Прививка от бешенства
Шрифт:
«Я не читал. Значит, он не писатель. Чистой воды сферический солипсизьм».
Y убежден, что все писатели отличаются «природной блудливостью». Мол, стыдно, скучно так жить!..
Кстати, недавно и сам признался, что, положа руку на сердце, не уверен, что в мире есть дела поважнее постельных.
Бальзак уверял: «Я блядую только на бумаге!»
Еще в нашей юности Z всю ночь уламывал женщину, мучился с ней до утра, и уже на последнем издыхании, как последнее (и как
«По себе их сук руби!» – говаривал Х.
Z формулировал не без пафоса: «Назначение женщины – сидеть подле Креста. А не возводить на него».
Y – Я с фонариком путешествую по самым темным закоулкам ваших человеческих душ!
Z – Странное хобби. Это все равно что ходить с фонариком у нас за сараями и светить на дерьмо?
Y – Как Федор Михалыч!
Z – Разве Федор Михалыч ходил у нас за сараями?
Y – Я, писатель – посланник Бога.
Z – В смысле – Бог тебя послал?
Похожий случай произошел с X. Как-то набрался смелости, разыскал адрес маститого писателя, заявился к нему с рукописью своего романа под мышкой. Позвонил в дверь, маститый открывает и, испуганно глядя на толстую папку, спрашивает:
– Вы ко мне, молодой человек?
– К вам! Умоляю… благословите!
– Благословляю! – поспешно сказал маститый и поскорее захлопнул дверь.
Потом X хвастался друзьям, что его благословил сам…
В другой раз X был в гостях у другого маститого. Потом хвастался, что тот подарил ему шариковую авторучку. Одно странно – пришел домой, попробовал – а она не пишет. Оказалось, в стержне кончилась паста. Что бы это значило?
Хилый гений.
Утлый член.
Орфогафрен.
Между тем, правда, иногда при всей добросовестности, даже маниакальной дотошности литератора иные «очепятки» ни за что не хотят устраняться. Буквально насмерть стоят. Каким-то мистическим образом на страже истины. Выскакивают как нарочно, в самом неожиданном, неподходящем месте, чтобы обличительно прокричать: «Нееет! Хреновый ты писатель!»
Опечатки – душа автора.
«Больная на всю голову женщина с румяными устами…»
Элементарный жизненный опыт. Я не знаю ни одного хорошего писателя, который бы не любил одной и той же стандартной «золотой» сотни писателей-классиков. Вряд ли я стану читать автора, который отважно заявляет, что терпеть не может Толстого или Достоевского.
А ведь кому, как не писателям, прощается быть субъективными даже до нелепости!
Не без намека на собственную исключительность, Y говорил, что в юности, в отличие от сверстников, «беседовал» только с великими. Причем как с равными. Так в число его собеседников, сами того не подозревая, попали и Толстой с Достоевским, и Платон с Аристотелем. Не говоря уж о всяких там Сенеках и Спинозах. «А теперь, – сокрушенно вздыхал Y, – приходится общаться с одними болванами!» Слушая его, я подумал, что сам я, если и читал «великих», то о беседах, да еще на равных, конечно не было и речи. Хорошо, если понимал полпроцента из прочитанного. Как, впрочем, и теперь. Разве «процент» немного побольше. Но почему-то мне было жаль Y Что на старости лет ему приходится общаться с одними болванами. Что его уж, наверное, никак нельзя уговорить перечитать великих… «Расскажи мне, что есть истина!» – попросил я без всякого лукавства. Но он только пожал плечами, отвернулся и, закурив, стал смотреть на дым.
Как выразился один мой знакомый, американский славист: «Старый собака не научил новый фокус».
Писатель, он ведь вроде чеховской курсистки: «У ей все дураки, одна она умная!..»
Касательно переводчиков и не только… Говорят, самокритичный Петр Андреич (Вяземский) якобы преусугубил дело следующей сентенцией: «Переводчики обыкновенно люди глупые и худо знают один из языков: с которого или на который переводят». Метко же ж подмечено! И я всегда чувствовал, но никак не мог ухватить: истинный талант, ведь он не тот, который пишет и переводит, а тот – который с гением переписывается!
Казалось бы, чего проще: молчи, не пиши, и никто не узнает, что ты бездарность.
«Когда я не был знаменит…»
Рассеянный, но ужасно щепетильный прозаик Y часто брал у друзей по мелочи в долг. У кого рубль, у кого полтинник. И чтобы не забыть, писал себе на клочках бумаги записочки: такому-то должен рубль, такому-то полтинник. Прознав эту его привычку, собравшись выпить пива, друзья подбрасывали ему фальшивые записки. Очень милый и добрый человек… Не удивительно, что милые, добрые люди с годами становятся мрачными человеконенавистниками.
Совершенно серьезно говорил: «Если бы мне поставили памятник, я бы предпочел, чтобы с зонтиком… Чтобы голуби не гадили».
Жена Z признавалась: «Если бы мой был хоть чуть-чуть глупее, я бы за него ни за что не вышла…»
«Когда критики ругают (или хвалят), приводя хоть какие-то аргументы, я уже готов согласиться со всем сказанным. Ведь обычно, они даже не прочли произведения».
Санитар леса. Бешеный.
Вообще-то, у меня не хватает времени, чтобы прочесть всё, что нравится, что вызывает интерес – куда уж тут читать то, что считаешь мутью. Хотя бы даже с целью доказать кому-то из близких тебе людей, что та или иная писанина – муть. Но ведь факт остается фактом: люди часто не только читают то, что потом называет г…, но даже пытаются, причем совершенно безвозмездно, т.е. на «безгонорарной основе», устроить по этому поводу дискуссии, цепляются к авторам со своей «беспощадно-уничтожающей» критикой. Нужно быть сумасшедшим, чтобы так себя насиловать. Но ведь они не сумасшедшие! Ну, хотя бы не все. Как тут не прийти к выводу, что, видимо, все-таки в глубине души, каким-то даже извращенным образом, та или иная вещь или автор определенно доставляют им удовольствие.