Привет, картошка!
Шрифт:
— Иди, — сказала Зинаида бесцветным голосом.
На нашем трудовом паспорте написаны слова: «Мой труд вливается в труд моей республики».
Что это значит?
Ведь наш труд кажется крохотным по сравнению с трудом целой республики.
Но таких, как мы, тысячи!
Каждый школьник должен положенное время отработать в школьной бригаде.
Одновременно с помощью совхозу или другому предприятию школьники узнают, что
Кроме того, в трудовых лагерях школьникам предоставляются все условия для отдыха.
И характеристика в трудовом паспорте имеет немаловажное значение для поступления в институт.
Поэтому школьник должен быть дисциплинированным, честно трудиться и быть примером для остальных.
Глава двенадцатая
Улица
Впереди, где-то довольно далеко, звучала балалайка и звенели приглушенные голоса. «Улица» на ходу пела и плясала. Сереже хотелось побыть одному, не дойдя до клуба, он свернул в проулочек, ведущий к реке.
— Сережа! — окликнули его из-за дерева.
— Люба? Ты чего прячешься?
Девушка засмеялась.
— Я спряталась, хотела вас напугать.
— Я очень испугался, — засмеялся Сережа.
Они пошли рядом.
— Сережа, — проговорила Люба и сделала паузу, — а вы верите в такую любовь, как у Грина?
— А как у Грина?
— «Они жили счастливо и умерли в один день».
— Смешная ты, Любка.
— Почему?
— Почему смешная?
— Почему Любка, а не Люба?
— Ну извини, — съязвил Сережа, подчеркнув тоном, что в его извинении больше насмешки, чем извинения.
— Почему «извини», а не извините? Я же к вам, Сережа, обращаюсь на «вы».
— Мы что, уроки вежливости проходить будем? — остановился Сережа. — Что тебе надо?
— Ничего.
— А зачем ты меня остановила?
— Я думала, вы стихи мне будете читать.
— Какие стихи?
— Блока.
— А это кто такой?
— Вы знаете.
— Я похож на идиота, который читает стихи барышням?
— Похож.
Она пошла быстрее, Сережа сразу отстал. Он не собирался ее догонять. Наоборот, он пошел медленнее. И тотчас же из-за его спины выскочил Сашка-матрос.
— Люб, подожди! — крикнул он.
— А ну вас всех! — ответила девушка и побежала.
Сашка рванулся за ней, потом остановился, обернулся к Сереже.
— Догони ее! — крикнул он, слегка присев и хлопнув себя по коленкам. — Ну догони, чего стоишь?
— Зачем?
— Что ты ей сказал? Что ты ей сказал, Дон-Хиляк Зеленые штаны? Почему она убежала? Отвечай, сильвупле муа. Если не то сказал, лучше догони и извинись.
— Ничего я не сказал.
— Сильвуплюху схлопочешь.
Оставив Аню, подбежал Валера.
— Эй, ты! — еще издалека крикнул он Сашке.
— Спокойно! — обернулся тот. — Главное, помнить, что черемуха оканчивается на «муха», а заборчик, палисадничек на «стаканчик», — и показал пальцами, большим и указательным, «расстояние» в двести граммов. — By компрэнэ?
— Чего он, Серега, опять драться полез? — спросил Валера.
— Да я не знаю, — растерянно, подрагивающим голосом ответил Сережа.
— Чего ты хочешь? — пошел на Сашку Валера. — Драться хочешь? Давай! Драка нужна?
— Какая драка? — удивился Сашка. — Нужна конференция по мирному урегулированию. Конференция за мой счет. Прошу за мной, — махнул он рукой и пошел.
Ребята не двинулись с места.
— Ну что? — остановился Сашка. — Идем?
— Куда идти? — спросил с опаской Валера, и они с Сережей, нерешительно двинулись вперед.
«Какую работу выполняешь по дому?»
Валера ответил:
«Хожу в магазин за водкой».
«Кем хочешь стать после окончания школы?»
Валера ответил:
«Хочу судить людей, которые воруют. На юридический буду поступать. Хи-хи!»
Глава тринадцатая
Гипсовый Митя и прочие биографические подробности
До десяти лет Сашка жил в городе. Мать работала на электроламповом заводе. С грудного возраста таскала сына всюду за собой. Отца не было. И вдруг отец объявился. Это произошло весной, Сашка заканчивал третий класс. Он вбежал в комнату, подкинул портфель, поддал ногой. Радоваться он умел, и мать все его радостные шалости поощряла. Она и сейчас улыбалась, но как-то жалко, смущенно. Улыбка на ее лице съежилась, а Сашка получил такой увесистый подзатыльник, что потемнело в глазах. Удар последовал сзади. От неожиданности Сашка чуть не упал. Мать подхватила его, прижала к себе.
— Не надо, Митя, — жалобно попросила она. — Не надо! Сядь, а то повредишь себе.
По комнате прыгал на костылях человек, показавшийся Сашке огромным и злым. Одна нога у него была вдвое толще другой. Прыгая, он ею махал, не сгибая в колене.
— Книжки пинать? — спрашивал этот человек, вертясь перед глазами на костылях и рискуя свалиться. — Фашисты, понимаешь, пинают… Телевизор. Видал? Человек должен, понимаешь? Портфель — вещь!
Говорил он плохо, два-три раза стукнет костылями об пол, прокрутится вокруг себя и скажет два-три слова, мало связанных между собой.
— Это, Сашенька, твой отец. Ты слушайся его. Ты ему не противоречь. Мы теперь вместе будем.
— В гробу я его видел. В белых тапочках — крикнул Сашка.
И тут же получил увесистую затрещину от отца, а сам отец не удержался на костылях и свалился на диван, дрыгая здоровой ногой и поглаживая обеими руками гипсовую.
Сашка не поверил, что этот человек его отец. Позднее, вспоминая первый подзатыльник, он удивлялся, как он сразу не понял. Неродной отец не врезал бы так. Только родной, соскучившийся по своему сынку за десять лет, мог начать с подзатыльников.