Привидение-стажер
Шрифт:
— Смеешься, а зря! В школе я чинил друзьям даже двухкассетники. Так что эти саркастические взгляды здесь неуместны.
— Ну раз двухкассетники, то я молчу.
Пока Женя возился с выключателями и проводкой, я продолжала знакомиться с помещением. На кухне, в полном соответствии с Жениной декларацией, был идеальный порядок. Блестящий кафель, чистый пол, в стеклянную столешницу можно смотреться вместо зеркала, мойка как в рекламе чудо-порошка от пятен. Да, такое у меня дома бывало только перед визитом особо важных гостей. Просто картинка из каталога. Если не брать в расчет компьютерный стол, заваленный бумагами, дисками и журналами,
— Неудобно готовить есть за работой. То и дело что-нибудь сгорает и переваривается. А так все под контролем — невозмутимо пояснил Женя. Да, уж по части ноу-хау они с Максом были достойны друг друга. Что подтверждал с комфортом расположившийся в кресле гигантский кактус.
— Это что, сюрприз для незваных гостей?
— Нет, просто он не любит яркий свет и сквозняков, возле батареи — жарко, на полу — холодно. На самом деле я его ставил туда временно, но он как-то постепенно укоренился. Тем более что я не сижу в двух креслах одновременно. А зовут его Че Гевара.
— И он отзывается?
— А ты попробуй.
— Но почему именно Че?
— Потому что колоритный и живучий. Он мне достался в наследство от прежних владельцев квартиры вместе с другими цветами. Все остальные не выдержали и передохли, он же прижился и даже растет понемногу.
Свет, кстати, все-таки загорелся.
По странной иронии судьбы роль храма истины, где мне, наконец, удалось узнать хоть что-то определенное о неуловимом редакторе, сыграла скромная «курилка». А роль жрецов взяли на себя Женины сотрудники, из разговора которых выяснилось, что Михалыч попал больницу, где и проведет ближайшее время на карантине. Потому что вместо того, чтобы следуя Жениным рекомендациям ловить рыбу, он оказался большим оригиналом и поймал желудочную инфекцию с подозрением на сальмонелиоз.
Дымящие сигаретами «пифии» как раз во всю обсуждали эту последнюю новость. И насколько я успела узнать коллектив, Михалыч обеспечил своих сослуживцев увлекательнейшими темами для упражнений в остроумии как минимум на пару дней.
— Что это вообще за сальмонелиоз? Наверное что-то очень опасное, если даже Михалыча проняло! — выпуская дым в потолок заметила Татьяна из отдела доставки.
— Нет, какая-то мелкая, но противная гадость, содержится в несвежих яйцах и морепродуктах. — администратор Сергей как всегда проявлял трогательную полуосведомленость во всем, что не касалось техники и компьютеров.
— Так и вижу Михалыча с миской гоголь-моголя и пакетом крабовых палочек в руках! — усмехнулся Кирилл, Женькин собрат по перу. — Просто детский праздник какой-то. Но вам не кажется, что наш шеф уже не в том возрасте?
— А может как раз уже в таком. От Михалыча всего ожидать можно. Помните, что он в прошлом месяце на редколлегии устроил?
Судя по оживленной реакции остальных, это было действительно что-то забавное. Не забыть бы потом с Жени подробности стрясти.
— Денис, а что ты так нахмурился? — обратилась Татьяна к молчавшему до этого парню из отдела верстки.
— Не смейтесь только, просто мне его жалко стало. Он конечно не подарок, но ведь можно найти что-то хорошее и в нем, если постараться. — вздохнул Денис и добавил, обведя взглядом застывших от неожиданности сослуживцев:
— Не верите? Ну вот например…хотя, нет, это не то. Подождите, я сейчас что-нибудь вспомню — и возведя очи горе застыл в задумчивости. А потом низвел их обратно, тряхнул головой и начал неторопливо раскуривать сигарету среди воцарившейся выжидательной тишины.
— Денис, так ты что-нибудь вспомнил? — первым не выдержал Кирилл
— Да вспомнил, кое-что. А давайте-ка лучше передачу ему соберем? Пирожных бизе там, устриц, яичного ликера! Для надежности.
— Нет-нет, лучше знаешь что… — вмешались Сергей и Татьяна, и с тишиной было покончено, а конструктивные предложения посыпались одно за другим. Да уж, подчиненные все как один любили и уважали шефа.
— Теперь моя интуиция реабилитирована на 50 процентов. Пусть отнюдь не здоров, но жив же. Мелочь, а приятно. — обрадовался Женя. — Хотя то, что все откладывается на неопределенный срок, радует гораздо меньше. Но нам ничего другого не остается — только ждать и молиться о его скорейшем выздоровлении.
И действительно, чем еще было заниматься? Общественная жизнь текла мирно и неторопливо как в какой-нибудь Голландии: шеф лежал в больнице, Монастырский лег на дно за компанию. Моя индивидуальная розыскная деятельность тоже не отличалась особой оживленностью, за исключением случая, когда я завершила очередное путешествие на какой-то свалке, эффектно материализовавшись в центре костра, чем перепугала до полусмерти гревшихся возле него бомжей.
Но тем не менее на молитвы времени катастрофически не хватало. То, разругавшись со мной, Женька отправился самостоятельно кулинарить и в результате картошку на уксусе пожарил, но не желая признаваться в промахе, давился ею, геройски делая довольное лицо. Минуты через две, от силы три, но уж никак не больше пяти, я сжалилась и призналась, что в курсе — его выдала уксусная бутылка, а масло еще вчера кончилось. И после этого он, неблагодарный, полчаса гонялся за мной по квартире с вышеозначенной бутылкой, грозя запихнуть меня в нее и забросить в глубокое синее море как вредоносное порождение Люцифера.
Потом я неосторожно поспорила с Женей, что Грета Гарбо была первой актрисой, сыгравшей Гамлета на сцене. И спустя непродолжительное время оказалась погребена под ворохом доказательств моей неправоты, лишившись единственной собственности — гипотетического памятника. А коварно обобравший меня до последнего надгробия Женька не замедлил вдобавок щедро посыпать солью израненное самолюбие, заявив с фарисейской ухмылкой, что я еще не совсем потерянный для общества человек: Все-таки спутала Сару Бернар с Гретой Гарбо, а не с сенбернаром.
Правда тем же вечером я немного утешилась, отыграв в карты памятник обратно, заодно с его месячной зарплатой. Ну что ж, не всем же быть интеллектуалами.
А в общем, Женька оказался вполне подходящим соседом для привидения. Если, конечно, не брать в расчет его нездоровые музыкальные пристрастия. Он, разумеется, утверждал тоже самое, уже в отношении меня. Наконец, после долгих безуспешных попыток открыть друг другу глаза, мы заключили мир под девизом «живи сам и дай жить другому». И крутили по очереди то моего Стинга и латино, то Женькины блатные страдания и джаз. И скажу честно, не знаю, что было хуже. Как Женя не бился, но объяснить мне, почему Чарли Паркер играет божественно, а Армстронг просто талантливо, он так и не смог. Все эти бесконечные блюзы казались мне на одно лицо, причем не очень привлекательное.