Привидение в кроссовках

Донцова Дарья

Я покорно пошла за хозяином. Наконец мы очутились в довольно просторной комнате, где все было сделано для того, что­бы максимально открыть доступ дневному свету. На чисто вымытых окнах отсутствовали шторы, а мольберт был развернут лицом к льющимся солнечным лучам. Сегодня в Москве был отличный денек: ясный, на небе ни облачка, вот только холодно.

– Здесь готовые работы, – сообщил Валерий и начал демонстрировать полотна.

Мой первый муж, Костик, был художник, поэтому я осведомлена, какие нравы царят в среде живописцев, и хорошо знаю слова, которые следует произносить, нахваливая полотно. Нестандартная композиция, насыщенные

планы, живые краски, особое настроение, рука мастера – все эти изъезженные словосочетания мигом ожили в мозгу, рот уже открылся, что­бы их озвучить, но тут Валерий повернул лицом ко мне первый пейзаж, и я мигом лишилась дара речи.

Картина производила странное впечатление. Вроде на ней был изображен мирный еловый лес. Немного мрачновато, но вполне нормально. Стоило же поглядеть на темно-зеленую чашу подольше, как в сердце медленно начинал вползать ужас. Деревья были чудовищны. Изломанные, кривые, жуткие, они росли без всякого порядка, изгибаясь под невероятными углами. Возле пенька, тоже искореженного, наполовину сожженного, сидел плешивый, явно очень больной, доживающий пос­ледние минуты заяц. Шубка животного торчала клоками, длинные уши поникли, а из глаз уходила душа. Вверху, на полуоблетевшей березе, нахохлилось несколько ворон, встрепанных и несчастных. Птички с большим интересом поглядывали на отходящего в мир иной зайчика. Всем известно, что вороны большие любители падали, эти явно ждали, ко­гда на полянке останется бездыханное тельце. Картина была насыщена страшным фиолетово-серо-желтым цветом.

Художник поймал тот редкий момент в сутках, ко­гда солнце, уже соскользнув с небосклона, готовится закатиться за горизонт и в пос­леднем усилии бросает свет на окружающую действительность. Пейзаж был, безусловно, написан очень талантливым человеком. В полотне чувствовалось, как говорят критики, «присутствие автора». Согласитесь, иногда читаешь книгу, смотришь картину, но ничто не задевает душу. Слова написаны правильные, а рот раздирает зевота, или краски хороши, но полотно напоминает почтовую открытку… В другой раз просто цепенеешь у картины, хотя вроде бы ниче­го в ней особенного нет… В чем тут де­ло? Я не знаю, но пейзаж, представленный мне сейчас, явно создал одаренный человек, но его дарование было со знаком минус. На душе не делалось светло и чисто, наоборот, увидев полотно, вы ощущали тревогу и тяжесть. Я бы не хотела иметь подобную вещь дома.

Надо отдать должное Валерию, он был не только талантлив, но и чуток. Отставив пейзаж в сторону, художник улыбнулся:

– Вижу, эта работа не пришлась вам по сердцу, давайте следующую посмотрим.

Странным образом улыбка сделала лицо хозяина злым, жестким, да­же жестоким.

Я вздрогнула и, наклеив на физиономию самую сладкую мину, попыталась изобразить из себя сахар в шоколаде. Но получалось плохо, потому что новый пейзаж, показанный художником, заставил меня вздрогнуть. На этот раз было поле, изрытое ямами. По спине побежал холодок, и я невольно передернулась. «Словно кто-то прошел по моей могиле», – говорила в таких случаях бабушка.

– И этот не подходит, – понял Валерий.

Зато, ко­гда он поставил в центр третью картину, я радостно закричала:

– Беру.

По крайней мере, эта вещь не вызывала судорог. Правда, темный, поросший ряской пруд, по бокам которого росли лопухи, выглядел безрадостно, но и только.

– Пожалуйста, – ответил Валера.

– А вещь подписана?

– Да, вот в углу, Алтуфьев.

– Надо же, – всплеснула я руками, – вы из тех самых?

– Из каких?

– Из Алтуфьевых. Вашего прадеда звали Борисом? Он погиб во время репрессий двадцатых годов?

Валерий кивнул.

– Правильно.

– А прабабушка была из купцов. Дарья Ивановна Васильева?

– И что?

– Да нет, так просто… Де­ло в том, что меня назвали в ее честь, вот видите…

Я вытащила паспорт. Художник бросил на него взгляд.

– Никак не пойму, к чему вы ведете?

Я начала лихо врать:

– Моя прабабка работала в горничных у Дарьи Ивановны, вместе с ней пережила многое и очень плакала, ко­гда хозяйка трагически погибла. Моя бабка ходила в гости к Татьяне Борисовне. Знаете, там в доме есть тайный ход, а про сокровище слышали? И еще, недав­но в магазине убили Ксению Шмелеву… Татьяна Борисовна рассказала девушке о секрете, та пошла по винтовой лесенке, а там ее поджидал убийца…

– Что за чушь вы несете! – резко сказал Валерий, но на лбу у него неожиданно выступила испарина, и я обрадовалась.

Значит, попала в цель.

– Кстати, правда, что Ксения ваша бывшая жена?

– Убирайтесь!

– Что?

– Пошла вон! – рявкнул Валерий.

– Но как вы смеете…

Я не успела договорить, хозяин крепкой, просто железной рукой ухватил меня за плечи и вытолкал за дверь. Я пыталась схватить куртку, но хам выпихнул меня на мороз раздетой. Оказавшись на лестнице, я принялась вновь звонить в дверь. В квартире грубияна осталась не только верхняя одежда, там еще висела на спинке стула моя сумка со всеми документами, ключами и деньгами.

Я трезвонила изо всех сил, но дверь не открывалась. Лад­но, черт с ним, поеду так, хорошо, что в бампере спрятан запасной ключ от машины.

Я вышла на улицу и чуть не упала. Сверху, из окна, вылетела моя куртка и плюхнулась на тротуар. Не успела я подобрать одежду, как прямо на голову спланировала сумка, пребольно стукнув меня по макушке ручкой. От удара ридикюльчик открылся и содержимое разлетелось по Солянке. Губная помада, расческа, носовой платок, конфетки «Тик-так», телефонная книжка, ручка, визитница и десять стодолларовых банкнот… Несколько прохожих стали помогать мне.

В результате я получила назад расческу, носовой платок, визитницу и семь сотенных бумажек. Отличная новая губная помада «Буржуа», копеечная ручка и три ассигнации нашли себе новых хозяев. Сначала я расстроилась, но потом решила, что убиваться не стоит. Губную помаду куплю новую, честно признаться, украденная не слишком мне нравилась, о ручке стоимостью в рубль пятьдесят не стоит и сожалеть, а деньги… Что ж, будем считать, что господь решил отвести от меня какую-то беду и лишил за это всего лишь трех сотен баксов. Конечно, хорошо иметь деньги, но ведь ни здоровья, ни счастья, ни любви, ни душевного спокойствия на них не купишь.

Вечером, усталая до невозможности, я тихо лежала на диване. Сон не шел, обычно его прогоняют мысли, но сегодня в голове было пусто, как в воздушном шарике. Поворочавшись с боку на бок, я захотела пить, обнаружила, что в кабинете только пустая бутылка, и пошла в буфетную.

Честно говоря, мне совсем не хотелось ночью бродить по магазину, но жажда просто схватила за горло. Взяв с собой Хучика, я спустилась вниз, зажгла свет, напилась от души водой «Серебряная капля» и решила вернуться в кабинет.