Привет, картошка!
Шрифт:
— Эй, вы что? — поднялся Сережа.
Дядя Вася и Сашка испуганно обернулись. Дядя Вася первым узнал Сережку. Он взял ведро с картошкой и деловито прошагал к мешку, поддержал рукой горловину, высыпал. Сашка двинулся навстречу.
— Серега, ты? — спросил он. — Здорово.
Он протянул руку, Сережа машинально пожал ее.
— Ты здесь один? — спросил Сашка.
— Один.
— Порядок. Дядь Вась, это Серега, — обернулся он.
За то время, пока они здоровались, дядя Вася успел наполнить картошкой еще одно ведро. Он высыпал его в мешок.
— Серега, — буркнул он недовольно.
— Послушайте,
Дядя Вася ухватился за горловину.
— Сань, подсоби.
Сашка помог ему вскинуть мешок на спину. Дядя Вася крякнул, поправляя мешок на спине.
— Слышите, кому говорю: не берите эту картошку!
Сережа ухватился за мешок сзади.
— Убери лапы-то! — сказал дядя Вася.
— Серега, ты что… твоя она? — попробовал Сашка оттереть Сережу от мешка. Но тот ухватился за мешок крепко. — Брось, дурак, он тебя убьет, — уговаривал Сашка.
Дядя Вася двинулся к мотоциклу. Сережа подпрыгнул и повис на мешке. Дядя Вася, отпуская горловину и роняя на землю мешок, разъяренно обернулся:
— Понаехали, понимаешь, тут. Наковыряли, наковыряли, больше в земле оставили.
— А вы воруете, воруете! — крикнул Сережа, отталкиваясь от дяди Васи обеими руками. Но дядя Вася все-таки дотянулся до мальчишки, схватил больно за плечи, повернул к себе спиной, ударил коленом под зад:
— Поди сначала поработай, лоботряс!
— А я вам говорю: вы воруете, вы воруете! — подскочил опять Сережа и ухватил дядю Васю за рубашку.
— Я свое беру! — выдохнул в лицо мальчишке дядя Вася и, оторвав от себя Сережу, не ударил, а схватил пятерней за лицо и толкнул. Сережа упал. Ему было не больно — обидно, что он не может ничего сделать.
Взревел мотоцикл. Сашка и дядя Вася ехали молча. В коляске лежал мешок с картошкой. Проехали старую мельницу, дорога пошла под горку.
— Ты за что его ударил? — крикнул Сашка в спину дяде Васе.
Тот не ожидал вопроса, колесо вильнуло, заехало в грязь, мотоцикл проехал несколько метров боком и остановился.
— Зараза! — сказал дядя Вася, слезая в грязь. — Чего расселся? Толкай.
Сашка тоже слез с мотоцикла, они стали вдвоем его выталкивать из грязи.
— Делов-то — мешок картошки, — никак не мог успокоиться дядя Вася. — Ты с кем якшаешься, дурак?
Он перестал толкать мотоцикл и замахнулся на Сашку. Тот отпрянул от мотоцикла.
— А ты за что его бил? За мешок картошки, — и после короткой паузы добавил: — Фашист!
— Кто фашист? Я фашист? — очень тихо спросил дядя Вася. Он обошел мотоцикл. Сашка попятился. — Чтоб твоей ноги на катере не было!
Сашка повернулся и пошел вниз широко, размашисто, слегка качающейся морской походочкой. Дядя Вася вернулся к мотоциклу, стал его выталкивать из грязи один. Потом бросил мотоцикл, вышел на сухое место, сделал один шаг, другой вслед за удаляющейся фигуркой мальчишки, крикнул:
— Сань!
Сашка не обернулся. Дядя Вася прошел потерянно еще несколько метров, споткнулся о камень, остановился:
— Сань! Ну что ты как маленький…
Дядя Вася стоял, смотрел, но Сашка так и не обернулся.
Глава тридцатая
Нежность
Люба шла с беленьким узелком по черному полю и улыбалась. Узелок с едой танцевал в ее руке, и сама она слегка пританцовывала. Около корзинок Сережи не было. Люба обошла их кругом и растерянно остановилась.
Сережа спустился к реке не по дороге и не по тропинке, которая петляла вокруг старого, заброшенного ветряка, а напрямик по траве, по кустам. В этом месте берег был вязкий, заболоченный, рос высокий камыш. Сережа забрел в воду, не снимая брюк и ботинок. Разогнал ряску руками и, набрав полную пригоршню воды, плеснул в лицо. Он стоял, медленно, устало умывался и подолгу не отнимал рук от лица. Холодная вода остужала щеки. Ветерок приятно холодил влажное лицо.
Сережа умылся и побрел на берег. Той же дорогой — по кустам и камням — спускалась Люба со своим беленьким узелком. Она приблизилась, протянула ему узелок. И только потом, когда Сережа развязал платок и стал есть, присела около него на траву и сказала:
— Я увидела тебя сверху. Почему ты не подождал меня там?
— Спустился руки помыть перед едой, — улыбнулся Сережа.
Он ничего ей не сказал про Сашку и дядю Васю. Люба почувствовала, что Сережа чего-то не договаривает.
— Ты чего-то не говоришь мне, Сережа.
— Нельзя все говорить Любушкам-голубушкам.
— Можно. Почему ты не доверяешь мне, Сережа? Вот я могла бы доверить тебе любую тайну. Ну, хочешь я сделаю что-нибудь такое, чтобы ты мог доверять мне?
— Я не могу тебе сказать сейчас, что там произошло, — проговорил Сережа. — Потом когда-нибудь скажу.
— Нет, скажешь сейчас, немедленно.
Она стремительно поднялась, пошла, потом побежала вдоль берега.
— Люба, куда ты?
Место здесь было открытое. Люба добежала до песчаного обрывистого берега и остановилась. Это было довольно далеко, но Сережа все видел отчетливо. Девушка постояла секундочку неподвижно, сложив, словно для молитвы, на груди руки, а потом стала быстро раздеваться. Серебристая лунная дорожка переместилась вместе с Любой туда, к обрывистому берегу. Девушка шла к воде босиком, сияя округлыми плечами. Она шла очень медленно. Издалека силуэт купальщицы казался слегка размытым, пронзительно прекрасным. Сережа поднялся повыше, чтобы лучше видеть. Но смотреть на это долго было нельзя. Сережа лег в траву, запрокинул руки. Плыли над ним прозрачные облака, они не закрывали луну, а лишь занавешивали ее на какое-то время.
Медленно шла по лунной дорожке Люба, погружаясь в воду по пояс, по плечи. Потом она взмахнула руками и сильно, красиво поплыла. Сережа приподнялся на локте, сел. Но когда Люба вышла на противоположный берег и побежала по траве, он опять лег и стал смотреть в небо на звезды.
Люба неслышно приблизилась. Сережа лежал, не открывая глаз. Девушка осторожно положила ему на лицо мокрый цветок.
— Это колокольчик с той стороны, белый, очень редкий, — сказала она и зябко добавила: — Вода теплая, а в воздухе прохладно.