Привилегия десанта
Шрифт:
Диагноз ясен. Нужно было переходить к лечению. Одного взгляда на бирку было достаточно, чтобы догадаться, что в кустах где–то дозревает очередная фляга для следующего бойца, отправленного с заставы с каким–нибудь заданием в штаб.
— Так, голубь, сразу покажешь, где оставил флягу или будем по–пластунски бороздить склон?
— Зачем по–пластунски… ик… Я ногами покажу…
Довольно быстро, практически сразу мы нашли флягу, заправленную по науке и валяющуюся на солнышке. Когда я выливал её содержимое, в глазах бойца читалась гораздо большая грусть, чем даже в тот момент, когда он попался мне. За друзей переживает…
— Так, что будем делать с тобой? В таком виде я тебя отпустить не могу.
— А я и не прошу… ик… Това…ыш ма…ор, ик…..ите обратиться?
— Я вижу, тебе для полного счастья не хватает ещё с кем–нибудь поговорить?
— Не–а, только… ик… с вами…
— Ну, давай!
Не то, что мне был интересен бред пьяного солдата, а, напоминаю, настроение было хорошее, умиротворённое. Идём тихонечко по тропке, чего молчать?
— Вы… ик… знаете, чего я… ик… выпил?
— Ты мне ещё шарады будешь загадывать?
— Мне просто… ик… обидно, что зампоит… ик… вас закладывает…
Я ждал чего угодно. Песнь про тяжёлое детство и деревянные игрушки, про бросившую девушку и больную маму, но только не этого. Мне только не хватало, чтобы мои взаимоотношения с Ау стали предметом обсуждения среди бойцов.
— Что за бред? Кто тебе сказал?
— Так весь батальон… ик… знает.
— Если ты вздумал, плесень, таким способом избежать экзекуции, то не угадал. И вообще я эту тему с тобой обсуждать не намерен. Понял?
— Как х… ите…
Всё. Было хорошее настроение, и нет. Я–то на людях делал вид, что с замполитом у меня полное взаимопонимание. Один на один или в присутствии замов мог что–то позволить. Про его политдоносы знал, друзья с полка иногда по радио предупреждали, даже в части разбирался иногда с офицерами, но чтобы весь батальон… Это было слишком.
С этими мыслями мы поравнялись с баней. Боец покорно плёлся сзади.
— Так, заходи, раздевайся. Буду тебя отмачивать.
Пока боец раздевался и залазил в холодный бассейн, я вспомнил последний разговор с комдивом. Повод был мерзопакостный, трое бойцов выпили жидкость «И», эдакий авиационный препарат для зимнего топлива, жизнь у них болталась на тоненькой ниточке, и Грачёв костерил меня на чём свет стоит. Когда уставал, делал паузу и спрашивал:
— Жить будут?
— Не знаю, товарищ генерал.
И всё по–новому. Хоть и неприятно (очень мягко говоря), но по делу: не досмотрел, не предотвратил, значит виноват. Только в самом конце разговора прозвучало уж совсем незаслуженное:
— Ты там совсем обнаглел. Меня на совещании офицеров на х…й посылаешь. Доберусь я до тебя…
Я лишился дара речи. С курсантских времён, когда Грачёв был нашим ротным, он был в пантеоне уважаемых лично мною командиров, которого даже сгоряча, даже в мыслях никогда не посылал. А комдива, второй раз попавшего в Афган? Да на совещании офицеров???
Кажется, завтра про мою душу прилетают дивизионные «фотографы». НачПО, председатель партийной комиссии, начальник особого отдела и другие не менее добрые и отзывчивые люди. Эти снимают быстрее, чем пресловутый «Полароид»…
— Мне д–д–д–д ско–ко–ко сидеть д–д–д–д? — обратил на себя внимание боец.
— Пока букву тпру–у–у не будешь выговаривать без запинки…
— Т–т–тру–у–у–у…
— Ладно, вылазь.
— А он не только вас… д–д–д… он и Лисицына заложил, — пытался всё–таки высказаться до конца солдат, натягивая на мокрое тело обмундирование.
— Ты заглохнешь или нет. Тоже мне, глас народа!
Боец, хоть и стучал зубами, но взгляд имел уже вполне осмысленный. Не знаю почему, но злости на него не было. Не то, что на дегустаторов жидкости «И». Тех я готов был порвать, как Тузик грелку. Из–за этих уродов маминых подняли в Шахджое наш вертолёт с остатками топлива, в Кандагаре дежурный Ан–12, в Кабуле Ил–76. Переполошили массу народу. Довезли до Ташкента, подключили к искусственной почке и спасли. Ничего, дождусь, когда их выпишут из госпиталя. Я им припомню: «Как вы можете меня оскорблять подозрением, что я пил антифриз. У меня мама врач»… Ага! Поверил бы, уже бы закопали.
— Так, боец! Ты залетел! Накажу потом. Не дай тебе Боже ещё раз прославиться. Огребёшь в тройном размере, понял?
— Так точно, разрешите идти?
— Иди. Флягу отдам начальнику заставы лично.
И разошлись мы с ним, как в море корабли. Боец пошёл доедать, что осталось от Облома, а я снова окунулся в нелёгкие раздумья, от которых хотел отвлечься, проверяя заставы.
* * *
Значит, запчасти, продукты подвезти — это второй месяц ждём, а под «фотографов» борт сразу нашёлся. Кроме Оришкевича, председателя парткомиссии, никого не знаю. Да и с тем перекинулся двумя словами, когда принимали на учёт. Говорят, ещё из тех политбатраков. Человеку судьбу поломать — как руки перед обедом помыть. А после Пленума и приказа министра вообще озверел. Чуть ли не еженедельно кого–то из партии, кого–то с должности, а кого–то на звёздочку облегчат. Ударно работает парткомиссия, как в 37–м. Плевал бы я на них, если бы мой славный замполит не вынюхивал и своим недремным оком не высматривал, что в батальоне не так. Вот же, гадёныш, устроился. Не я с него могу спросить, почему у бойца синяк, а он на меня может настрочить, что в батальоне «бывают факты»… Звезды на погонах одинаковые, партбилеты тоже, я командир, а вера только ему. Вчера артиллеристы по–воровски, почти шёпотом пригласили на позиции батареи вечером обмыть ордена.
— А почему на батарее? Давайте в столовой.
— Как? Замполит же узнает…
— Да и пусть знает! Вы что, ордена в дукане купили?
— Нет, не можем. Мы вас подставим. Приглашаем на батарею. Там его не будет.
Вот, блин, дожил. Меня уже подчинённые от Ау прячут. Ладно бы кремень мужик или трезвенник. Сосёт втихаря от всех за милую душу, до блевоты, только наливай. После того, как опозорился при бойцах в ленточке после подрыва (упал и стал палить по сторонам, как в белый свет), каждый старался мне про него какую–то гадость донести. Хорошо, что мы в последнее время на боевые не ходили. Такая в батальоне была всеобщая «любовь» к Аубакирову, что, боюсь, не пристрелили бы свои.
Последняя подлость этой суке особо удалась. Был у меня ротный, старший лейтенант Долматович. Трудяга, каких поискать. Солдаты за ним, как за каменной стеной. Рота — игрушка. Отправляет он двух своих сержантов в Кабул на парткомиссию, чтобы кандидатами в члены КПСС утвердить, а те перед взлётом узнают, что в военторге можно береты купить. Бросаются к ротному:
— Товарищ старший лейтенант, одолжите денег, вернёмся — отдадим.
Он вынул и отдал всё, что было, и ещё попросил:
— Про других–то не забудьте!!!