Приют одинокого слона, или Чешские каникулы
Шрифт:
3 января 2000 года
– Они что, носки на завтрак сварили?
– скорчила рожу Лида, войдя в столовую-ресторан.
– Что за гадость?
Пахло действительно не лучшим образом.
– Ну и мерзкая же у них кухня!
– продолжала разоряться она.
– Кнедлики эти фиговы, капуста тухлая. А этот, как его, ну, блин картофельный! Брамборак!
– Да заткнись ты!
– прошипел Миша, который шел сзади.
Лида затравленно оглянулась и замолчала. Села за стол и уткнулась в меню. На корявом английском попросила у подошедшей
Миша, как и накануне, сел за другой стол.
– Слушай, ты чего так с ней?
– вполголоса спросил, устраиваясь с ним рядом, Макс.
– А как с ней прикажешь?
– исподлобья посмотрел на него Миша.
– Тварь. Скукота ей, видите ли, со мной.
– Разведешься?
– А ты думал!
– А если это неправда?
– осторожно предположил Макс.
– А про тебя правда?
Макс нахмурился и замолчал.
Мишка был прав. На все сто. С чего бы Генке выдумывать. Странно, но после того, как его постыдная тайна стала известна всем, ему стало как-то все равно. И абсолютно все равно, что же будет дальше.
Полицейские эти, похожие на персонажей занудного социалистического детектива. Консульский клерк, строящий из себя эдакого Коломбо. Гостиница - натуральный дом колхозника, слегка облагороженный заграницей. Показалось вдруг, что ничего уже больше не будет. Что уженичего нет. Ни России, ни Питера, ни... Лоры?
Спазм, как всхлип, перехватил горло. Прошло всего-то двое суток, как ее нет, а он словно уже смирился с этим. Как будто давно ждал этого. Как будто... хотел этого.
Нет, не надо об этом.
Он положил на половинку круглой булочки с тмином тонюсенький, как бумага, прямо просвечивающий кусочек кровяной колбасы. Красно-лиловые прожилки неприятно напомнили Лорино предплечье, когда она сидела и задумчиво разглядывала его: куда бы еще уколоть?..
Макс понял, что не сможет проглотить ни куска. Запоздалая реакция? Он залпом допил остывший кофе, встал из-за стола и вышел. Куда пойти, куда податься? Сидеть в комнате в компании Мишки и Вадима? Или вон в том кресле в холле - как старушка на лавочке, ожидая, не пройдет ли мимо хоть кто-нибудь, дабы осмотреть его с ног до головы, от нечего делать?
Да, ему было все равно, что будет дальше. Но выносить себя - как и остальных - он больше просто не мог. Физически не мог.
Что-то непонятное крикнул ему вслед портье, звякнул колокольчик на входной двери. Сочно и влажно хрустел под ногами снег. Искрилось в сосульках, плача от радости, солнце.
Взвизгнули тормоза - совсем рядом. Надо же, в такой деревне - и чуть не попасть под машину. Приступ судорожного хохота пробежал по всему телу, скрутил внутренности.
Это что, ругательства? Смешные какие-то. Вот что-то знакомое. «Круце писек!» Так Генка говорил. Так и не додумался спросить, что это значит. Попов, наверно, знает. Да не все ли равно?!
– Ты зачем остановился, мужик?
– Макс с силой стукнул кулаком по капоту, даже не соображая, что говорит по-русски и что водитель вряд ли его понимает.
– Ты зачем затормозил? Ехал бы себе и ехал. И я вместе с тобой. Макс уехал на машине, весь размазанный по шине. Нет, пожалел. Остановился! Добрый, мать твою, скажите, пожалуйста! Эх, мужик, мужик!..
Он повернулся и пошел дальше по улице, глядя себе под ноги. Пожилой краснолицый чех в зеленой фетровой шляпе покачал головой, сплюнул, сел в машину и поехал себе.
Вот бы глоточек! Все равно чего - водки, коньяка, виски. Чтобы обожгло, чтобы мир жарко качнулся, расплылся на мгновенье и снова придвинулся вплотную во всей своей непостижимой яркости. В последний раз...
Макс стоял на мосту и смотрел на зеленую пузырчатую воду. На белые гривы перекатов, на матовое стекло заводи у горбатого серого камня. Шевельнулся неловко, столкнул ногой вниз целый сугроб - и он поплыл, не тая. Мерный шум воды завораживал. Она тянула к себе, как тянет высота, как тянет блестящий нож электромясорубки: эй, рискни, попробуй, сунь палец, посмотри, что будет...
Не об этом ли говорила Лорка? Это ли испытывала, когда висела над оврагом, цепляясь за камень?
Об этом ли писал в своем дневнике Генка?
...Он сидел, покачиваясь на стуле, грыз ручку. Самую обыкновенную допотопную ручку - чернильную, с пипеткой. Такою Макс писал то ли в третьем, то ли в четвертом классе. На спине Одинокого Слона красовался носовой платок, испачканный чернилами и кровью. Увидев Макса, Генка демонстративно спрятал тетрадь в зеленой обложке под какие-то бумаги.
– What can I do for you 19 ?
– насмешливо улыбнулся он.
– Мне нужна кассета.
– Нужна?! Скажите пожалуйста! А пивца холодного?
– Залей его себе в зад. Отдай кассету, или...
– Или что?
Генка все так же покачивался на стуле. Наверно, он делал это часто: Макс заметил на ковре под ножками стула да вытертых пятна. Или у прежнего хозяина тоже была такая манера?
– Или я тебя заставлю это сделать!
– теряя остатки терпения, заорал Макс.
– Напугал ежа голым...
– Послушай, я прошу тебя, давай договоримся по-хорошему, - последним усилием воли, он попытался взять себя в руки.
– Скажи, чего ты хочешь? Денег?
– Господь с тобой, милачку. Это я тебе могу дать денег. На конфеты. Или на бутылочку.
– Тогда что тебе надо?