Привычка убивать
Шрифт:
— Второй раз за день встречаемся, это какой-то знак, — улыбалась запыхавшаяся Лина.
Клавдия тоже попыталась улыбнуться.
— Может, к нам зайдете? — сразу оценила Клавдино настроение Лина.
— Да нет. Я — домой, — вздохнула Клавдия.
Вздохнула потому, что, конечно, зайти бы сейчас в гости к Лине и Илье, поболтать о чем-нибудь постороннем, потянуть бы время до самого вечера, когда Витеньку уложат спать. А уж утром, собравшись с силами, попытаться сказать мальчику какую-нибудь благовидную ложь.
Но Клавдия знала, что отвлечься в гостях у Лины не получится. А будет еще одна напряженная беседа, опять тяжесть на душе и чувство вины.
Лина познакомилась с Чубаристовым тоже как бы с подачи Клавдии. Хотя какая уж тут подача, если Клавдия и Виктор сидят в одном кабинете. Вот так и познакомились. Виктор, конечно, тут же сделал стойку, Клавдия уже его манеру знала досконально. Лина растаяла, на свою беду.
Чубаристов быстро охладевал к женщинам, которых добивался. С Линой произошло то же самое. Клавдия пыталась девушку предупредить, но разве в таких случаях слушают чьи-либо предупреждения? Словом, Лина в Чубаристова без памяти влюбилась.
Двусмысленность ситуации заключалась в том, что Клавдия когда-то давно, когда они еще с Виктором вместе учились на юридическом, тоже стала мимоходной любовницей Виктора. Она тогда, правда, сумела сцепить себя железом и не развалиться от обиды и отчаяния, тем более сильных, что Чубаристов был у Клавдии первым мужчиной.
Чего уж ей это стоило — остается только догадываться. Чубаристов в душе восхищался Клавдией; в отличие от других женщин она ухитрилась каким-то образом не унизиться. Даже наоборот, его, Чубаристова, поставить в неловкое положение.
Впрочем, ни Клавдия, ни Виктор никогда о той поре не говорили. Это была даже не запретная тема, этого как бы и не существовало вообще.
Но вот теперь Клавдии приходилось смотреть на Лину и понимать, что сама девушка с собой не справится. А только наделает глупостей и унизит себя.
И тогда она решила познакомить Лину со своим соседом Ильей Одинцовым. Это была заведомо безумная идея. Одинцов был холостяком в свои тридцать девять лет не по убеждению, а по складу характера. Все женщины представлялись ему каким-то странным конгломератом вожделенного запретного плода и смертоносного дракона о семи головах. Он их желал и боялся.
Впрочем, план поначалу удался на славу. Лина ухватилась за Илью, как за спасательный круг. Он действительно спас ее от глупостей. Но — и теперь Клавдия видела это отчетливо, — не спас от любви к Чубаристову.
— Совсем плохо? — спросила Лина, когда лифт остановился на их этаже.
— А у тебя? — вопросом на вопрос ответила Клавдия.
Лина опустила голову и ткнулась Клавдии в плечо.
— Ох, Клавочка Васильевна… — только и выдохнула она.
Клавдия погладила девушку по голове, как гладят дочерей.
— Это я виновата, — сказала она.
— Не надо… — попросила Лина. — А то я сейчас разревусь. У меня вообще в последнее время глаза на мокром месте. Я виновата, я… Но ничего не могу с собой поделать. И Илью жалко… Он такой… Он беззащитный…
— Да, беззащитным всегда достается больше, — думая о своем, сказала Клавдия.
«А теперь — улыбайся! — приказала она себе, открывая дверь квартиры. — Улыбайся изо всех сил!»
Приказ этот был своевременным, потому что Витенька уже стоял в коридоре и пытался заглянуть Клавдии за спину, словно ожидал, что пришла она не одна.
— Ну, что я тебе обещала?! — сразу заговорила Клавдия. — Помнишь? Ну-ка быстро вспоминай!
Витя не успел ничего спросить, он наморщил лобик, пытаясь вспомнить Клавдино обещание. Клавдия улыбалась изо всех сил.
— Ну как, вспомнил? Утром, когда я уходила… Ладно, не можешь вспомнить, я сама скажу, — смилостивилась она. — Я тебе сказала, что обязательно узнаю про маму…
У мальчика напряженно сжались кулачки. Глаза стали такими большими, словно больше ничего на лице и не было.
— Вот я и узнала.
Клавдия почувствовала, что сердце ее сейчас выскочит, что дыхание прервется и выдаст.
— Но сначала я разденусь, разуюсь, помою руки, потом мы сядем ужинать…
Невозможно обманывать детей. Не в том смысле, что нельзя — это само по себе, хотя… — а в том смысле, что не получается.
Клавдия знала, что если сейчас же выложит придуманную ею ложь, Витенька не поверит. Клавдия сочиняла, что сказать, долго и мучительно. Правду она отмела сразу — ни у нее, ни у мальчика сердце бы не вынесло. Но ложь должна была стать и достоверной и удивительной одновременно. Ведь не поверит ни один ребенок, что мать его быстро умчалась к родственникам или легла в больницу, даже не позвонив собственному дитяте. Кроме того, эта ложь не должна была иметь временных ограничений. От родственников когда-нибудь возвращаются, в больнице можно навестить. А тут надо было дать время Витеньке, как это ни страшно звучит, постепенно отвыкнуть от матери. Ну, если не отвыкнуть, то хотя бы поспокойнее относиться к ее ожиданию.
Еще и поэтому надо было выложить спасительную ложь, как обыденность, как само собой разумеющееся и единственно верное объяснение.
Даже Макс, который внимательно наблюдал за разговором, ничего не заподозрил.
— Правильно, ужинать, ужинать! — схватил он Витю под мышки и понес в ванную мыть руки.
Только тут Клавдия заметила, что Федор еще не вернулся. Так, только краем сознания отметила. Сейчас было не до этого.
Ленка вышла к ужину в самый последний момент, когда уже всем надоело ее звать.
— Ну чего вы орете? — не очень любезно сказала она. — Я должна уроки сделать или нет?
Клавдия положила детям в тарелки котлеты и картошку, налила молока, а сама решила выпить только чаю. Кусок сейчас в горло не полез бы.
— Ну, как вы тут без меня, не ссоритесь? — все тянула она с началом разговора.
— Что ты! — Макс чуть не прыснул с набитым ртом. — Витька такой деловой, такой хозяйственный. Говорит, что мы слишком жирно живем, надо одну комнату сдать.
— Чью же? — полюбопытствовала Клавдия.