Привет эпохе
Шрифт:
Потом была долгая дорога в Москву и вот мы снова в аэропорту Внуково. Вся группа, состоящая из россиян, без каких-либо препятствий направилась в здание аэровокзала, а меня, с моим израильским паспортом, хмурая неприветливая пограничница задержала.
– Вы где были? – спросила она.
– На Северном полюсе.
– Понимаю, что на полюсе. Через какую страну летели.
– Географически через Норвегию.
– Вот-вот, были в Норвегии, а где отметка о пересечении норвежской границы?
– Понимаете, – стал ей объяснять. – Мы летели через архипелаг Шпицберген. –
– Такого не может быть, – перебила пограничница.
– Да проверьте по любому справочнику. Аэропорт Лонгиера единственное место на земле, где нет погранпоста.
– Ну а это меня не касается, – ответствовала суровая дама. Вы, как иностранец из России вылетели, Где-то были и без всяких отметок хотите снова вернуться в Россию. Я вас пустить не могу.
– Так что ж мне делать? Обратно, что ли, лететь?
– А я вас и выпустить не могу.
– В таком случае, – придумал я отговорку. – вынужден перед вами извиниться. – Я пошутил, а на самом деле никуда не летал.
– Как это «не летал»?
– А вот так – не летал. Проводил друзей до самолета, посидел на лавочке два дня, подождал их возвращения и вместе с ними вернулся обратно. А территорию России не покидал.
На ее лице отразилась тяжелая работа мысли. Она покинула свою будку, отсутствовала минут двадцать, не меньше, потом вернулась и сказала всего два слова:
– Проходи, умник.
Х Х
Х
…Конечно, в годы работы в андижанской областной газете ни о каких полетах на Северный полюс я и мечтать не смел. Для меня командировки-то в республиканскую столицу, то бишь родной город Ташкент, были редкостью и радостью, так как и с родителями, и давними друзьями можно было повидаться. Но вот одна из таких командировок серьезной бедой могла обернуться.
Заканчивался очередной съезд «родной коммунистической партии». Материалы съезда поступали во все редакции Советского Союза централизованно. Из Москвы – по фототелеграфу в республиканские столицы, а оттуда спецкурьеры везли матрицы в областные центры. Вот в качестве такого спецкурьера и отправил меня в Ташкент Сафаров, пожелав не слишком увлекаться встречей с друзьями, а, прежде всего, о деле помнить. Положив во внутренний карман пиджака цинковое клише заголовка «Андижанской правды», я с тем и отбыл.
Утром всех посланцев областей собрали в издательстве, проинструктировали, велели приехать часам к трем ночи, когда матрицы всех полос, за исключением первой, уже будут готовы. На первые полосы предстояло каждому оттиснуть заголовок газеты своей области. К трем ночи я явился, протянул мастеру клише заголовка и уселся в курилке. Через минут пятнадцать приходит мастер и спрашивает: «Кто здесь из Андижана». А когда я откликнулся, он протянул мне клише со словами, повергшими меня в шок: «Забери свой заголовок, размер не подходит».
– К-к-ак э-э-то не п-поо-дходит? – я даже заикаться стал от изумления и охватившего меня страха.
– Да очень просто, вы берете матрицы с газет, у которых заголовки без орденов. А у вашей газеты – орден, так что ваш заголовок на несколько сантиметров шире..
– Так что же мне делать?
– А я почем знаю? – равнодушно ответил мастер. – Если хочешь, можем орден срубить, тогда и заголовок влезет.
– Ага, сначала в заголовке срубите орден, а потом мне в редакции срубят голову, – мигом сообразил я.
– Ну не хочешь, как хочешь, – и мастер, неспешно загасив в консервной банке сигарету, удалился.
Я бросился к телефону, дрожащими пальцами набрал домашний номер Рубена Акоповича. Спросонья он поначалу не понял, что за вопли раздаются в трубке, потом до него дошла суть. Спокойный рассудительный голос шефа меня несколько привел в чувство.
– Послушай меня внимательно. Не перебивай. Ты там сейчас один. И никто кроме тебя, ничего сделать не сможет. Выход из положения существует. Но найти его можешь только ты. Ты один, и никто другой, – увещевал меня Сафаров.
Вертя в руках казавшееся мне теперь многопудовым клише, брел я по типографскому цеху, не понимая, где искать этот пресловутый выход.
«Нет, ты просто баран какой-то. Целый месяц учу тебя отливать заголовки, а буквы все равно кривые», услышал я совсем рядом чей-то разгневанный голос. Огляделся и увидел, что прохожу мимо участка отливки заголовков.
«Какой же я дурак! – обругал сам себя. – Ведь я же эту технологию как от и до знаю». Вспомнив свой недавний опыт работы в геологической газете и типографских дежурств, я бегом направился к деревянным шкафам, где в специальных ячейках были разложены заголовочные шрифты. Измерить специальным устройством клише было минутным делом. Укрепив заголовок на специальной подставке с остро заточенным резаком, я решительно отрубил орден. Затем на плашке выложил буквы, составлявшие название «Андижанская правда», меньшим, естественно, размером, всю эту, наспех сооруженную конструкцию, вместе с орденом укрепил в отливочной машине и через десять минут «свежеиспеченный» заголовок нужного формата с видом невинным и равнодушным протягивал мастеру.
– Где ты это взял? – только и спросил тот.
– Тебе дело? Размер-то – тютелька в тютельку. Неси давай матрицировщикам, нечего тут вопросы задавать. Где взял, где взял? Купил. – Закончил я фразой известного анекдота.
Матрицы с материалами съезда доставлены были в Андижан вовремя. Оставив их в местной типографии, отправился спать, а в редакцию заявился только вечером. Героя чествовали по заслугам. Редактор прилюдно вручил мне премию, после чего неформальная часть торжества органично перетекла в ближайшую чайхану. Много дивного из тостов друзей-коллег узнал я о себе в тот вечер, возгордился безмерно и чувство собственного достоинства переполняло меня еще пару дней.
А потом Николай Степанович Коркин, ставший к тому времени заместителем редактора, зазвал меня к себе в кабинет, таинственно повернул дверной ключ на два оборота, молча извлек из ящика стола съездовский номер газеты и повелел: «Посмотри внимательно».
Я глянул и впервые ощутил на себе суть поговорки «сердце в пятки ушло». Над заголовком не было фразы «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», без которой не выходила тогда ни одна, даже самая захудалая, газета Советского Союза. Ноги у меня подкосились и я не сел, а, можно сказать, рухнул на стул произнеся убитым голосом; «Коля, что же теперь будет».