Привычка выживать
Шрифт:
– Неужели я настолько недостойна быть счастливой? – спрашивает отстраненно, против собственной воли. – Под действием своих лекарств ты равнодушен ко мне, но никакие лекарства не способны заглушить твоих чувств к ней. К Китнисс Эвердин. К Огненной Девушке. К Сойке-пересмешнице. К той, которая была твоей невестой, обманывала и предавала тебя, отказывалась от тебя и вновь возвращалась к тебе. Подумать только, - горький смешок, - в последний раз она вернулась к тебе из мира мертвых.
Джоанна облизывает губы. Пит стоит неподвижно. Можно сделать вид, что его вообще в комнате нет – не слышно
– Вернулась из мира мертвых, - задумчиво повторяет Джоанна, - чтобы смотреть на тебя так, как никогда прежде не смотрела, - качает головой. – Теперь вы, кажется, поменялись местами. Теперь она провожает тебя до дома, наблюдает за тобой, думает о тебе, а ты будто бы не замечаешь ее, - Джоанна отворачивается от окна, за которым все равно нет ничего интересного. – Лжец, - говорит коротко. – Терапия, охмор, наркомания, конец света – есть хоть что-нибудь, из-за чего ты забудешь ее? Может, еще одно предательство? Но и на предательство с ее стороны ты уже не обратишь внимания. Это как-то жалко, - заметит с улыбкой. – Но твое счастье в том, что тебе все равно, как ты выглядишь со стороны. Уже сейчас все равно.
– Значит, все? – спрашивает после недолгого молчания Пит, и ненавидит себя за безразличие, от которого она вздрагивает, как от удара током. Удары током, он помнит, когда-то заставляли ее кричать от боли.
– Значит, все, - отвечает Джоанна.
Это другая боль, она не пройдет так просто. Она сядет в ногах ее одинокой постели, скрестит костлявые руки, и начнет говорить с ней об ошибках, которые Джоанна в своей жизни совершала. О людях, жизни которых превратила в ад только для того, чтобы самой оставаться в аду как можно дольше. О мыслях, отравляющих все ее существо. О прошлом, которое невозможно изменить. И о будущем, в котором тепло чужого тела будет причинять ей лишь новые неудобства.
Нет, Пит не обманывается на счет того, что Джоанна когда-либо любила его по-настоящему. В их близости было все от страсти до ненависти к общим врагам. Они нуждались друг в друге, они спасали друг друга. Они предавали друг друга, и кто бы мог подумать, что его предательство, в действительности, будет страшнее любого ее предательства. Предательства, которое она не сможет простить, потому что в нем окажется намешано всего понемногу – ото лжи до неспособности сопротивляться влечению к Китнисс Эвердин. К влечению, в котором сам Пит не до конца уверен, о котором думает, как о сбое эмоционального фона, как о вспышке простой радости, раздутой до одержимости последствием действия лекарств.
И это, пожалуй, действительно, все.
Но Джоанна еще не договорила. Неживым голосом она рассказывает о том, что услышала в Тренажерном Центре не так давно. Ей удается даже процитировать мелкую Сноу, почти с той же интонацией. Она не знает, почему мертвый президент Сноу говорил своей внучке о том, что она должна верить своему заклятому врагу. Пит выслушивает внимательно, и решает не говорить сейчас о том, что узнал от доктора Аврелия – от усталости и эмоционального потрясения Джоанна выглядит смертельно больной. Она даже не сопротивляется, с какой-то ностальгией воспринимая просьбу Пита лечь спать.
– Не старайся, - говорит со смешком, когда он укрывает ее одеялом, - после всего,
– Только выбери топор полегче, - фыркает Пит.
Джоанна качает головой.
– Просто знай, что меня не нужно было держать за руку. А она всегда боялась отпускать твою руку. И ее кошмары сбылись, - проговаривает уже медленно, погружаясь в сон.
Пит растерянно убирает с ее лба темные пряди волос, и легкая нежность озаряется беспорядочными красками, вызывающими головную боль. Он вспоминает слова доктора Аврелия, и сжимает кулаки. Если его эмоции выйдут из-под контроля, это случится не сегодня. И не завтра. И не в ближайшее время.
Впрочем, подобные обещания, пусть и данные мысленно самому себе, цены не имеют. Чувства, прежде будто скрытые в темной коробочке где-то на периферии сознания, теперь все чаще напоминают о себе. Сперва становятся прозрачными стенки коробки; внутри запрятан разноцветный вихрь эмоций. А потом прозрачные стенки начинают растворяться. Пит рассеянно изучает собственные пальцы и пытается понять, насколько хватит его самообладания. Ему нельзя срываться сейчас. Ему и позже нельзя срываться, но сейчас его срыв означает крах всех планов, а он, к несчастью, является далеко не последней фигурой во многих планах.
Пит не смотрит в сторону Китнисс, забравшейся с ногами на скамью. Китнисс, настроение которой меняется слишком часто, так часто, что это не может не бросаться в глаза. Интересно, на что они рассчитывают? На то, что у Капитолия, загруженного подготовкой Шоу и чего-то еще нет времени наблюдать за ними? Наблюдать за Китнисс, которая то впадает в буйство, то истерически смеется, то погружается в сонную апатию, совсем как сейчас. У Пита хорошая память. Один брошенный мельком взгляд дает новую пищу для размышлений. Он вновь изучает свои пальцы, восстанавливая в памяти лицо сонной Китнисс, темную прядь волос, лежащую так некрасиво на щеке, бледную кожу шеи…
Страх вспыхивает, причиняя почти физическую боль. Настоящее и прошлое на мгновение переплетается так тесно, что Пит не сразу понимает, что это всего лишь воспоминание. Воспоминание, все покрытое алой пленкой нечеловеческой ярости. Его пальцы смыкаются на шее Китнисс. Глаза застилает ненависть. Весь мир черно-красный, от переполняющего вены адреналина перехватывает дыхание. Его пальцы. Шея Китнисс. Ее испуганный, недоумевающий взгляд. Она такая хрупкая. Слишком хрупкая. Ее так легко сломать…
– Пит? – Эффи подсаживается ближе, и берет Пита за руку. – Все в порядке?
Нет. Нет, черт возьми. Не в порядке.
– Да, конечно, - Пит силится улыбнуться, и с трудом возвращается в реальность. Сердце бьется слишком часто. Лоб покрыт испариной. У Эффи опять ледяные руки, но чувствительность пальцев возвращается так медленно, что Пит на секунду представляет, что пальцев у него больше нет. Что у него больше ничего нет. Что те части тела, которые больше всего интересовали его палачей в Капитолии, уже не подлежали восстановлению и были удалены. Пит неосознанно тянется к протезу на ноге. И дышит; кислород кажется ему раскаленным.