Привет с фронта
Шрифт:
Конечно, сейчас думаешь, ну чего же смешного в этом было? Ведь больно людям. Но тогда нам, смешливым девчонкам, достаточно палец было показать, чтоб мы начинали помирать со смеху.
Случались и драмы. Любовные, конечно. Лежал у нас один капитан. Молодой, лет двадцати пяти, красивый. И была у нас очень серьезная, тихая сестра Оля. Тоже очень хорошенькая, умненькая, из интеллигентной семьи. Она была не из тех, кто мог крутить роман с кем угодно. Очень положительная была девушка. Но она этого капитана полюбила по-настоящему.
Но вот в один распрекрасный момент появляется у нас в госпитале в проходной девица в военной форме и спрашивает этого капитана. И как нарочно, оказалась тут и Оля. Ну, девушку, конечно, спрашивают, кто она? Она отвечает жена и документ показывает.
Что тут с Олей было! Уж не знаю, произошло ли у них объяснение, но капитан через день выписался и уехал, а Оля... бедная Оля оказалась на третьем месяце...
Мы все ей, разумеется, очень сочувствовали, только вальяжная Клавка изрекла по этому поводу:
– Вы все дуры. Сколько раз я вам говорила, не верьте мужикам. Вот я им не верю ни на грош, и такого со мной никогда не случится.
И верно, Клавка-то бедрами крутила изо всех сил, но никому ничего лишнего не позволяла и не позволит - это точно!
А наша старшая на очередной пятиминутке не преминула съязвить:
– Если такое случилось с такой серьезной девушкой, как Оля, - сказала она, - то что же можно ожидать от других...
– Она сделала многозначительную паузу, уставилась на меня, а потом добавила: - Я, конечно, не буду указывать пальцем...
Моя голова заработала, как бормашина, в ней что-то загудело, завертелось, и я выдала мгновенно:
– Зато, к счастью, некоторым из нас это абсолютно не грозит. Я тоже не буду указывать пальцем.
Девчата засмеялись, а я победоносно вышла, вильнув бедрами на Клавкин манер, благо они тоже у меня есть, подчеркнув тем самым отсутствие оных у нашей Аллочки.
На танцы я продолжала ходить, но они что-то потеряли для меня то значение, какое было раньше. Стала как-то равнодушней к ним, а танцевала, меняя партнеров, никому не выказывая предпочтение. Несколько раз танцевала и с Артуром. Ему скоро выписываться.
– Ну как ваш роман... в письмах?
– спросил он.
– Продолжается, -- кивнула я.
– Очень интересно.
– Юра умный, хороший парень, - подтвердил еще раз Артур.
– Вы тоже, - не удержалась я, памятуя о его благородстве.
Он прижал меня на какое-то мгновение, но сразу же отпустил.
– Я завтра, наверно, уже уезжаю. И мне некого будет вспоминать, кроме вас. Проводите меня?
– Конечно, - не задумываясь, согласилась я.
– Тогда у меня просьба.
– Какая?
– Вы... вы разрешите мне поцеловать вас на прощание?
Я немного смутилась.
– Разве у вас здесь никого нет?
– Никого.
– У вас в отделении очень милые девушки.
– Мне никто не нравился.
– Ой ли? Что-то не верится. У вас там Анечка такая хорошенькая. Я бы на вашем месте обязательно влюбилась.
– У меня есть девушка... дома... в Эстонии. Правда, я не знаю даже, жива она или нет...
– сказал грустно Артур.
– Мне не жалко, конечно, - заколебалась я, - но... Ведерников и ваша девушка... Разве это не будет изменой?
– Какая измена, Ниночка. Просто товарищеский поцелуй на прощание. Ведь я скоро буду на фронте.
– Ладно, я подумаю, - решила и досказала: - Но я должна буду написать об этом Юре.
– Конечно, Ниночка, - улыбнулся Артур.
Мне, конечно, он немного нравился, этот Артур. Особенно его улыбка. Ладно, утро вечера мудренее, подумала я, до завтра еще уйма времени. Но этот вечер я протанцевала только с Артуром. Чего уж, раз человек уезжает на фронт...
На другой день Артур в отглаженной гимнастерке с ослепительно белым подворотничком зашел ко мне в отделение.
– У вас есть время меня проводить? Вы не раздумали?
– Нет, нет. Пойдемте.
– И мы стали спускаться по лестнице.
– Вы надумали?
– спросил он, грустно улыбаясь.
– Что?
– Уже забыли?
– Ах да. Вспомнила! Ну, хорошо, раз вы уезжаете. Была не была.
У самых дверей, когда мы миновали швейцара, Артур приобнял меня и поцеловал далеко не товарищеским и далеко не братским поцелуем. У меня захватило дух, сердце заколотилось, и я в смятении рванулась из его рук. Он не стал меня удерживать, а стоял передо мной тяжело дыша и почему-то очень побледневший.
– Спасибо, Ниночка. Я буду долго помнить это. Прощайте.
– Он круто повернулся и вышел... Дверь, скрипя пружиной, медленно закрылась за ним.
Я еще долго стояла немного потрясенная и взволнованная. Целовалась я, разумеется, не в первый раз, но ничего у меня те поцелуи не вызывали. Только смех разбирал, потому что ребята целоваться не умели, только мусолили, и я всегда после этого бегала умываться. Но сейчас что-то дрогнуло во мне. Вообще-то это было ни к чему. Мало ли что он на фронт уезжает. У нас каждый день кто-нибудь да уезжает, что ж, целоваться с каждым?
Не совсем довольная собой, что разрешила Артуру себя поцеловать, и в то же время находясь под впечатлением этого поцелуя, я томно поднималась по лестнице и... разумеется, натолкнулась на Аллочку. Она приостановилась, обвела меня скептическим взглядом. Я прямо-таки физически ощущала на своих губах отпечаток Артурова поцелуя, который она непременно углядит! И углядела! Потому что развела руками, покачала головой и процедила:
– Опять в своем репертуаре. Кого изволила провожать и с кем целоваться?