Приют

Сагирова Елизавета

– Зачем? – Яринка вновь приняла беззаботный вид, – Вот увидишь, я скоро другого старичка найду. У меня на странице каждый день новые просмотры. И до папаши дозвонюсь, вот только пережду пару дней, чтобы Агафья успокоилась.

– А если отец разочаруется, и опять про тебя забудет?

– Зато я про него теперь не забуду. Он мне свою визитку дал, а там не только номер телефона, но и место работы.

И Яринка зловеще улыбнулась.

Глава 16.

Процедурная.

Последующие после мартовских событий недели потекли для нас относительно спокойно. Даже Яринкин телефонный

разговор с отцом, который она выпросила у Агафьи, прошёл на удивление мирно, что немало разочаровало мою подругу. Вопреки её ожиданиям отец не расстроился сорвавшемуся с крючка богатому зятю и не стал орать не непутёвую дочь, а здраво рассудил, что впереди у неё ещё много времени, и она вполне сможет заполучить кого-нибудь не хуже, а то и получше. Похоже, Яринкин папаша был тот ещё пройдоха, и, при встрече, по достоинству оценив внешние данные повзрослевшей дочери, за её успех на брачном рынке, не переживал.

Яринка тоже не стала теряться, и уже через неделю после своего последнего разговора с Львовичем, шла на онлайн-свидание со следующим кандидатом в женихи. Правда, вернулась она оттуда плюясь, и от дальнейшего общения наотрез отказалась, чем вызвала немалое возмущение, как Агафьи, так и одиноких одногруппниц, мечтающих хоть о чьём-нибудь внимании. Всеобщее неодобрение подругу не смутило, скорее наоборот – раззадорило, и она так же отшила следующего желающего юной невесты. А потом – ещё одного.

Я наблюдала за тем, как резвится подруга совершенно спокойно – по сравнению с её планами отмщения отцу, которые я была вынуждена выслушивать чуть ли не каждый день, это были цветочки. Тем временем мой "роман" с Головой тянулся без изменений, так же скучно и однообразно, как рисовал мне женишок нашу будущую совместную жизнь. Михаил Юрьевич не желал ни навестить меня в приюте, чтобы увидеться вживую, ни тем более заключить помолвку. Он хотел только по пятнадцать минут в неделю разговаривать о грядках и овощах. Как же я жалела тех девушек, других наших приютских невест, которым на самом деле предстоял брак с такими вот скучными, уставшими от жизни дядечками! И не переставала благодарить судьбу за Дэна, сулившего мне избавление от подобной участи.

Дэн ответил нам только в конце месяца. В записке он говорил, что достать книги на интересующую нас тему сможет только после того как вернётся. Откуда именно, Дэн не писал, но мы и так прекрасно поняли, что имеются в виду очередные учения, во время которых он сможет встретиться с другими. А сейчас, чтобы скрасить нам месяц ожидания, он посылает несколько книг, написанных до христианской революции, из которых мы можем лучше узнать, как жили люди в то время.

Книг оказалось пять, и все они были, как выразилась Яринка, мыльными операми. Рассказывалось в них о девушках, которые неизменно влюблялись в красавцев-мужчин и на протяжении всего повествования, то сходились с ними, то наоборот расходились. Не смотря на то, что сюжеты были крайне предсказуемыми, читалось интересно. Нас абсолютно пленила та лёгкость и вседозволенность, с которой эти жившие когда-то девушки, не знающие запретов и ограничений, распоряжались своей жизнью. К чему ещё можно было стремиться?

Также Дэн счёл нужным напомнить нам об осторожности, велел не искать с ним встреч, и вообще не устраивать никакой самодеятельности. Но это оказалось уже лишним – разговор в ночной церкви и выставленные им условия, были и без того очень свежи в нашей памяти. Поэтому, когда начался апрель и в ворота приюта заехал тёмно-зелёный автобус,

чтобы снова на месяц увезти старшегруппников, я даже не подошла к окну, и попрощалась с Дэном лишь мысленно.

Быть терпеливыми нам очень помогала вступающая в свои права весна. Каждое утро, глядя в окно, мы подмечали появление новых проталин, а по ночам слушали звон капели. Отступающая зима ещё огрызалась снегопадами и заморозками, но от этого было только радостнее встречать каждый по-весеннему ясный денёк. Гуляя, мы смотрели на лес за забором, на его освободившиеся от снежных шапок кроны, мы вдыхали запах просыпающейся под талым снегом земли, и всей душой торопили наступление лета. Лета, а с ним – пусть временной, но свободы.

Ещё, по вечерам, перед сном, я любила высунуться в окно, и смотреть на плывущую в высоте колокольню церкви – свою покорённую вершину. Это наполняло меня гордостью и давало надежду на то, что впереди будут и другие вершины, на которые я поднимусь.

А потом нагрянула Пасха. Но отдыха мне это не принесло. Нюра, после смерти сестры так и не вернулась в хор, и теперь я заняла её место, став полноценной певчей. Поэтому и после школы у меня не было времени заскучать. Яринка тоже не бездельничала. Варвара Петровна попросила её, как одну из лучших рукодельниц, помочь ей на продлёнках с обучением младших девочек, и теперь подруга целые вечера проводила в пошивочной.

Мой день рождения очень удачно пришёлся на весенние каникулы и пасхальные праздники, что позволило ему более-менее походить на торжество. Яринка подарила мне собственноручно сшитое нарядное платьице. Лёгкое и очень яркое, с порхающими по жёлтому фону разноцветными бабочками. И хоть обычно я была равнодушна к одежде, но в это платье просто влюбилась. Было в нём что-то от душистых таёжных полян, от цветочных речных берегов. Одногруппницы принесли в дортуар десерты с обеда, и мы устроили праздничное чаепитие. В церкви про мой день рождения тоже не забыли, Марфа Никитовна привезла мне в подарок из города толстую нотную тетрадь и набор разноцветных ручек. А также небольшой торт, который мы съели нашим маленьким коллективом, после чего все хором исполнили "Каравай" в мою честь.

Да, день получился замечательным, но сама по себе двенадцатая дата моего рождения не вызвала у меня никаких особых чувств, и мало чем отличалась от одиннадцатой или десятой. И девушкой я себя не почувствовала, не смотря на пафосное поздравление Агафьи по поводу оставшегося позади детства, и вступления в юность.

С Агафьей мы больше не препирались, неудобных вопросов не задавали, и она теперь обращала на нас внимание, не больше чем на других воспитанниц.

Зато начала чудить Настуся. Время от времени, по вечерам, когда мы все собирались в дортуаре, она заводила проникновенные монологи, смысл которых сводился к тому, как правильно и справедливо устроен мир божий, и что любая попытка пойти против его законов, будет неизбежно наказана.

– Вы только подумайте, сколько лет назад написана Библия, – ни с того, ни с сего начинала вдруг бубнить соседка,– Как изменился мир с тех пор, а люди всё живут и живут согласно её заповедям…

Я, Яринка, и даже Зина, переглядывались и закатывали глаза, но Настуся не унималась:

– Ведь как только люди ни пытались изменить всё, и у них даже иногда это получалось. Но всё равно потом всё становилось как прежде, и снова народ возвращался к богу…

Мы пробовали ругаться, не обращать на Настусю внимания, громко разговаривать друг с другом, или просто молча разбегаться, но это не помогало.