Привычка жить
Шрифт:
– Ну, знаете! Вы что, обязаны ему чем, что ли? Ну, спровоцировали… Ну, ошиблись… Вы же женщина, в конце концов! Вам все можно! А мужик мужиком оставаться должен!
– Ну да… Все правильно вы говорите. Конечно, должен. Только здесь случай не тот. Он же не мужик, он всего лишь Карандышев…
– Господи, опять вы за свое! – сердито хлопнул ладонями по коленкам Дима. – И вообще, чего я с вами тут разглагольствую, интересно? У меня дел невпроворот, а я… Развели мы тут с вами целую дурную философию…
– Нет, не дурную,
– Нет. Не писал.
– Ну, вот и не пишите. Пожалуйста. Я вас очень об этом прошу, Дима.
– Хорошо… – глубокомысленно помолчав, нехотя произнес Дима. – Раз уж вы так настаиваете… Но… Я как-то подрастерялся даже… Вы хоть понимаете, что на служебное преступление меня толкаете?
– Да никуда я вас не толкаю…
– В таком случае я хотя бы поговорить должен с ним, с этим вашим… Карандышевым!
– Не надо. Я сама с ним поговорю. Я найду что ему сказать…
– Да уж… Разговорчик у нас получился! Беседа двух блаженных идиотов! Нашим рассказать – засмеют! А я так торопился к вам, Женя, чтобы новость эту сногсшибательную сообщить… А получился, как говорит нынешний молодняк, полный облом! Ну ладно… Пусть будет по-вашему. Не стану я протокол писать. Возьму грех на душу. А раз так, то пойду… Что ж теперь делать-то?
Он улыбнулся то ли смущенно, то ли потерянно, поднялся с дивана, зашагал в сторону прихожей. «Даже кофе человека не напоила, идиотка… – ругнула себя Женя, идя понуро вслед за ним. – А сейчас уж неловко как-то и предлагать…»
По-солдатски быстро одевшись, Дима сам открутил рычажок замка, вышагнул из прихожей на лестничную площадку, но дальше не пошел – обернулся вдруг резко и уставился на Женю в упор. Долго смотрел, удивленно и непонятно, будто видел впервые. Она даже поежилась слегка под его взглядом. Потом вдруг поняла – надо же что-то сказать, наверное? Что-нибудь такое, что говорят хорошим людям на прощание. Вроде того – очень приятно было с вами иметь дело…
– Всего вам доброго, Дима. Удачи. И с наступающим Новым годом…
– И вас с наступающим Новым годом, Женя. И вам тоже всего доброго. И удачи тоже, – медленно, будто по слогам, произнес он и вышел, наконец, и закрыл за собой дверь. Английский замок щелкнул, будто выстрелил. Прямо в сердце. Вот бы и упасть ей сейчас замертво от этого выстрела, да Катька не дала…
– Мам! Ну мама же! Чего ты застыла, как изваяние? – тут же влез в уши настойчивый ее голосок. Но что за девчонка, а? Уж и задуматься матери не даст… – Мам, это что, правда?
– Что правда, дочь?
– Ну… Что этот плешивый придурок тебя заказал? Юрик твой?
– Кать, ты что, подслушивала?
– Ой, да ладно… Так правда или нет?
– Я не буду с тобой это обсуждать, Катя!
– А почему, мам? С ментом, значит, можно свою личную жизнь в подробностях обсуждать, а с родной дочерью
– Господи, где ты таких слов-то нахваталась, Катя… Слушать даже страшно!
– А чего это тебе страшно вдруг стало? За плешивого придурка просить не страшно, а слова слушать страшно?
– Катя! Прекрати! Иначе мы совсем с тобой разругаемся! В пух и прах!
– Да ну и пусть! И все равно я тебе скажу! Потому что нельзя так, мама, нельзя! Ну почему, почему ты ему все простила, скажи? Еще и просила за него так униженно! Он убить тебя хотел, а ты за него просила!
– Да не хотел он меня убить!
– И все равно нельзя такое прощать, мамочка! Что ж это получается? Тебе помойку на голову будут лить, а ты «спасибо» за это говорить будешь? Ну нельзя же быть такой… непробиваемо бесчувственной!
– Ну почему – бесчувственной? Жалость и понимание – это и есть чувства…
– Ну да. Конечно. Кто ж спорит? Только они знаешь… облегченные очень. Удобные. Чтоб настоящие чувства за них прятать.
– Это какие же?
– Чувство собственного достоинства, например! А у тебя его нет, получается! К тебе какое-то ничтожество убийцу с ножом подсылает, а ты ему старательно оправдание ищешь! Да разве можно найти оправдание ничтожеству?
– Можно, Кать…
– Мама! Ну что ты говоришь такое? Ты что, хочешь, чтоб я тебя уважать перестала, что ли? Ну чего ты такая… расквашенная вся?
– Кать… Ну чего ты от меня хочешь? Чтоб я огнем мстительным сейчас полыхала? Чтоб обвинительную речь в суде репетировала?
– Да, хочу! Чтоб полыхала и репетировала! Чтоб мне за тебя не стыдно было!
– А сейчас, выходит, стыдно?
– Стыдно! Потому что тебе вообще все по фигу! Аукуба японская!
– Да отстань ты от меня с этой аукубой, поняла? – вдруг зло закричала на дочь Женя. – И не смей с матерью так разговаривать! Что ты вообще понимаешь? Прокурорша-обвинительница тут нашлась… Без тебя разберусь как-нибудь! Не видишь – и так матери хреново совсем, ты еще тут…
Обиженно дернув головой и резко развернувшись, Катька гордо удалилась в свою комнату, от души хлопнув дверью. Женя вздрогнула, обхватила плечи руками, подошла к окну. Декабрьский день лениво встречал крадущиеся серые сумерки, нависал тяжелым небом над праздным городом. На улице – никого. Вот и воскресенье на исходе – завтра на работу с утра. А через три дня – Новый год…
Разговор с Юрой Женя решила не откладывать. Ни на минуту. Даже покушалась домой ему позвонить, но передумала. Если жена его возьмет трубку, что она ей скажет? Здравствуйте, я та самая Женя, для которой ваш муж убийство заказал? Ну или не убийство, просто сильный испуг – какая разница… Хотя разница конечно же была. И мучила эта разница Женю всю ночь, никак не давая уснуть. Все ворочалась с боку на бок, все думала, как она этот разговор начнет…