Привычка жить
Шрифт:
Тридцать первого декабря, в последний день уходящего года, Женя Ковалева проснулась поздно. Можно было, конечно, и позднее даже проснуться, и даже намного лучше бы было, если б она проснулась совсем-совсем поздно… А еще лучше, если б не просыпалась совсем. Взяла бы и продрыхла до утра первого января… Встала бы с постели, а на дворе – Новый год! И никакой тебе суеты предпраздничной, и никакой по этому поводу головной боли.
Кстати, о суете, будь она неладна. Надо все-таки встать, раз уж проснулась, надо и впрямь что-нибудь сделать полезное, этому дню соответствующее. Раньше, например, она всегда пироги пекла. С грибами. А еще с рыбой. Прямо с
Так. Все. Хватит. Никаких пирогов конечно же она печь сегодня не будет. Катька от мучного как пить дать нос отвернет, а для себя одной… Нет уж. Да и вообще у нее сегодня другая задача. Она сегодня в эксперименте. А как ведут себя люди, участвующие в эксперименте? Правильно. Они дневник ведут. Все свои ощущения аккуратненько записывают. Вот и она дневник будет вести. Свой. В голове. Дневник женщины, решившей встречать Новый год в одиночестве…
Так. Страница первая. Утро. Встала с кровати, потянулась. Включила музыку. Подошла к окну… Что ж, ничего утешительного за окном опять нет. Погода ни на солнце, ни на снежок не расщедрилась. А вот три года назад, помнится, она вот так же утром тридцать первого декабря встала, а за окном – снег стеной! Белый, рыхлый, праздничный. Она еще Игоря разбудила – посмотри, мол! А он промычал что-то и снова уснул… Так. Что это она опять про Игоря-то? Не надо в этом дневнике про Игоря упоминать. Нет его. Нету! Вот же зараза какая, эта натура бабская… Прилипает к мужу за много лет, как вторая кожа, потом попробуй оторви… Больно же получается. С кровью. Вот говорят – любовь, любовь… Да при чем тут любовь-то, господи? Никогда она его так уж страстно не любила, мужа своего бывшего. Жила и жила. Привыкла. Вросла. И сейчас ей больно не от предательства его вовсе, а от процесса себя самое из этой привычки выдирания… Да и не было никакого такого предательства! У человека любовь, это ж уважать надо. А со своей болью-кровью она уж как-нибудь сама справится. И муж ее бывший тут вообще ни при чем. Так. С этим разобрались. Что у нас дальше по эксперименту…
Умылась. Причесалась. Кофе от души напилась. Жалко, елки нет. Игорь всегда приносил настоящую живую елку… Опять она про Игоря! Нет, что это за зараза такая, а? Здесь вообще-то эксперимент, а не вечер воспоминаний! А только елки все равно нет. Ну нет и нет… аукубу вон нарядим…
Взгромоздившись на стул, Женя достала с антресолей коробку с елочными игрушками, принялась с воодушевлением навешивать их на бедную аукубу. Искусственное дерево послушно приняло на себя все новогодние дары, прогнулось тонкими пластиковыми ветками. Как-то неуклюже получилось. Жалобно и некрасиво. Пришлось разбросать по разряженному дереву прошлогодние дождевые гирлянды погуще. И все равно было видно, что это аукуба, а не елка. Ну и пусть! А у нее будет новогодняя аукуба! Может, это часть эксперимента такая…
– Мам, это что за безобразие? – вздрогнула Женя от Катькиного возмущенного голоса. – Ты еще подарки под нее положи…
– А что, это идея, между прочим! – рассмеялась Женя, оборачиваясь к заспанной дочери. – Иди умывайся давай, а то выглядишь, как взрослая тетька-растрепа. И давай обедать уже, я проголодалась.
– А подарок? Когда ты под свое безобразие подарок мой будешь класть?
– Так вечером, наверное… Кстати, вчера тетя Ася звонила, спрашивала: ты с ними на дачу не хочешь поехать?
– Не-а. Я в другое место пойду Новый год встречать. А ты что, с ними поедешь?
– Нет. Я дома останусь.
– Как это – дома? Но ведь я уйду, мам… Ты что, одна останешься?
– Ну да,
– Да нет… Ничего, в общем…
– А что это за «другое место», Кать? Позволь мне, как матери, полюбопытствовать?
– Да пожалуйста! У нас половина класса у Дашки собирается. Ну и я пойду… Ты ведь не против Дашки, правда?
– А вы что, помирились?
– Ну да…
– Ну что ж, иди… Если к Дашке, то иди, конечно. А Дашины родители дома будут?
– Да дома, дома… Встретят с нами Новый год, потом свалят куда-нибудь, как обычно… А часа в три снова придут… Мам, а у тебя тот шампунчик еще остался? Ну, который дорогой, хороший такой… Дашь мне на сегодня?
– Ага. Бери. Там, в шкафчике найдешь.
– Ну, тогда я в ванную… Я надолго, мам! Надо же себя в порядок привести…
– А обедать?
– Не хочу!
Что ж, обедать в этот день придется тоже одной. А вот интересно, надо для одной себя салаты нарезать или совсем даже не обязательно? Наверное, не надо все-таки. Будут стоять, напоминать о прошлых семейных новогодних застольях… А с другой стороны – она же в эксперименте все-таки! Наверное, надо. Чтоб так же есть их старательно за час до боя курантов. Чтоб все было как всегда. С той лишь разницей, что есть она их будет в одиночестве. А что, желудку-то все равно, между прочим, с кем она их ест… Ладно. Пойдем на компромисс. Сделаем обязательный оливье, а на другие салаты силы тратить не будем. Хотя зачем они ей сегодня, силы эти? Плясать-то она сама с собой тоже не будет… А может, ну его, этот эксперимент? Может, позвонить сейчас Асе, да и…
Так. Стоп. А вот это уже малодушие. И ренегатство. Так нельзя. Надо успокоиться. Надо успокоиться… Вон в дверь звонят, кого-то черт принес…
– Ой, Женечка, привет… – улыбнулась ей в открытую дверь Оксанка. – А я думаю – дома ты, не дома… Может, думаю, уехала уже куда-нибудь…
– Ну куда мне ехать, Оксанка? Заходи… Куда я из родных стен уеду?
– Так шо, значит, к тебе кто-нибудь в гости придет, да?
– И ко мне никто не придет.
– Ой, как же это? Выходит, одна будешь?
– Одна.
– Совсем?
– Ага.
– Та ты шо?
Оксанка округлила глаза, с ужасом прикрыла рот рукой, будто Женя только что сообщила ей о своей смертельной болезни. Рассмеявшись, Женя подергала ее за руку, приводя в чувство, потом спросила:
– А ты чего пришла-то, Оксанка? За надобностью какой иль просто так?
– Ой, я вообще-то за надобностью, Женечка… Я у тебя стол хотела попросить. Думала, что ты уйдешь куда из дома, таки стол тебе не трэба…
– Так и забирай! Чего ты?
– Правда? А ты как? Слушай, а может, ко мне пойдешь? Я с Гоги буду встречать. И с его друзьями. Ну, помнишь Гоги, который…
– Да помню, помню, Оксанка! Только ты вроде как домой собиралась на праздники ехать? Передумала уже?
– Ага. Передумала. Я им денег послала да подарков всяких. Понимаешь, я и сама туда не хочу уже…
– Откупилась, значит?
– Ну, можно и так сказать. Когда конфету шоколадную ешь, простого леденца уже не хочется. Как представлю всю эту нашу бедность… Нет, Женя, не хочу! И не суди меня, пожалуйста!
– Да бог с тобой, Оксанка! Какой я тебе судья? Только запомни: конфета шоколадная – она никогда бесплатной не бывает. За нее могут столько с тебя фантиков содрать, что мало не покажется.
– Ой, да знаю я! Не дура, слава богу. Я вот скоро работать пойду. Как порядочная. И никто меня ни в чем упрекнуть зазря не сможет!
– Куда ты работать пойдешь?
– А Гоги обещал меня секретарем взять. Я уж и на курсы записалась… Вот закончу и пойду к нему секретарем работать.
– А где он трудится, твой Гоги?