. Она подошла к незадачливому фотохудожнику, помогла ему подняться и участливо спросила:

– Вы не ушиблись?..

Х Х

Х

…. Совершенно неожиданно для себя стал я обладателем поистине «царских хором» – трехкомнатной квартиры в новом андижанском микрорайоне. Произошло сие знаменательно событие внешне весьма буднично. Утром меня вызвал Сафаров и велел немедленно отправляться в горсовет на заседание жилищной комиссии.

– Ты же знаешь, у нас завотделом пропаганды уволился. Он освободил трехкомнатную квартиру, закрепленную за редакцией. Кроме тебя, квартирами у нас все обеспечены. Конечно, трехкомнатную тебе давать еще рано, но редакция квартиру терять не должна. Так что ступай.

На жилищной комиссии общественники, или как их называли «народные мстители», тут же завопили, что нечего, мол, этому юнцу предоставлять такое роскошное жилье, но зампред горисполкома по-восточному мудро тут же отрегулировал ситуацию:

– А скажите-ка мне, товарищ Якубов, невеста у вас уже есть? – И сам тут же ответил. – Есть. Значит, дети будут? Будут. Так вот, товарищи, – он обращался теперь уже к членам комиссии. Мы не должны жить только сегодняшним днем,

мы должны видеть перспективу. А в перспективе товарищу Якубову понадобится жилье. Так давайте сразу дадим ему три комнаты, чтобы он потом не переселялся из квартиры в квартиру, улучшая свои жилищные условия.

В своем новом доме из соседей я мало кого знал, а вот с пожилой женщиной, возвращавшейся домой так же поздно, как и я, несколько раз у подъезда сталкивался. Познакомились. Выяснилось, что Галина Петровна Голдаевич работает директором детского дома, работает давно, еще с военных лет.

СЕРДЦЕ МАТЕРИ

Вызов к заведующему городским отделом народного образования Галю удивил. Ей, воспитательнице детского сада, у столь высокого начальства бывать еще не приходилось.

– Галина Петровна, вы назначены директором дошкольного детского дома, – сразу заявил заведующий. И, не давая опомниться, добавил. – Через несколько недель начнут поступать эвакуированные дети. Готовьтесь.

Шел сентябрь 1941 года. Первый эшелон с детишками, прибывшими из Ленинграда, она встречала на вокзале через восемь дней. По дороге поезд несколько раз попадал под бомбежки, дети были истощены, напуганы, у многих отсутствовали документы, а они, малые. даже имена свои не все знали, не то что фамилии. Уже на следующий день к заведующей подошла медсестра детского дома:

– Галина Петровна, боюсь, что не все из них выживут. Срочно нужны лекарства, витамины, усиленное питание.

Голдаевич отправилась по инстанциям. Ей говорили о нуждах фронта, продовольственных карточках, раненых в госпиталях, а она твердила свое: «Дети могут умереть».

– Честно говоря, до сих пор не понимаю, как мне удалось раздобыть все, чт нужно было – лекарства, витамины, жиры, крупы, даже немного шоколаду, – рассказывала мне Галина Петровна. – Но за все годы войны, да и за последующие тоже, в детском доме не было ни одного смертного случая.

Каждый день она писала письма-запросы. Пачками отправляла конверты, пытясь разыскать родителей или родственников своих питомцев. Иногда это удавалось. Не часто. Заканчивалась война, некоторым ребятишкам надо было идти в школу, а следовательно их предстояло перевести в другой детский дом. Но как разлучить братьев с сестрами, как вообще можно было отдать этих крох, большинство из которых называли ее мамой. И снова ходила она по инстанциям, снова писала письма, заявления. И добилась своего – детям-родственникам разрешили жить в одном детском доме.

Закончилась война. За ребятишками стали приезжать родители, родственники. Она не знала, радоваться ей этому, или огорчаться. Ну, конечно же, она счастлива была за тех, у кого нашлись мать, отец. Но на следующий день после этих посещений, остальные ходили заплаканными, с надеждой заглядывали ей в глаза и спрашивали? «А за мной когда мама приедет?» Ну как было объяснять ей семилетнему Сереже, что отец его погиб на фронте, а мама – под бомбежкой еще тогда, когда они, эвакуированные, пробирались в Узбекистан.

Небольшая андижанская квартирка Галины Петровны сплошь завешана фотографиями. Дети и вполне уже взрослые люди – бывшие воспитанники детдома смотрят на нее с фотографий круглосуточно.

– А ваши здесь есть? – задал Галине Петровне не совсем тактичный вопрос.

Она не обиделась:

– А здесь все мои. Своей-то семьи я так и не создала, – сказала без всякой горечи. – Молодая была, вообще жила практически в детском доме… Да и о чем жалеть, когда у меня такое счастье есть.

Как бы в подтверждение своих слов, достала целые кипы писем со штемпелями, наверное, всех городов Союза. Большинство из писем начинались одинаково: «Здравствуй, мама».