Привет, сосед!
Шрифт:
— Зачем Вячеслав Демьянович продолжал воспитывать Демьяна? Не проще было развестись с вами?
— А как же компания? С разводом Слава все бы потерял. Витя дорожил женой, а его брат — деньгами. Вот насколько они были разные. — Вилена Мироновна смахивает навернувшиеся слезы. — Каждый последующий период моей жизни был ужаснее предыдущего. Мне пришлось целых шестнадцать лет наблюдать, каким прекрасным отцом был Витя, и каким чудовищем был Слава, особенно по отношению к Демьяну. Витина жена цвела, а я не вылезала из реабилитационных центров. А после их гибели Славе пришлось усыновить Арсения, чтобы не попортить свою безупречную
— Почему вы рассказали все это мне?
— Мне уже нечего терять. Но я не хочу, чтобы Демьян повторил мою ошибку. Я не могу сама признаться ему в этом. Духу не хватит. Поэтому прошу твоей помощи, Стеша. Он не обязан подчиняться Славе. Тот использует его. Даже сейчас. Чтобы подобраться ближе к депутату Серебрянскому. Снова попасть в заголовки новостей, устроив пышную свадьбу младшего сына. Заручиться новой влиятельной поддержкой. Он — монстр, Стеша. Он раздавит Демьяна. Он даже родного сына не пожалел! — начинает она плакать. — Алена же дочка его любовницы. Та работала кассиршей в нашем супермаркете. Мирон их застукал. А Слава пригрозил, что лишит его наследства, если он рот откроет. Заставил его жениться на Алене. Мне так стыдно, что я ничего не сделала, когда Мирон просил моей помощи.
— Боже, — бормочу я, встав с дивана и отойдя к окну.
У меня мозги закипают от новостей. Ну и семейка! Открываю форточку и вдыхаю поглубже свежего воздуха.
— С годами Мирон притерся к Алене. Они не любят друг друга, но сошлись характерами.
— Твою мать… Простите, я цензурных слов подобрать не могу. А Дема знает?
— Он думает, что это Мирон гулял с какой-то кассиршей. Они с Арсением единственные, кто не играет ролей в этом спектакле. Они оба совсем другие. Оба в отца. Улыбчивые, веселые, добрые. Они немного избалованы, но упрямые. Если чего-то захотят, то добьются.
— Как вы с этим живете? — шепчу я.
— Разве я живу? Я существую, Стефа. Как вещь. Очередная почти бесполезная вещь Вячеслава Борзых. Это же ждет и Демьяна, если сейчас он пойдет у него на поводу.
— Не пойдет, — уверенно отвечаю я. — Мы знаем, что Вячеслав Демьянович дал взятку врачу. Возможно, именно сейчас власть вашего мужа уже разлетается на осколки. Ведь Демьян — не вы и не Мирон.
Глава 29. Демьян
Серебрянская не очень-то жизнерадостно улыбается, когда я прошу ее светануть фейсом в камеру. Зато ее папа-депутат старается. Аж жалко мужика становится, что верит гадюке, которую воспитал. Передает внуку привет из прошлого, машет в кадре рукой. А Рыжий уже губы кусает, чтобы не заржать.
— Камеру не вырони, — фыркаю ему, поймав паузу, пока Серебрянский пожимает лапу моему папаше.
— Демьян, а почему ты эту клинику выбрал? — спрашивает он у меня в ожидании врача.
— Посоветовали. Что-то не так, Пал Степаныч? Можем в другую проехать, я не против.
Глаза Серебрянской округляются, а мой папаша опережает Серебрянского в ответе:
— Нет уж, здесь останемся. Нечего Арину в ее положении по городу мотать. Я узнавал. У клиники и правда хорошая репутация.
Его взгляд болотной пиявкой намертво присасывается ко мне.
— Здравствуйте! — Подходит к нам врачиха и, поворачивая ключ в дверном замке, спрашивает: — Вы у меня кто?
— Серебрянские!
— Борзых!
— И я, — добавляет Рыжий, вслед получив от меня подзатыльник.
— Дошутишься. Снимай давай.
— Вы с оператором, — улыбается узистка, впуская нас в кабинет, где уже все готово и включено. — Подготовились. На улице тоже ваши корреспонденты здание окружили? У всех выходов толпятся. Ждут.
— Мы люди авторитетные, — не упускает возможности попиариться мой папаша. — За нами всегда следят.
Серебрянскому, судя по всему, идея с прессой пришлась не по душе. Сразу в лице меняется. Депутаты вообще не любят давать комментарии репортерам без предупреждения и подготовленной речи. Любое случайно оброненное слово может против них сыграть.
— Арина же? — уточняет врачиха, расстилая салфетку на кушетке. — Идем сюда. А вы, пожалуйста, встаньте чуть-чуть поодаль. Хотя бы в шаге. Вы и оттуда прекрасно увидите плод.
Плод! Колобок бы ее голову в монитор засунула за такое оскорбление. А Серебрянская ничего, спокойно укладывается на кушетку и задирает кофточку, явно уже подумывая, чем закинется позже для расслабона.
— Гель немного прохладный, — объясняет узистка, грея тюбик в ладони. — Волнуетесь?
— Нет, — пожимает плечами Серебрянская.
— Обычно мамочки на УЗИ от нетерпения дрожат.
— Я не обычная мамочка. Я в здравом уме, — огрызается та.
Врачиха выдавливает на ее живот гель, включает экран и берет головку датчика. Акустической линзой размазав гель по коже, начинает водить в поисках того самого плода.
Серебрянский вытягивает шею, высматривая на экране хоть что-то похожее на мелкого человечка. А мой папаша начинает нервно дергать ногой и хмуриться.
Узистка ненадолго замирает, отвлекается на справку Серебрянской и снова смотрит на экран.
— Арина, а как вы узнали, что беременны?
— Меня затошнило, я сделала тест. Он показал две полоски. Я пошла к гинекологу, и там все подтвердилось. А что?
— Мне жаль вас разочаровывать, но вы не беременны.
— Что ты несешь, Пилюлькина?! — взрывается мой папаша. — Шары разуй! Или аппарат поменяй!
— Вячеслав, держи себя в руках, — обращается к нему Серебрянский. — Уважаемая, извините, мы просто все на нервах. У меня это первый внук. Я очень волнуюсь. Может, у вас действительно проблема с аппаратом?
Серебрянская сереет на глазах, и я пальцем поворачиваю камеру Рыжего на нее.
— На прошлой неделе новый установили, — отвечает узистка, отключает экран и кладет на живот Серебрянской бумажное полотенце. Вытаскивает из-за аппарата белый конверт и бросает на край кушетки — туда, где стоит мой папаша. — Ваша взятка, господин Борзых!
— Ты че несешь, недоучка?!
Серебрянская совсем обмирает на кушетке, а врачиха включает запись разговора на своем мобильнике, из которой четко слышно, как Вячеслав Демьянович Борзых предлагает ей провернуть одно дельце ценником с пятью нулями. А всего-то надо подменить аппарат УЗИ и показать на экране чужую беременность в десять недель.