Привет с того света
Шрифт:
— Это бы славно. — Бонго заулыбался, нарисовав в воображении заманчивую картинку. — Только ведь не будет этого. Чего зря и мечтать? — Дурак, потому и ке будет! — Рюм разозлился. — Я ж тебе толкую: власть нужна, чин какой-нибудь крупный. Графство, например, герцогство. А можно в святоши податься. Видал, как они тут жируют! И силу забрали немалую. Кого хотят — жгут, а сами дома публичные содержат, казино. Считай, и армия вся под ними. — А указания босса? — Ты думаешь, он вернется? — Рюм фырк пул. — Черта с два! И будь уверен, там, куда он отправился, он вовсе не собирается бедствовать. С его-то головой!.. Ха! Да он в пару лет королем станет. И заживет себе припеваючи. — Чего же он нас с собой не взял? — А что ему там с нами делать? Государство делить? Он там, мы здесь — каждый сам по себе. — Ну и как же нам это?.. Чтобы охота, девушки и опахало с вином?.. — Да проще простого! — Рюм с маху вонзил в дощатый стол кинжал. Ты же видишь, на чем они тут держатся. На страхе, Бонго, на нем, родимом. Вот и нечего выдумывать паровозы. Напугать их надо. Крепко напугать! Чтобы как следует уяснили: мы можем ВСЕ! И для начала коекого кончим. Да так, чтобы об этом услышал последний пацан. А после, сам увидишь, все выйдет само собой: и чин дадут, и власть, и землю, какую попросим. — Как же они дадут по доброй воле? — А так. Мы намекнем им, и они поймут. — Рюм зловеще подмигнул приятелю. — Дескать, мы те самые крутые парни, которые могут все, и лучше бы с нами дружить. — А ты молодец, соображаешь! — Бонго с уважением рассмеялся. — С кого начнем? Рюм с удобством откинулся на спинку стула, вытерев о платок жирные пальцы, погладил себя по животу. Своим приятелем он был вполне доволен. Бонго даже не понадобилось уговаривать. Он был готов к чему угодно и на что угодно. В голове Рюма, толкаясь и гомоня, громоздились царственные планы. — Найдем с кого, Бонгр, найдем…
— Талейран? — брови Макса изумленно выгнулись. — Он самый. — Дювуа улыбнулся. — Это Фран ция, лейтенант, не забывай. И неполитиков здееь куда меньше, чем политиков. — Что ты имеешь в виду? — С нами играют. Это несомненно. Надо выяснить, в какие игры. — Подожди! О ком ты говоришь? О сенаторе? — И о нем тоже. — Дювуа поднял руку, изобразив некий загадочный знак. — Интрига — это кость. Умело обыграть ее — значит высосать хотя бы часть мозга. Поэтому все, кто оказывается вблизи, не мешкая впиваются в случай зубами, и… Начинается та самая игра, о которой я уже помянул. — Так кто же все-таки с нами решился поиграть? — Думаю, а вернее сказать, надеюсь, что таковых только трое, хотя могу и ошибаться. Во всяком случае, это бывший аббат и нынешний министр Франции мсье Талейран — раз. Во-вторых, сенатор Клеман собственной персоной, натура робкая; улыбчивая, но от того не менее коварная. И в-третьих, маэстро черных дел и лучший сыщик нации — Рене Савари. Так или иначе, но все трое либо знают, либо догадываются, кто мы и откуда. Не исключаю и участия в игре господина Фуше, хотя последний нынче в опале, но… нам хватит сверх головы и его таяантливых ученичков: того же Савари, Франсуа Реаля и Шарля Дезмаре. — Вот как!.. — Макс сцепил руки в замок. — И просветил их на этот счет, надо полагать, наш любезный друг Гершвин? — В общем — да. Террорист шепнул пару слов сенатору, а тот, не сумев сдержаться, а может быть, понимая, что в одиночку ему с нами не сладить, поделился секретом с министром внешних дел. Ну а герцог де Ровиго, то бишь наш Савари, вынырнул на сцену как необходимый инструмент сыска. Шпионить, выслеживать и похищать — в этом Савари весьма поднаторел. Захват и расстрел герцога Эн гиенского, массовая подделка австрийских банкнот в тысяча восемьсот девятом году и русских ассигнаций в тысяча восемьсот двенадцатом это все дело рук красавчика Савари. Словом, мальчик, способный во всех отношениях. Недаром именно ему Бонапарт доверил тайную слежку за самим Фуше. — Полиция внутри полиции? — Точно. Своего рода контрразведка. Эти ребята тоже были далеко не глупцы, и методы их во многом напоминали наши. Организовавших покушение на проезжавшего по улице Сен-Никез Бонапарта вычислили по обыкновенной конской подкове. — Не понял? — От лошадейэ запряженных в телегу с пороховыми бочками, понятное дело, мало что осталось, но сыскари обнаружили на мостовой уцелевшую подкову, а чуть позже нашли и кузнеца, ее ковавшего. Через мастерового добрались и до виновников взрыва. Словом, сказать тебе, как они нас вычислили? Макс поднял голову. — Ну? — Очень и очень просто. По растянутым струнам антенны. — Действительно, мимо «чаши» Кассиуса труд-но проехать, но… значит, этот русский не лыком шит, если знает об антеннах циклического типа. — Во всяком случае, он имел представление, как это должно выглядеть, и выдал сенатору довольно подробное описание. Поэтому, собственно, они и не утруждали себя изощренной слежкой. И тем же шуанам милостиво позволили подышать нам в затылок. Скорее всего им даже интересно было взглянуть на то, как мы вывернемся из этой передряги. Ну а когда мы вдруг исчезли из поля зрения, они попросту выдали армии сыщиков описание антен 122 АНДРЕЙ ЩУПОВ ной конструкции, и нас вычислили уже на второй день, — Замечательно… И что же им нужно от
Куро де Шантель — так назвали ему этого инженера. Имя, ни о чем не говорящее. Проще простого было отказать или переслать его к адмиралу Латуш-Тревиллю, но за инженера замолвил словечко один из адъютантов, и, присмотревшись, Наполеон нашел докладную записку Шантеля и впрямь любопытной. Автор доказывал, что без овладения морскими просторами нечего и думать о завоевании Англии. «Если мы не можем одолеть британского льва количественным превосходством, доказывал он, — значит, надо искать выигрыша в качестве. И это новое качество — уникальные свойства предлагаемых Вашему Величеству кораблей…» Наполеону было чему подивиться. Безызвестный инженер предлагал ни много ни мало, как построить корабль, способный в считанные минуты погружаться под воду и скрытно проходить в морской толще десятки миль, всплывая в местах, где его совершенно не ждут. Идею невидимого флота — вот что предлагали императору, и, изучая проект, он и хмурился, и воодушевлялся одновременно. Война без войны длилась уже второй год. Формально соблюдалось мирное соглашение, но на деле Англия захватывала французские караваны, топила пограничные суда. Франция в свою очередь предпринимала адекватные меры — препятствуя провозу английских товаров на континент, арестовывая груз и команды случайно зашедших в европейские порты кораблей. Со стороны подобное противостояние могло вызвать лишь жалкую усмешку. Франция бряцала оружием на суше, англичане безраздельно властвовали на море. Воевать подобным образом можно было до бесконечности. Ждали тумана, но императору все более начинало казаться, что и это ожидание сродни самообману. Он все еще пытался уверить себя в том, что на самом деле осуществить было невозможно. Армия вторжения под командованием Мармона, Нея, Ланна, Сульта, Даву и Оже-ро денно и нощно репетировала высадку на вражеский берег. Мюрат заочно получил титул великого адмирала. Более ста двадцати тысяч солдат давным-давно были готовы к переброске через Ла-Манш. Однако время шло, и ничего не менялось. И на деньги того же британского льва на северо-за паде и юго-западе страны вновь искусно плелась паутина монархических заговоров, оживали разгромленные шуаны, в светские салоны все больше проникала откровенная крамола. Тучи сгущались, и император уже был осведомлен, что на северо-востоке со всей поспешностью создается третья антифранцузская коалиция. Разумеется, он не ведал, что впереди еще будут и четвертая, и пятая, и шестая коалиции, но и этой, третьей, было вполне достаточно, чтобы омрачить его настроение. Нация желала мира, и этот мир император не в состоянии был обеспечить. К новому миру вновь приходилось шагать через кости и кровь поверженных. И если бы только ему обещали войну с одной Пруссией! На этот раз на арену вступали войска, которые вызывали особую озабоченность императора, — полки, предводимые русским царем Александром. А в тылу ухмылялась и потирала руки все та же неприступная Англия. Можно было, конечно, рискнуть — всего-то один ночной бросок при попутном ветре. Шесть с небольшим часов — и все! Англия — на коленях, так как своей армии у нее практически нет, и даже половины всех войск вторжения с лихвой хватит для выполнения задуманного. Но… В памяти императора еще были свежи воспоминания о кровавых песках Египта. Жара, пыль, холера и полная невозможность предвидеть даже самое ближайшее будущее. Отсутствие морских дорог к редине превращало завоевания в ничто. Восток становился похожим на адскую ловушку. Не получится ли того же и с Англией?.. Наполеон вновь придвинул к себе бумаги с чертежами. Непривычные обводы, отсутствие мачт и парусов, небольшой винт на корме… Господи! Но это ведь тоже какая-то бессмыслица! Даже не корвет и не линейный корабль — что-то совершенно немыслимое! Подобной оснастки и подобных ме ханизмов он еще не видел. Да и возможно ли это? Плыть сколь-нибудь долго под водой?.. Хитроумный Щантель доказывал, что возможно, и предлагая два варианта судов. Первая модель по функциям напоминала брандер. Миниатюрная подводная лодка должна была незаметно приближаться к вражеским кораблям и прикреплять к их бортам и днищу бомбы с часовым механизмом. Автор настойчиво уверял, что пяти таких лодок-призраков хватит, чтобы посеять ужас среди вражеских экипажей. Более крупные подводные суда предназначались для переброски войск. Груз свинца и заполняемые водой цистерны. По достижении цели и при необходимости всплытия свинцовый груз отцеплялся. Все бы ничего, но Наполеона смущал сам способ передвижения подводных кораблей. Это была не энергия ветра и не тяга гребных весел — это был винт, приводимый в движение либо мускульной силой экипажа, либо двигателем на пэру. Плюс странные плавники, размещенные не только иод килем, но и по бортам кораблей. Это напоминало уже бред сумасшедшего. И уж в любом случае нельзя было верить в возможность возникновения подобных чудо-кораблей в ближайшие месяцы. — Мой император… — В комнату неслышно вошел Лавалет. — Куро де Шантель здесь. Граф Ре-дерер передал ему, что вы не против встречи, и инженер ждет вашего соизволения побеседовать с ним. — Пусть войдет. — Наполеон скупо кивнул. Застучали шаги, и вошедший, смуглый черноволосый красавец с блесткими глазами, почтительно склонил голову перед сидящим императором. Изучающе оглядев гостя. Наполеон сказал то, что думал: — Однако… Вы непохожи на сумасшедшего. В голосе его прозвучало даже некоторое сожаление. Действительно! Сумасшедшего он бы попросту выгнал вон — этого же человека, как видно, придется выслушать. Одним из талантов Бонапарта было великое чутье на людей. И в этом свалившемся неизвестно откуда инженере он, к собственному удивлению, ощутил скрытую и малопонятную силу. — Садитесь. — Император, чуть поколебавшись, указал на противоположный край стола. — Садитесь и рассказывайте. Честь была редкой. Наполеон мало кому позволял сидеть в собственном присутствии. Однако совершенно спокойно, приняв приглашение как должное, инженер прошел вперед и, сев за стол, положил перед собой объемную папку. — Это чертежи, Ваше Величество, — сообщил он ясным голосом. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня принимали за пустобреха. Я и впрямь не сумасшедший, и это действительно вполне реальный проект. Берусь в четверть часа изложить вам всю его суть. — Хорошо, я уделю вам время. — Наполеон опустил глаза, рассматривая свои маленькие руки. — Итак, вас зовут Куро де Шантель и вы морской инженер, верно? — Да, Ваше Величество. — Дювуа чуть потупил взор. Лгать живым императорам, а тем более самому Наполеону Бонапарту, ему приходилось впервые.
Глава 9
Услышав крики, Дювуа приблизился к окну. У Время обеда на верфи обещало своеобразный аттракцион. Неутомимый Штольц, отложив инструмент, выходил в круг и начинал свое коронное выступление. Узел из дюймового гвоздя, деление 5 Зек. ь 389 досок на части ударами кулака. Подобного здесь еще никто не видел, и на «показательные выступления» новичка сбегались десятки людей. А выглядел Штольц и впрямь великолепно. Рост — метр девяносто два, обнаженный торс, поблескивающий от пота, мощные грудные мышцы, литые плечи, мускулистый узор спины. Рабочие верфи устраивались на земле, на сосновых бревнах, и под одобрительные возгласы капрал демонстрировал французам искусство рукопашной техники, одного за другим вызывая добровольцев в круг. — Обыкновенный шнур… — Он показывал сложенную вдвое диверсантскую удавку. — Веревочка… С помощью этой самой веревочки я справлюсь с дюжиной императорских гвардейцев. Даже если у них будут сабли. — Ну уж!.. На Штольца петухами налетали неверы и тотчас оказывались на земле. С неуловимой быстротой ра-ботая руками, превращая свою «веревочку» то в петлю, то в жестко натянутый «блок», капрал парировал удары, захватывал кисти рук и ноги, рывком опрокидывал нападающих на песок. Что и говорить, для местных работяг лучшего цирка было не придумать. Молодняк взирал на Штольца с обожанием, впитывая каждое слово, и он, рассказывая и поучая, с удовольствием вспоминал капральскую школу. — Кулаком бить — кости ломать. Если кисть не поставлена — работай ладонью. И удар ничуть не слабее, и руку сбережешь… Пока замахиваешься, пять раз схватишь пулю. Бей коротко и точно. Всего-то и точек уязвимых у человека — раз, два и три. Остальное — для узких специалистов… Дювуа отвернулся. Морща лоб, присел на деревянные нары. Лейтенант, подперев рукой щеку, глазел на компьютерный экран. — Что-нибудь интересное вычитал? — Да нет, но… порой это действительно увлекает. — Макс кивнул на экран монитора. — Броксон был прав. Заурядным фанатиком его не назовешь. Такие перлы отпускает — голова кругом идет. Да вот хотя бы это: «Глаза, кожа, желудок, уши и нос — все годится для энергетического потребления. Мы и сами не знаем всех видов усваиваемого нами вселенского топлива. И само общение людей — от дружбы до ненависти — все это тоже чистейшей воды взаимообразная энергетическая подпитка. Двусторонний вампиризм, поведение на уровне фагоцитов…» Вот так, дорогой Дювуа! Вампиризм как единственно возможная форма общения людей — вот что провозглашает мсье Гершвин. — Наверное, в чем-то он прав. — Да не в чем-то, а во всем! Человек — фагоцит! Милое сравненьице! А главное — в точку. Во всяком случае, наш Кромп бы его понял. — Что ж, тем хуже для нас. __ Макс внимательно взглянул на историка. — Ты чем-то расстроен? Ага!.. Император не пожелал с тобой разговаривать, так? — Да нет, беседа состоялась. — Тогда в чем дело, мсье Куро де Шантель? — А в том, что более встреч и разговоров уже, по всей видимости, не будет. Его заинтересовал проект, но не слишком. Кроме того, у него бездна дел, и я чувствовал, что ему не до меня. Во всяком случае, сегодня он выслушал меня скорее из вежливости. — Но все-таки выслушал? — Почему бы и нет? Англия — его застарелая мозоль. Всякий, кто обливает ее помоями, автоматически заряжает его энергией. Так что получается чзрактически по твоему Гершвину. Я сулю императору суперкорабль, и он мысленно любуется руинами британского королевства. Вероятно, он не верит моим словам, но слушать меня ему приятно. — Занятно! Значит, ты у него подвизался на роли сказочника? — Выходит, так… Одно утешение, что не я один. Сказочников и льстецов самых разных калибров в его дворце пруд пруди. — Вижу, на этот раз он тебе понравился значительно меньше, так? — Да нет же, дело не в этом. Наполеон — это Наполеон, и одним этим уже интересен. Да и глупо было ожидать, что проект подводной лодки заинтересует его всерьез. — Жаль. — Макс пробежался пальцами по клавиатуре компьютера, и текст на экране сменился данным в разрезе чертежом парусника. — Если он даст отбой сейчас, нам придется туго. Работы идут полным ходом. Еще немного, и Штольц превратится в первоклассного корабельного плотника. Если бы верфь осталась за нами… — Думаю, так оно и произойдет. Навряд ли нас выгонят… — Дювуа устало пожал плечами. — Тем более что и Талейран не возражает против продолжения работ. Он, конечно, пронюхал о проекте, но пока это не должно его путать. Скорее всего, он будет присматриваться, постарается окружить нас своими сексотами. — Вот и замечательно! Если он в курсе всего, то можно обратиться к нему напрямую. Что мы теряем? Не хочет помогать Наполеон, поможет господин министр. Или ты предпочел бы сотрудничать с императором? — Разумеется, хотя… — Дювуа пожал плечами. — Просто я ожидал чего-то большего от наших встреч. Нынешний император —.замечательная иллюстрация того, до чего в конце концов доводит беспредельная власть. Он постоянно наедине с собой. Ему давно не нужны ничьи советы. По крайней мере теперь мне стало ясно, почему и как он ввязался, а вернее — еще ввяжется в войну с Испанией и с Россией. — А историкам это было до сих пор неизвестно? — Представь себе, нет. Наполеон и сам, оказавшись позже на острове Святой Елены, не сумел вразумительно объяснить эти свои действия. То есть, разумеется, он попытался свалить вину на других, но и это у него вышло крайне неубедительно, судя по его переписке, которая дошла до наших времен почти полностью. Это, безусловно, трагическая фигура… От начала и до конца. Бедность в юности, маленький рост, обида на корсиканского героя Пас-куале ди Паоли, который долгое время являлся его кумиром, но так и не признал юного Наполеона, с пренебрежением отказавшись от дружбы и помощи. Комплексы, комплексы… И при всем том — выдающийся ум. Все мои объяснения он схватывал на лету, отметил узкие места проекта, интересовался грузоподъемностью, скоростью, сроками постройки… Как ты и просил, я сказал, что для начала мы соорудим особый сверхскоростной парусник. — И он проглотил это? — Но я же старался! Куда ему было деваться!.. И ты знаешь, он даже в двигатель наш поверил. С некоторым трудом, но поверил. Поршень сравнил с пулей, а цилиндр — с пушечным стволом. Клапаны, правда, его несколько озадачили, но в конце концов разобрались и с ними. И все же энтузиазма он на этот раз не проявил. Выразился примерно так: дескать, время для таких мощных машин еще не настало. — А как насчет идеи прослыть просвещенным монархом? — Увы, этот человек прежде всего воин. Воин до мозга костей. Плюс немаловажное обстоятель ство, о котором я уже упомянул: корона успела сделать свое пагубное дело. Теперь он уже не сомневается, что произведен на свеъ гением, и главная его миссия — объединение всей Европы под крылом могучей Франции. — Словом, он тебя послал… — Да нет же! Мы поговорили вполне дружески, и верфь скорее всего останется за нами. Но как долго продлится его благоволение? Вот вопрос! Тем более что он всерьез сомневается в реальности на сегодняшний день таких вещей, как паровой двигатель. — И он прав. Технически создать его еще невозможно. — Ну, это тебе только так кажется. Инструментарий древних египтян, если взять для примера хирургию, во многом идентичен инструментам двадцатого и двадцать первого веков. О микрохирургии я, конечно, не говорю, но катаракту и аппендикс они удаляли не хуже наших врачей. И швы накладывали, и даже обезболивающие составы приготовляли. Так что не надо недооценивать древних. — Но император-то твой на попятную пошел, разве не так? — Ну что ж… В общем-то, я был готов к этому. — Дювуа пожал плечами. — Дело ведь по большому счету не в технике, а в сознании. Люди не готовы двигаться дальше, нет тех традиций, без которых прогресс буксует на месте. Всякая новая мысль должна быть выношена, должна дозреть естественным порядком. Уайт, Фултон, Ползунов — все они начинали не на пустом месте… А здесь мы пока первые. Потому Наполеон и не выказал особого восторга. — Место на верфи он нам, однако, выделил. — Что лишний раз свидетельствует о его прозорливости. Макс оторвался от стола, разогнул спину. — Ты думаешь, наш парусник действительно поплывет? — Штольц уверяет, что да. Я, конечно, не специалист, но почему бы и нет? Мы же работаем по проверенным чертежам. — Не совсем. Есть, к сожалению, существенные расхождения. Все-таки дерево — не пластик, а мачта из сосны неизмеримо хуже мачты из стали. Вместо компактного троса приходится использовать пеньковый канат — и так далее, и так далее. Вот и получается вместо пяти тонн верных пятьдесят… Дверь распахнулась, в дом ворвался потный и грязный Штольц. Он был на верфи с самого утра, наблюдая за работами, вникая во все сложные моменты, лично принимая участие в изготовлении отдельных сегментов судна. Пройдя к столу, он жадно схватил за горлышко бутыль с питьевой водой и, обливая голую грудь, начал шумно глотать. — Снова буза, — говорил он в паузах между глотками. — Эти обормоты не желают ничего понимать. Все норовят сделать по-своему. Что такое эллинг, не знают! Скуловых килей вообще не признают. Делать по чертежу наотрез отказываются. Разбил одному пачку — вроде помогло. Только надолго ли? — Ты все-таки поосторожнее с ними! Это тебе не казарменные бунтари. — Да уж куда осторожнее! По четыре раза объясняю! На пятый, если не понимают, перехожу на язык жестов. Что ни говори, а доходчивее ничего человечество не придумало. Хоть и век другой, а понятия те же… С такелажем и рангоутом мы хоть как-то стыкуемся, а как доходит дело до обводов, до внутреннего обустройства, тут-то и начинаются трения. Еще и с баллером какая-то чепуха! Эти орлы убеждают меня, что делают его по-прежнему из дерева. А что он выдержит-то — деревянный? И гафель они крепят как-то чудно. Я ору на них, они на меня — в итоге работа стоит. — А как же язык жестов? — Выйди и посчитай. Их там не меньше дюжины, а кулака у меня всего два. — Беллер?.. Это пушка, что ли? — спросил Дювуа. — Какая там пушка… Ось, на которой крепится перо руля. Дювуа покрутил головой. — Однако нахватались вы тут словечек. Гафели какие-то, баллеры… — А что прикажешь делать? Отправляться в плавание на галошах этих французиков? Спасибо, мне еще жить хочется! — Разве ж я против!.. Макс взглянул на историка. — Знать бы точно, как далеко придется плыть. Если всего-навсего через Ла-Манш — это одно, а если, к примеру, вокруг Африки, то и экипировка нужна соответствующая. — В дневниках он пару раз поминает о бурах, о пирамидах египетских пишет. — Значит, Африка? — Кто его знает… У него и про племена майя много чего понаписано, но майя были так давно, что нынешняя эпоха их никоим образом не касается. — А что тогда касается? — Я уже говорил: Европа, Африка, может быть, Австралия. Нет, в самом деле: стать правителем родины кенгуру сейчас проще простого. А можно обосноваться и на побережье Гренландии. — Значит, Австралия уже открыта? Дювуа кивнул. — И уже несколько десятилетий туда свозят приговоренных в ссылку каторжников. Но пока это дикое место. Ни законов, ни намека на государственность. — Африка, Австралия… — Макс тряхнул головой. — Тем более!.. Значит, надо постараться сделать конструкцию и скоростную, и надежную. — Легко сказать… — Ничего, сделаем. — Поднявшись, Макс хлопнул Штольца по мускулистому плечу. — Что ж, пойдем побеседуем с твоим контингентом. Два кулака — хорошо, а четыре — сам понимаешь… — Еще бы! — Капрал бодро подмигнул историку. Дювуа осуждающе покачал головой. — Тогда и я с вами. Инженеры человеческих душ, понимаешь!..
Стук топоров перекрывал голоса, справа и слева визжали пилы, на особых удлиненных телегах лошади-тяжеловозы подтягивали к булонскому лагерю строительный лес., - Шумно, однако… — Дювуа с любопытством озирался. — А залах какой! Смола, опилки — чудо!.. Штольц хмыкнул. Они прошли мимо людей, обшивающих шкаторинами паруса, и ступили под навес на гладко обтесанный пол, по которому на коленях с мелками в руках ползали мастера. — Это наш плаз, — пояснил лейтенант. — Все детали вычерчиваются прямо на полу в свою натуральную величину. Бушприт, утлегарь, шпангоуты… А далее деталь вытачивается и подгоняется под размеры. Такова здешняя технология. Мелкие детали, разумеется, вытачиваются на станках, которые, по счастью, уже имеют место быть. — Видел я это чудо механики. — Штольц пренебрежительно сплюнул. Ножкой жмешь на пе-дальку, и оно этак лениво крутится! — Радуйся, что хоть такое есть. — Я и радуюсь… Макс приложил ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в синеющее море. — Нам тут еще многому предстоит поучиться. В частности мореходству. Кстати, Дювуа, тебя это тоже касается. — Что, прямо сейчас? — Нет, конечно, но будь готов. Так сказать, в моральном плане. — Что ж, попытаюсь представить, что это моя собственная яхта. — А у тебя что, была когда-то своя яхта? — Нет, но одно время хотелось. Очень хотелось. — Вот и отлично! Считай, что мечта сбылась. Тем более что наш парусник более всего как раз и будет походить на частную спортивную яхту. — Не крейсер же нам было строить, — поддакнул капрал. — А на здешних тяжелых шхунах только акул смешить. — А пушки? Вы от них совсем отказываетесь? — Да нет, парочку легких орудий мы, пожалуй, разместим на палубе. Но это скорее для видимости. В общем-то, артиллерия нам не нужна. Лишний груз, а толку никакого. — С нашей осадкой того и гляди перевернемся… — Словом, как-нибудь обойдемся без гаубиц. Зато любой здешний корвет отстанет от нас уже на старте. А если придется отстреливаться, воспользуемся карабинами с оптикой. Лик с капралом у нас мастера по этой части. Но Штольц не услышал его похвалы. Он уже сунулся к мастерам. Усевшись с ними рядом, он яростно тыкал пальцем в рисунок на полу. Французы хму-рижись — замечания капрала им не нравились. Макс с усмешкой взглянул на Дювуа. — Трудно убедить других в том, в чем не убеж ден сам. Мы ведь копируем все вслепую. Вот они и злятся. Чувствуют, стервецы, неуверенность. — Как долго еще продлятся работы? — Думаю, недели три точно. Не так уж много помощников нам выделили. Но по здешним меркам три недели — это более чем скоро. Само собой, о внутренней отделке и речи не идет. Рабочий корпус, рабочие помещения — без бронзы и прочих финтифлюшек. — Завтра или послезавтра нам придется опять навестить министра. На этот раз приглашены все. — Все? — Макс шевельнул бровями. — Ничего не получится. — Почему? — Так… Капрал работает, кому-то за хозяйством нужно приглядывать. В общем, перебьется господин министр. Пойдешь, как и прежде, один. У тебя вся эта дипломатия получается лучше, чем у Других. — Это будет не очень удобно, Макс. Не в том смысле — прилично или неприлично. Будет нарушен протокол, правила поведения. Пойми, здесь все хитрят. И мы тоже вынуждены играть в одну большую игру. Пока мы лояльны, сохраняют лояльность и по отношению к нам. Но если мы покажем норов… — Хорошо, уговорил. — Макс махнул рукой. — Отправимся туда вдвоем. Штольца оставим дежурным на верфи. Заодно он проследит, не воспользуется ли кто нашим отсутствием. — Вдвоем так вдвоем, — вздохнул Дювуа.
Пока переходили из одного зала в другой, Макс успел украдкой шепнуть: — Есть у меня подозрение, что нам просто дурят голову. — Что ты имеешь в виду? — А то, дорогой мой Дювуа, что этот Гершвин мог никуда и не уплыть. Что, если на самом деле он где-нибудь здесь и только ждет часа, чтобы напомнить о себе? Дювуа нахмурился. — Вообще-то это… — Думаешь, невозможно? — Да нет… — То-то и оно! — Макс со значением прищелкнул языком. — Вот и соображай! Что там у нас в ближайшем будущем ожидается выдающегося? В смысле исторических событий?.. — Событий?.. Ну, во-первых, конечно, Аустер-лиц, во-вторых Испания, в-третьих… — Дювуа умолк, потому что они вошли в устланный пышными коврами огромный зал. Свет из просторных окон заливал самые дальние углы помещения, но этого казалось хозяину мало, и слуги успели зажечь не менее сотни свечей, наполнивших залу сладковатым церковным запахом. — Чай! — Опираясь на роскошную трость, хромоногий министр жестом пригласил гостей к столу. — Я не знаю, каковы обычаи в вашем времени, но дружественные беседы, даже между монархами, лучше всего проводить за обеденным или чайным столом. Пустой желудок — плохой советчик. — Хорошо сказано! — Сенатор Клеман чуть склонил голову. — Прежде всего правдиво. Повернувшись к ним и делая приглашающий жест, Талейран мягко улыбнулся. У него и улыбка получалась такой же сладковатой, каким был воздух в многочисленных комнатах дворца. Особняк Галифе, нынешнее обиталище первого дипломата Европы, теснотой и скромностью не отличался. Множество картин на стенах, роскошное оружие, муляжи рыцарей, призраками стоящие справа и слева, мебель, к которой боязно было притрагиваться. — Мда… — Поймав на себе вопрошающий взгляд Талейрана, Макс пояснил: — Место, где я обитал раньше, составляли всего-навсего две жилые комнатки. Так что от ваших просторов просто голова кружится. Как вы здесь ориентируетесь? Талейран рассмеялся. Смех его тотчас подхватил Клеман. Дювуа тоже предпочел обратить все в шутку. — К таким вещам, Макс, привыкают, и привыкают удивительно быстро. — Думаю, намного труднее привыкнуть к обратному, — сказал Талейран. — Ну, мне такая беда явно не грозит… Макс испытывал недовольство от того, что к нему приглядываются. Подобное любопытство может тешить кинозвезд, профессионального диверсанта повышенное внимание только нервирует. Потому и отбрыкивался он от предложения Дювуа, потому и не хотел идти сюда. Гладкая речь Талейрана отнюдь не успокаивала, напротив — заставляла быть начеку. Ум и хитрость министра, о которых толковал ему накануне визита историк, были отнюдь не мифом. Думающего человека видно, как и глупого, — на дистанции. Порой достаточно одной фразы, одной мимолетной гримасы. Помощник императора говорил с наработанной непринужденностью, случайных слов в его фразах не попадалось. — Трудно ли это — путешествовать во времени? — Не слишком, если вы говорите о моменте переброса. — Значит, это происходит мгновенно? — Практически да. — И все-таки, по всей видимости, это не столь простая операция? Иначе люди будущего давно бы заполонили здешние земли. — Вовсе не обязательно. Согласитесь: покинуть свое время непросто по ряду очень многих причин, прежде всего чисто человеческих. Талейран с готовностью кивнул. — Да, я знаю, что такое жить вне родины. Чужие люди, чужие нравы… Я был в опале и в изгнании. Им подали чай, на подносах внесли печенье, халву и другие сладости. — Насколько я понял, закон, регламентирующий перемещение во времени… — Запрещающий, — поправил Макс, — так точнее. — Хорошо, пусть будет — запрещающий… Значит, ваш народ настолько законопослушен, что наличия определенных статей в Гражданском кодексе достаточно, чтобы обеспечить полный порядок? — Как вы успели убедиться, это не совсем так. В противном случае нас бы здесь не было. — Да, да… Нарушители — это беда. — Талейран сокрушенно покачал головой. Манерным движением поднес к тонким губам чашечку, но, как показалось Максу, не сделал ни единого глотка, хотя тощий кадык и дернулся пару раз вверх-вниз. Вот актер! — Люди, за которыми мы охотимся, чрезвычайно опасны. И эта опасность усугубляется тем, что нам совершенно неведомы их планы. В результате каждый новый день может стать днем всеобщей катастрофы. — Для вашего времени, — с улыбкой добавил Талейран. — Но не для нашего, не правда ли? — Как знать… — Дювуа развел руками. — Вы живете в непредсказуемое время. Малейший зигзаг в сторону, и с эшафотов градом посыпятся головы. Путь к миру и стабильности более чем зыбок, а вы копать на этой путаной тропке огромную яму, про-ще, чем вы думаете. — Но где эта тропка, мы ведь все равно не знаем, — возразил собеседник. — Мы вынуждены идти ощупью. Согласитесь, это не менее опасно. В чем-то я даже могу понять ваших нарушителей. Желание переделать и изменить естественно. Вы сами сказали: наше время крайне непредсказуемо. Непредсказуемость плодит ошибки. Куда как более разумно попытаться избежать наиболее роковых. Дювуа промычал что-то неразборчивое и потянулся за печеньем. Макс усмехнулся. Обе стороны упорно тянули на себя одно одеяло. Два хитрющих лиса кругами ходили, примериваясь друг к другу. Козырей на руках было не столь уж много, и пускать в ход главные карты не спешили ни те, ни другие. Талейран сменил тему, хотя, в сущности, атака велась в том же направлении. — Удивительно, но вам удалось всерьез заинтересовать императора. Совершенно поразительный проект! Это в самом деле осуществимо? — В принципе да, хотя строительство подобных судов в сколь-нибудь широких масштабах скорее всего окажется вам не по карману. — Это не слишком утешает. — Но и не слишком огорчает. Новые технологии, а точнее сказать, преждевременные технологии, никогда и никого не доводили до добра. — Значит, подобный опыт у вас уже имеется? — Можно сказать, да. — Дювуа искоса глянул, на Макса. — В свое время мы получили оружие, до которого еще не доросли. Но наши правители, нимало не смутившись, немедленно пустили его в ход. — И что произошло? — То, что и происходит в таких случаях: реки человеческой крови. — Это оружие оказалось настолько мощным? — Вы даже представить себе не можете, насколько мощным и страшным. Самые чудовищные битвы, а они у вас, кстати, еще впереди, не уносили столько человеческих жизней, сколько один-единственный удар этого оружия. Лицо Талейрана помрачнело. Сенатор бросил в сторону историка испуганный взгляд. Однако Макс мог бы поклясться, что произвела впечатление на собеседников отнюдь не мощь таинственного оружия будущего. Дювуа упомянул о будущих битвах, и именно это не на шутку всполошило бывшего аббата и бывшего республиканца. А вот Дювуа, напротив, лучился самой радушной улыбкой. Реплика была им обронена не случайно. — Может быть, бросим кости? — игриво предложил он. — У кого выпадет больше очков, тот и получит нужную информацию. Нам, как видите, скрывать совершенно нечего. — Пожалуй, кости отложим на потом. — Талей-ран успел прийти в себя и не без изящества поднялся. — Сожалею, но в полдень у меня встреча с императором. Вынужден откланяться, хотя завтра и послезавтра я вновь к вашим услугам. Уже покидая залу, Макс неожиданно взял министра под локоток и отвел в сторонку. — Вы умный человек, мсье. Может быть, поговорим более открыто? Скажем, поэтапная сделка — это вас устроит? Вы указываете место, мы называем дату вашей смерти. Все исключительно честно. — Он заговорщицки подмигнул. — Ну как? Идет? Талейран не сумел скрыть охватившей его на миг дрожи. Умные глаза в панике перебежали с Макса на стоящего чуть в стороне Клемана. — Нам нужны эти люди, и мы их все равно достанем. Не лучше ли договориться сразу? Мягким движением Талейран высвободил руку. — Я подумаю над вашим предложением, мсье Дюрпан. — Подумайте. — Макс тронулся к выходу.
— Они хитрят и тянут. — Это потому, что им кажется, что они предугадали ответ. Иначе зачем бы они заручились поддержкой императора? — Вы говорите о верфи в Булони? Талейран кивнул: — Да, дорогой сенатор. Пока строительство не закончено, они не будут спешить. И нам это только на руку. Чем дольше они находятся здесь, на виду, тем больше мы сумеем о них узнать. Уже сейчас за ними неотлучно наблюдает не менее дюжины верных людей. Что-то удастся подслушать, что-то они сами обронят. Так или иначе, но они слишком много знают, Клеман. И нам следует задержать их подольше. — Рано или поздно они все равно выскользнут. Или же поставят ультиматум. И тогда придется назвать им место. Талейран взглянул на сенатора с презрением. — Мы все-таки хозяева, они — гости. И преимущество в вариантах, безусловно, у нас. — Я не совсем понимаю… — Ну во-первых, дорогой сенатор, кто вас просит называть истинное место? Назовите любое другое и ждите. Спустя некоторое время они вернутся, и торговля продолжится. А есть и иной вариант… — Талейран выдержал зловещую паузу. — Реаль получит команду, и все эти посланцы из будущего исчезнут. Яд, пуля, пороховая бомба — сгодится любое из перечисленных средств. А мы станем обладателями снаряжения этих людей, что само по себе уже неплохо. — Но тогда вы не узнаете многих вещей, которые мы надеемся от них услышать. — И опять, мой друг, вы ошибаетесь. Потому, что если оказалось возможным прислать одну группу разведчиков, то найдутся возможности прислать и другую. Но к этой второй встрече мы уже подготовимся должным образом. — Это очень опасная игра, — пролепетал сенатор. — Вы же слышали, что они говорили об оружии. Если они о чем-нибудь догадаются… — Вы идиот, милейший! — Талейран рассмеялся. — Историю нельзя подправлять — вот та истина, которую они отстаивают. Затем и прибыли сюда! Чтобы наказать тех, кто посягнул на святая святых! А мы с вами, по счастью, не последние фигуры в этом государстве. Поэтому при любом раскладе они не тронут нас, понимаете? Даже если обо всем догадаются. Он заложил руки за спину и вдруг почувствовал укол. — Это еще что такое? — Пальцы его нашарили инородный предмет. Не без труда отцепив его от камзола, Талейран разглядел странного вида булавку. Поднеся к самым глазам, пробормотал: — Взгляните-ка, сенатор! Это любопытно! Клеман шагнул ближе. — Действительно… — Что вы думаете об этом, а? — Возможно, недосмотр слуг, хотя… я таких булавок не видел. — И я не видел. Вместо камня металл — да какой необычный! Талейран озадаченно свел на переносице брови. — А не подарок ли это наших сегодняшних гостей? — Если предположить, что они оставили это нарочно… — Молчите! Талейран вскинул руку. Жестом показал, что следует выйти из залы. Булавку он осторожно положил на стол. — Вызовите сюда Филиппе! — зашептал он, оказавшись в соседней комнате. — Мне нужно знать, где они сейчас. Распорядитесь, чтобы доклады отслеживались по времени. Каждую минуту я должен знать, где они и чем заняты. — Вы полагаете, эта вещица… Талейран мрачно кивнул. — Я не знаю, что это, но могу предполагать. Либо это миниатюрное орудие убийства, либо инструмент слежки.
Беседа продолжалась уже в карете. — Какого черта ты намекнул ему про битвы? — А по-моему, вышло как раз недурно. По крайней мере теперь он знает, что лучезарного будущего мы ему обещать не собираемся. Вот и пусть держится за нас крепче. — Вот именно — крепче. Что, если такой малости, как собственное физическое благополучие, ему уже будет недостаточно? Человек захочет подробностей. Потому как напуган и все такое. Вот и вцепится в нас, как клещ, будет тянуть до последнего. — Макс торопливо выложил на колени саквояж, распахнув его, вытянул на свет антенну. — Что ж, настал сеанс радиочаса. Разомкнув наушники, он предложил один Дювуа. — Что это? — То самое, ради чего я согласился пойти сюда. У нас не так много «жучков», но один я все-таки умудрился подцепить господину министру чуть пониже хлястика. Не слишком ловко, но, надеюсь, сойдет. А ты думаешь, зачем я с ним отходил шептаться? Дювуа ошарашенно вставил миниатюрный наушничек в ухо. — А что, если они обнаружат его? — Ничего страшного. Модель неразборная, а посему тайн не выдаст. — Ничего не слышно. — А мы подождем, время у нас есть…
Глава 10
Имя кораблю они так и не успели придумать. Основная трудность заключалась в том, что они понятия не имели, к какому типу кораблей отнести то, что они построили. Возможно, отсюда возникли и сложности с именем, потому как одни имена годятся для яхт и совсем другие для шхун, бригов и бригантин. Они же имели не бриг, не шхуну и не яхту, а нечто среднее — двухмачтовое, с низкими обводами и более чем скромными надстройками. Крейсерский корпус и паруса, позаимствованные у спортивных яхт, мачты — нынешнего времени. Так или иначе, но спуск на воду состоялся, и, проделав в заливчике несколько замысловатых восьмерок, они бросили якорь, твердо намереваясь дождаться настоящего ветра. И этого ветра они дождались. После полудня посвежело, море, потеряв равномерный блеск, заплескалось и заходило набирающими высоту волнами. Штольц, работая вместе с Лапор-том и Жозефом — двумя смышлеными пареньками, приглянувшимися капралу еще на верфи, поставил для начала прямой грот и треугольный грот-стаксель. А чуть позже, поглядев на суденышко, решили поднять косой парус и на фок-мачте. — Может, рискнем выбраться подальше? Штольц, помешкав, кивнул. Стоило им выйти за мыс Гри-Не, как ветер уси лился. Свежеструганный кораблик, накренившись, начал набирать скорость. Лейтенант вцепился в леер. Стоять в полный рост на палубе оказалось нелегкой задачей. Это походило на детские качели. Встречные волны били в носовую часть и проваливались под днище. Суденышко вздымалось и ухало вниз. Ни дать ни взять — скоростной лифт. Словом, несмотря на скуловые кили, качало их прилично. Иногда палуба кренилась так, что Максу казалось, он без труда может коснуться ближайшей волны. Верхние невыбранные паруса бились под порывами ветра. — Выбираем слабину! Макс с Лапортом принялись подтягивать шкоты. Главный парус оглушительно хлопнул и вновь наполнился ветром. Разумеется, о слаженности работы приходилось только мечтать, но судно, тем не менее, успело разогнаться. Поставив лишь половину основных парусов, они выдавали уже вполне приличную скорость. Особенно по здешним меркам. Не сдерживая эмоций, Штольц захохотал. Он был горд и доволен. Строить — не воевать, это гораздо приятнее, капрал же провел на верфи десятки часов, работая наравне с мастерами, приложив руки ко всем без исключения фрагментам корабля. Макс его понимал. Он и сам чувствовал разгорающийся в груди восторг. Нечто подобное он испытывал давнымдавно, когда начинал прыгать с парашютом, — его пьянила свобода затяжного падения. — Гляди-ка, лейтенант! Она идет! — Не она, а он! Мы назовем его «Гладиатор». — А чем тебе не нравится «Клеопатра»? — «Клеопатра» не может быстро двигаться. Потому как женщина… Как думаешь, какая у нас скорость? — Без лага определить трудно, но, думаю, узлов восемь-девять мы уже делаем. — Что восемь, она выдаст все двадцать! — Он выдаст, он!.. — Разговорчики в строю! — Макс занял место у штурвала, кивнул Лику на паруса. — Потрудитесь, мсье рядовой! Настроение капрала передалось всей команде. Хотелось беспричинно смеяться, шутить и зубоскалить по любым поводам. — А ну-ка, попробуем повернуться!.. Тяжелый гик с натужным скрипом перелетел с одного борта на другой, едва не сбив зазевавшегося Лапорта в воду. — Ворон считаем? — Лейтенант держал руки на штурвале, с удивлением чувствуя, что эта тяжеловатая посудина и впрямь их слушается. Теперь они шли чуть левее, держа курс в открытое море. Штольц взялся за фалы. Краснея от натуги, Ла-порт с Жозефом занялись парусом. Квадратные метры материи потянулись вверх по форштагу. Раздался оглушительный хлопок вздувшейся парусины, и словно от крепкого толчка судно дрогнуло, прибавляя прыти. Нос маленького корабля приподнялся, брызги взрезаемых волн стали долетать до кокпита. Прищурившись, Макс огляделся. Кильватерная струя с шипением убегала вдаль за корму. Можно было подумать, что они идут не на парусах, а на моторе. Вид у Жозефа и Лапорта был совершенно обалделый. У Штольца с Ликом тоже. Суденышко разогналось не на шутку. А между тем у них оставался еще спинакер, и парочка косых парусов попрежнему покоилась в особых рундуках. — Как бы мачта у нас не того… — Лик озабоченно кивнул на прогнувшийся сосновый ствол. Макс и сам слышал угрожающий скрип, но для того и понадобилось им это испытание, чтобы твердо знать, чего стоит это деревянное чудо. — Поднимаем спинакер? — Раззадоренный брызгами и ветром, Штольц рвался в бой. — Давай! — Макс кивнул. Они повторно чуть изменили курс, однако на скорость это почти не повлияло. Еще один треугольный лоскуток белой материи, трепеща на ветру, пополз вверх. Заметной прибавки скорости Макс не ощутил, но море теперь билось о грудь корабля с такой силой, что брызги доставали до самого клотика. — Смотри-ка, сколько у нас зрителей! Капрал махнул рукой в сторону берега. Там толпился народ. Видимо, необычное судно, развившее невиданную скорость, заинтересовало не только праздных зевак. Макс был уверен, что все мастера, участвовавшие в постройке корабля, тоже вышли на пристань. Он ощутил прилив гордости. Штурвал чуть подрагивал в его руках, силу противящейся водной среды он чувствовал через систему рум-пельных рычагов. Эту самую силу они, неумехи и дилетанты, все-таки привели к послушанию, заставив нести судно на спинах волн с максимально возможной скоростью… Этого порыва ветра никто не ожидал. То есть чтобы вот так внезапно и с другой стороны… Только что дуло с кормы, и вдруг воздушный удар с правого борта. Судно положило на воду, и уже в следующий миг, когда оно вновь тяжело и непослушно возвращалось в первоначальное состояние, мачта с хрустом переломилась. — Осторожно!.. Обрывая ванты и фалы, главная мачта корабля рухнула за борт и, тотчас всплыв, потянулась следом на уцелевших снастях. «ГладиаторКлеопатра» проплавал совсем недолго. Удивив многочислен ных зрителей, невиданный кораблик сумел и потешить их. Максу же оставалось радоваться, что никого не убило и не выбросило в бурлящее море. На оставшихся парусах фок-мачты приунывший экипаж, развернув судно, направил его к берегу.
Человек вовсе не спал, как показалось сначала Рюму. Взяв за волосы прикорнувшего у котла испанца, он запрокинул его голову и присвистнул. Это превращалось в настоящую проблему. Люди, нанимаемые для работ в лаборатории по производству опия, становились наркоманами уже на вторую неделю. Никаких запретов они не желали понимать. Дозы увеличивались без всякой меры, люди умирали от нервного истощения. — Еще один негр сдох, — сообщил он приятелю, поднявшись наверх. — Не беда. — Бонго, разобрав винтовку на части, любовно смазывал и протирал ветошью детали. — Найдем другого. — Верно. Только это я найду. Потому что ты день-деньской сиднем сидишь на одном месте и даже разок заглянуть на первый этаж для тебя черт знает какая задача. — Зато я справляюсь с другим делом неплохо. — Бонго тщательно протер руки и принялся собирать винтовку. — Или ты хочешь это оспорить? Рюм, скривившись, отошел в сторону. Тут он и впрямь не мог возразить ни слова. Бонго имел сильные руки и точный глаз. Стрелял он лучше Рюма. А когда следовало поразить цель на дистанции, принимая во внимание близость воды, силу ветра и прочие нюансы, Рюм и вовсе отходил в сторону. В снайперской стрельбе Бонго не было равных. Во всяком случае, до сих пор он еще ни разу не промахнулся. — Смотри не напейся… — Рюм хлопнул себя по колену. — Завтра особый выстрел. Этот инфант — наша главная карта. Шлепнем его, и ни одна тварь больше не пикнет. — Не волнуйся, этому храбрецу недолго осталось жить. Спокойная уверенность Бонго вызывала у Рюма необъяснимое раздражение. Поднявшись, он нервно заходил из угла в угол. — Там почти километровая дистанция! — промычал он. — И стрелять придется с крыши под острым углом. — Справимся. — Да, конечно, только не забывай: пристрелки не будет, надо попасть первой же пулей. — А если второй или третьей? — Значит, выйдет так, что мы не держим слова, и письмо наше — не столь уж серьезно. — Рюм заволновался. — Пойми, если мы написали, что после первого раската грома инфант упадет на колени, стало быть, так оно и должно случиться. Они же все тут фанатики-буквоеды. — Но ведь послание сочинял ты! За хвост тебя никто не тянул. Можно было бы написать иначе. А то опять какой-то «раскат грома», «Черные Всадники»… Откуда ты их взял — этих Всадников? И потом, почему ты решил, что инфант упадет на колени? Влеплю пулю в затылок — упадет на колени, а если, скажем, придется убивать в лоб или в висок, то рухнет на спину. — Черт бы тебя побрал! Рюм выскочил из комнаты и с силой хлопнул дверью. С Бонго было непросто общаться. Непробиваемый дуб! Толстокожий, как мамонт!.. Не объяснять же ему, что все письма, посылаемые до сих пор высокопоставленным вельможам, делались по составленным Гершвином трафаретам. И этих самых «Черных флорентийских Всадников» выдумал тоже Гершвин, а в ум босса Рюм верил с благоговением раба. Написал про Всадников — значит, так было нужно. Только вот беда: одно дело выполнять указания Гершвина, и совсем другое — трепаться с Бонго. Рюм и не скрывал от себя, что хочет добиться беспрекословного первенства в их дуэте. И автором писем для Бонго был он, он же отвечал и за любые последствия. Сбежав вниз по лестнице и зайдя в комнатку для слуг, он растолкал Ванейро, проходимца, как и другие, привязанного к террористам той же неразрывной наркотической нитью, что и прочие слуги. — Лечито отдал концы, — прорычал Рюм. — Вытащи его в сад и закопай. Да смотри, копай глубже. Я проверю! Часто моргая, испанец поднялся. Он не роптал и не спорил. В этом доме давно отучили спорить кого бы то ни было. Рюм пристегнул к поясу набор кинжалов со шпагой, накинув поверх камзола плащ, вышел из дома. Бонго и впрямь оказался из толстокожих. Претендуя на роль лидера, Рюм упорно не хотел признаваться себе в том, что завидует приятелю. Бонго взирал на жизнь с ленивой снисходительностью. И даже в покорности его не угадывалась робость. Все с той же ленцой и спокойствием он принимался за порученные дела, ни на секунду не ускоряя темпа. У Рюма так не получалось. Ни богатый послужной список, ни жестокий жизненный опыт не отучили его волноваться. А после того, как испанский инфант объявил настоящую охоту на слуг дьявола, он впервые стал ощущать приступы страха. Колонны монахов с факелами в руках проходили по ночным улицам, и, поглядывая на них через разведенные шторы, Рюм каждый раз испытывал дрожь, придвигая к себе пояс с гранатами и тяжелый автомат. Собственно говоря, его пугали даже не факельные шествия, его повергали в дрожь масштабы разворачиваемой за ними охоты. Ему начинало казаться, что в дело святой мести вовлекается вся страна. О «Черных Всадниках» испанцы говорили шепотом. Их научились бояться, но все это касалось лишь отдельных людей. Объединенные, они готовы были драться и драться, и эта несокрушимая отвага нации наполняла сердце Рюма непривычной слабостью. Как бы то ни было, первого вызова власти не убоялись. На террор они ответили террором, и уже спустя неделю Бонго и Рюм поняли, что недооценили «дремучее» средневековье. Здесь умели не только пахать землю и жать из винограда вино, здесь отменно пытали, вырывая признания с частицами плоти, а сметливые сыщики в монашеских рясах, сея в людях ужас и подозрительность, медленно, но верно шли по следу самозваных «Черных Всадников». А они уходили от преследования, меняя облик, место обитания, слуг, оставляя за собой целый шлейф тел, опустошенных подвалов и домов. Иногда королевским ищейкам везло, и они успевали перехватить кого-нибудь из почтарей Рюма. И отнюдь не всех наркотический голод сводил с ума, прежде чем иглами и щипцами из них вырывали нужные признания. И вот тогда, получив необходимую подпитку, возобновлялась охота, от которой террористы вновь уходили, пресекая автоматическим огнем любую попытку захватить их живьем. Постепенно в дело вовлекалась большая политика, и в список жертв (а начинали они с людей не самого большого ранга) все чаще попадали имена отпрысков из знатных семей. Они шли ва-банк, стремясь подавить и запугать королевское окружение. Испанская знать отвечала им тем же. Дело зашло слишком далеко, и теперь они замыслили покушение на племянника царствующей особы, некоего принца Рикардо. Далее наступал черед короля, и это должны были пони мать все во дворце. Сдача королем позиций означала не только окончание охоты, она сулила те сказочные блага, о которых так часто болтали Бонго и Рюм у горящего камина. Должно быть, близость ключевого момента и выбивала Рюма из колеи. Грозное письмо, заранее уведомляющее короля и всю его придворную знать о том, что случится в ближайшие дни, было уже отослано. Счет секунд и минут пошел. С часу на час можно было ожидать реакции правителя, и оттого все тревожнее становилось на сердце у Рюма. Добравшись до базарной площади, он смешался с толпой и временно отключился от тревожащих его мыслей. Внимая разговорам толкущихся людей, Рюм неспешно двигался вдоль торговых рядов, совершая своего рода операцию, в прежнем убежавшем времени называемую разведкой.