«Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки
Шрифт:
Дряхлеющий, но всё ещё прекрасный и величавый одинокий лебедь дичится молодых сородичей:
Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый,Как же нелюдимо ты, отшельник хилый,Здесь сидишь на лоне вод уединенных,Спутников давнишних, прежней современныхЖизни, переживши, сетуя глубоко,Их ты поминаешь думой одинокой!В этом покинутом всеми старом царскосельском лебеде Жуковский, остро чувствующий творческое одиночество в чуждом ему Бадене, символически видит себя, свою нелёгкую и славную судьбу.
Попав в заснеженный город, легко представить, как пожилой П.А. Вяземский, опираясь на трость, идёт в «Царскосельский сад зимою» (так называется стихотворение) «бродить с раздумием своим». Здесь
Под хладной снежной пеленоюТень жизни внутренней слышна,И, с камней падая, с волноюПерекликается волна.В вечерней мгле пред глазами поэта
…много призрачных виденийИ фантастических картинМелькают, вынырнув из тениИль соскочив с лесных вершин.Может быть, среди этих призраков Вяземскому мерещилась и тень давно ушедшего из жизни друга Пушкина, но в стихотворении об этом он умолчал.
Великолепие старинных дворцов и лирические картины царскосельских садов навевают Ф.И. Тютчеву, как и Пушкину, мысли о славном былом:
Осенней позднею пороюЛюблю я Царскосельский сад,Когда он тихой полумглою,Как бы дремотою, объят…И на порфирные ступениЕкатерининских дворцовЛожатся пурпурные тениОктябрьских ранних вечеров —И сад темнеет, как дуброва,И при звездах из тьмы ночной,Как отблеск славного былого,Выходит купол золотой.Когда читаешь эти строки, чудится, что где – то рядом с дворцом бродит призрак Екатерины II в окружении теней славных полководцев её эпохи. Невольно возникает ощущение незримого присутствия в глубине парка Пушкина, но не юноши – лицеиста, а зрелого мужа, потому что в лирических величавых строках Тютчева нет юной жизнерадостности.
Меланхоличный Константин Фофанов видит «задумчивые парки» сквозь призму собственных поэтических фантазий, в своём воображении он рисует картины блистательных увеселений екатерининской эпохи, когда
У входов стройно выстроились в рядЗатейливых фасонов экипажи…Мелькают фижмы, локоны, плюмажи…Он воспевает в «Думе о Царском Cеле» великолепные парковые ландшафты, «зыбкие аллей прохладных арки», «ряд душистых цветников», «мостики над зеркалом прудов»…
В поэтическом провидении Фофанову представляется «святая тень великого певца»:
Мне чудится – во мгле аллей старинных,На радостном расцвете юных днейОдин, весной, при кликах лебединыхМечтатель бродит… Блеск его очейИз – под бровей, густых и соболиных,Загар лица, курчавый пух ланит…Всё в нём душе так много говорит!Рассеянно к скамье подходит он,С улыбкою он книгу раскрывает,Задумчивостью краткой омрачён,Недолго он внимательно читает…Из рук упал раскрытый Цицерон…Поэт поник и что – то напевает…Кажется, будто живая фантазия Константина Фофанова навеяна памятником Пушкину в Лицейском саду, но это не так. Памятник был открыт спустя 11 лет после написания «Думы о Царском Селе».
Словно наяву возникает образ Пушкина в Царском Селе в стихах поэтов серебряного века, многие из которых по праву считали этот город своим «отечеством», ибо здесь прошли годы их детства и юности. Для них учителем и кумиром был Иннокентий Анненский, проведший в городе муз последние 13 лет своей недлинной яркой жизни. Элегической печалью веет от царскосельских строк Анненского, готового «улыбнуться сквозь слёзы» при словах «Царское Село». Поэта «волнует вкрадчивый осенний аромат», ему видятся «парков чёрные бездонные пруды, давно готовые для спелого страданья» и «чудится лишь красота утрат», как пишет он в стихотворении «Сентябрь». Анненский принял непосредственное участие в сборе средств на памятник Пушкину – лицеисту, остро чувствовал связь великого поэта с Царским Селом, считал город одним из «урочищ пушкинской славы».
Екатерининский парк. Большой пруд
В стихах, обращённых к Л.И. Микулич, Анненский создал таинственный и романтический образ Царского Села, в котором причудливо сочетаются лирические пейзажи парка, печальная «Молочница», пышные залы дворца, торжественные императорские портреты, тень Екатерины II и памятник Пушкину:
Там на портретах строги лица,И тонок там туман седой,Великолепье небылицыТам нежно веет резедой…Один из лучших сонетов Иннокентия Анненского называется «Бронзовый поэт». В преддверии ночи автору мнится, что в Лицейском саду
Воздушные кусты сольются и растают,И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнёт,С подставки на траву росистую спрыгнёт.Николай Гумилёв в стихотворении «Памяти Анненского» написал:
К таким нежданным и певучим бреднямЗовя с собой умы людей,Был Иннокентий Анненский последнимИз царскосельских лебедей.Гумилёв, благоговевший перед своим учителем, думается, оказался не прав: в прекрасную плеяду «царскосельских лебедей» влился и он сам, и его супруга Анна Ахматова, и Всеволод Рождественский, и Эрих Голлербах и многие другие талантливые поэты с трудной судьбой, пополнившие царскосельскую пушкиниану новыми стихами.
Родившийся в Царском Селе Всеволод Рождественский воспел «белый дворец в Царскосельском парке, горбатый мост, минарет, пруды…», барышень, читающих «в густой сирени царскосельских дач»… Гуляя по городу, молодой поэт вспоминает о Пушкине:
Чугунная Леда трепещущих крылНе отводит от жадного лона.Здесь Катюшу Бакунину Пушкин любилУ дрожащего золотом клёна…Ему слышится, будто вьюга шепчет
…сквозь тонкий лыжный свист,О чём задумался, отбросив Апулея,На бронзовой скамье курчавый лицеист.В круговерти метели перед молодым поэтом Иннокентием Оксеновым у ворот парка, где «литыми перспективами дубы соперничают с замыслом Растрелли», возникает видение: