Приют ветеранов
Шрифт:
Берфитт усмехнулся, но только мысленно. Внешне он оставался спокойным, едва ли не дремлющим.
Мисс Кальдер прошла досмотр первой. Сумка ее была небольшой и очень легкой. Ее, правда, попросили раскрыть, но ограничились весьма поверхностным осмотром. Выйдя за барьер, она остановилась, повернулась лицом к ветеранам и — могло показаться — решила их сфотографировать. Но как раз в этот миг первая пара тяжело тронулась с места; самую малость запнувшись перед тем, как разойтись, ветераны направились к двум соседним столам. Одновременно подняли сумки. Одновременно поставили на стол. Мисс Кальдер приблизилась к ним. Что-то объяснила одному таможеннику, потом другому и сама поочередно раскрыла сумки. Хорошо действует, снова полумал Берфитг.
Сумки осмотрели внимательнее, чем у мисс Кальдер; но там, естественно, ничего не налим — ничего там и не было. И собаки, тренированные, как знал Берфитт, на обнаружение наркотиков, равнодушно прошли мимо.
Тронулась вторая пара…
— Товарищ генерал…
Мерцалов вместе с Миловым и Докингом наблюдали за происходившим у таможенников на экране; в зале они не показывались, сидели в милицейских апартаментах.
— Ну, что там еще?
— Новые гости подъехали. Из тирийского посольства. На дипломатической машине.
— Это неспроста. Смотреть в оба! Е!сли попробуют контактировать с кем-то из прилетевших — слышать, что будет говориться, и все видеть!
Грибовский, не отрывавшийся от экрана, прервал Мерцалова:
— Есть! Есть контакт…
Действительно, было видно, как один из тирийских дипломатов подошел к таможенному барьеру в сопровождении какого-то человека. Обменявшись несколькими словами, предъявил документ и вошел за барьер.
— Сергей Симонович! Это же…
— Вижу, — ответил Мерцалов мрачно. — Знаю. Вопросы потом.
Дипломат между тем подошел к человеку, замыкавшему группу ветеранов.
— Это Урбс, — вполголоса, словно боясь быть услышанным, проговорил Милов. — Начальник того Приюта, главный организатор переброски… Ах, черт! Да вы посмотрите…
Восклицание относилось к действиям Урбса: тот передал дипломату объемистый картонный ящик, еще не прошедший, естественно, досмотра. После чего тириец направился к выходу, которым обычно пользовались люди с дипломатическим иммунитетом.
— Уверен, что это будет обозначено как диппочта, — проговорил Докинг, ни к кому не обращаясь.
— Милов! По объему может там быть тот груз?
— Пожалуй… Пожалуй, да.
— Под самым носом… Сукины дети!
Остановить, обыскать — значило вызвать едва ли не международный конфликт. На такое у Мерцалова полномочий не было. И он колебался. Люди с картонным ящиком еще не успели выйти из зала, как он решился. Схватил телефонную трубку.
— Седов? Мерцалов. Сейчас из Шереметьева в Москву пойдет машина тирийского посольства. С дипломатическим номером. Задерживать ее для проверки нет оснований — чревато последствиями. Может, она попадет в какое-то ДТП… тогда уже милиция в своих правах. Ну, скажем, кто-нибудь слегка врубится ей в багажник, деликатно столкнет с дороги… Если, не дай Бог, такое случится, у них там ящик есть, картонный, фруктового типа -интересно было бы установить, что в нем… Рад, что ты понимаешь. Я тут, в Шереметьеве. В случае чего звони по нашему номеру. Он положил трубку.
— Еще не вечер, — пробормотал себе под нос. И уже громче спросил у Милова:
— Значит, что, весь их багаж?
— Весь, — угрюмо ответил тот. — Эти вот сумки-и все. Не считая того ящика. С ними они и в самолет садились.
— А вы не ошиблись в расчетах?
— Могли…
Докинг пробормотал голосом воришки, пойманного с поличным:
— Они действительно не везут с собой ничего. Но, может быть, их груз — контейнеры с тканями — был погружен и укрыт в самолете заранее и выгружать его они будут тоже потом и не здесь — вдруг механики…
— Поищем и там, — пообещал Мерцалов.
— Груз заметный — контейнеры с человеческими органами. Они выглядят, как…
— Знаем, как выглядят, — перебил генерал, щеголяя произношением.
— Скандала не будет? — спросил Милов. — Они там в Ксении народ обидчивый.
— Примем меры. Скажем: есть сообщение, что в самолете бомба. Они сами рады будут показать все на свете.
— Остроумно, — сказал Милов. — Только ничего мы там не найдем.
— Выходит, по-твоему, груза все-таки не было?
— Отчего же. Был. Но они только что его выгрузили. На наших глазах.
Докинг только пожал плечами. Мерцалов сделал вид, что ничего не слышал. А может, и слышал, но не понял. Так ему было спокойнее.
Пара белья, еще один — запасной — камуфляжный костюм, резервные солдатские башмаки, сандалии — вот и все, что содержалось в любой из ветеранских дорожных сумок. И ничего сверх: ни сигарет, ни колоды карт или, скажем, игральных костей для скрашивания бесконечного инвалидного досуга, ни бритвы или мыльницы, зубной щетки, не говоря уже о бутылке чего-нибудь укрепляющего дух…
Таможенник не утерпел, чтобы не поинтересоваться:
— У них, что же, и бороды не растут? Хоть бы у одного нашлась бритва.
— Мы их бреем, — охотно ответила мисс Кальдер. — Они сами просто не в состоянии. Вы посмотрите на них внимательно: они ведь и ногами с трудом передвигают.
— Да, война… — сочувственно произнес инспектор.
— Вы еще не знаете, что такое африканская война, — продолжала мисс Кальдер. — Гражданская. Где нет никаких законов.
Инспектор лишь вздохнул.
— Представляю, каково вам возиться. С ними не очень опасно? Все-таки женщинам всегда труднее, а парни у вас какие-то мрачные.
Мисс Кальдер успокоила:
— Нет, ветераны вообще-то тихие. Они сейчас скорее растения, чем люди. Живут чисто физиологически.
— Как же вы выдерживаете?
— Мы должны быть гуманными, — строго сказала мисс Кальдер.
— Да, разумеется. Ну что ж, у вас все в порядке. Желаю успеха.
И таможенник проводил последнюю прошедшую досмотр пару печальным взглядом. За соседним столом в это время закончили досматривать Урбса. У него, разумеется, и бритва была, и зубная щетка. Но ничего такого, запрещенного к ввозу в страну. Было немного денег. Инспектор деликатно не стал уточнять, однако Урбс объяснил сам: