Привет, картошка!
Шрифт:
— Да? — Любка покачала головой. — Привезите вы сюда, где лежите, ульи весной и останетесь без меду.
— Почему?
— Потому что это липы вокруг.
— Ну и что?
— Не знаете? — Она насмешливо сложила ладошки и покачала ими перед собой и перед Сережей. — И из ботаники ничего про липы не помните?
— Никогда не интересовался этим предметом.
— Вы, Сережа, не обижайтесь, но вы необразованный человек. У нас липы цветут не весной, а летом. Даже не в июне, а в начале июля.
— Психи ваши липы и вы все тут вокруг с ятаганами и пучками травы.
— И загадки тут никакой нет. Все другие деревья распускают почки на приросте
— Ничего я не вспомнил. Не интересует меня это.
— А что вас интересует? — обиделась Люба.
— Меня интересует, почему колхозники уезжают на скачки, а я должен за них убирать картошку.
— Вам не хочется убирать картошку?
— Не хочется.
— Да, Сережа, — сказала Люба и пошла к лошади. — Я понимаю. До свиданья. Очень приятно было с вами познакомиться. И Виконту тоже. Правда, Виконт?
Люба молча подвела Виконта к пеньку, забралась с пенька на спину лошади. Она сидела ладно, красиво, и Сережа, чтобы не смотреть на нее снизу вверх, встал, выпрямился во весь свой рост.
Ему захотелось обидеть эту спокойно сидящую на лошади деревенскую девушку.
— Ты просила меня прочитать тебе стихи Блока? — спросил он. — Хочешь, прочту?
Люба придержала Виконта.
Платок слезами Маша оросила, От радости не видя ничего. Пятнадцать штук свинья опоросила. И живы, живы все до одного.Это была пародия на плохие деревенские стихи. Люба выслушала, сказала без особой обиды, с грустью:
— Зря вы, Сережа, это прочитали. После школы я, наверное, в животноводство пойду работать. У нас комплекс строят. — И вдруг пропела с поразившей Сережу печалью:
На горе стоит береза, А я думала — Сережа. Подбежала, обняла — Горько слезы пролила.И, уже не глядя на Сережу, похлопала Виконта по холке. Он встряхнул ушами и пошел, мотая головой, через поляну, а затем между деревьями вверх по склону.
Город Н. Главпочтамт.
До востребования Антонову Н. В.
Дорогой Н. В.
Так же, как курильщик, желая бросить курить, выкуривает сначала пять папирос, потом две, потом одну, так же я сокращаю твое имя. Мне кажется, что я так легче отвыкну.
Сегодня ночью произошло событие, после которого я не смогла заснуть. Я лежала, думала о твоих голубоглазках, которые на следующий год пойдут в школу. Верочка пойдет, да? А Машенька — еще через год. Но это неважно. Я думала о них, о жизни, о трудовом воспитании. И я придумала, как сделать, чтобы не надо было никакого трудового воспитания. Надо сделать все очень просто, чтобы дети приезжали в деревню не после восьмого и девятого класса, а сразу после первого. Не улыбайся, сейчас все объясню. Нельзя восемь или девять лет выращивать на асфальте человека, а потом его в деревню — раз! Убирай картошку. Он не умеет, не любит, не понимает. Он — асфальтовый человек. Чего вы от него хотите? Надо сделать так, чтобы у каждого школьника была своя деревня. И чтобы его тянуло сюда. Как Пушкина в Михайловское. Надо, чтобы у каждого школьника с первого класса было свое трудовое имение. Такие имения можно создать вот в таких красивых местах, как здесь, в Колыбелке. Здесь сейчас свободен, нуждается только в ремонте, бывший барский дом, освободился церковный дом, его тоже можно отремонтировать. Я бы на вашем месте от имени завода попросила рассмотреть вопрос о возможности передачи заводу бывшего барского дома. Я имею в виду, что во время зимних каникул учащиеся 1 — 6-х классов (по желанию) могли бы там отдыхать для привыкания к деревне, праздновать елку, кататься на коньках, на лыжах; а во время летних каникул учащиеся младших классов (по желанию) могли бы там отдыхать в три потока (июнь, июль, август), как в пионерском лагере, а учащиеся старших классов в три потока (июнь, июль, август) отдыхать и работать в поле. Такое трудовое поместье школьников через несколько лет смогло бы взять на себя все летние работы в Первомайском совхозе по прополке и уборке овощей. И обязательно, чтобы младшие были рядом со старшими. Мы забыли главный принцип макаренковских бригад. Они были сводные. — младшие всегда работали рядом со старшими и отвечали на равных за все!
Если бы я была директором завода или секретарем райкома, я бы организовала трудовое поместье школьников в Колыбелке. Тем более, что вопрос о том, что дом помещика Чердынина нужно передать Обществу охраны памятников, очень зыбкий. Может быть, Лев Толстой и не останавливался в этом доме. Это еще нужно проверить. Да если и останавливался — не беда. Я, наверное, напишу в облоно, в гороно, куда-нибудь о своем предложении. Утопистка, да? Ну, ладно, прощай!
Твоя Фома Кампанелла.
Это письмо осталось неотосланным. Марьянна перечитала его, скомкала и сказала:
— О господи, какая я дура.
Глава двадцать третья
Неожиданный разговор
В столовой было шумно. Ужинали все сразу. За учительским столом сидели Петр Иванович, Марьянна, Зоя Павловна и Рая Русакова. На стене висела «молния», в которой сообщалось, что бригада Толи Кузнецова без одного человека (С. Жукова) перевыполнила норму на десять мешков и заняла первое место. Перед всеми членами бригады стояло по дополнительному стакану компота.
Вошла Оленька Петрушина и направилась к учительскому столу.
— Марьянна, — наклонилась она к учительнице и зашептала на ухо.
— Что? Что? — не поняла учительница.
— Я ему сказала: «Ты что, голодовку объявил?» Его понять надо. Он жутко переживает. Он социалистический честный человек и не может есть, если не работал. Вы понимаете, он же конституционный человек.
— Петрушечка, что там? — спросил Зуев.
Оленька отмахнулась от него.
— Ты ему сказала? И что? Что он тебе ответил? — спросила Зоя Павловна.
— Он ответил мне по-английски. Я не поняла, что. По-моему, он сказал… — Она наклонилась к уху Зои Павловны и медленно, припоминая интонацию, зашептала.
— Я не голоден, я зол, — громко перевела учительница. — Выучили на свою голову.
— А где он сейчас? — спросила Марьянна.
— В клуб пошел.
— Марьянна, Зойпална! — возмущенно заговорила Рая Русакова. — Я считаю, что вопрос о Жукове надо ставить на педсовете. Хватит нам с ним нянчиться. Родителей вызвать и сообщить.