Приз для принцев
Шрифт:
— Мы сегодня не видели вас на прогулке, — сказала Алина.
— Да, я писал письма в отеле, — ответил Стеттон. И после короткой паузы продолжил: — Кроме того, у меня было небольшое дело к моему банкиру. В Маризи, должно быть, нехватка денег. Парень чуть не на шею мне бросился, когда я объявил о своем намерении внести на счет полмиллиона франков.
Алина пристально смотрела на него:
— Но это — большие деньги.
— Для кого-нибудь может быть, но не для меня, — напыщенно заявил молодой человек. — Я, скорее всего, спущу их за пару
— Сюрприз для меня?
— Да, — Стеттон поднялся и взял со стола небольшой сверток, который сам положил туда, когда вошел, — маленькое подношение, — продолжал он, срывая упаковку, — не знаю, понравится ли вам.
Он нажал на пружинку, открыв взорам жемчужное ожерелье, и протянул коробочку Алине.
Она испустила короткий вздох с восклицанием удивленного восторга и, взяв ожерелье с бархатной подушечки, приложила его к шее.
— Ох! — восхищенно вскричала она, не в силах сказать что-нибудь еще. Потом обвила руками шею Стеттона и прижалась губами к его губам. — Вот! — прошептала она прямо ему в ухо. — Я так много задолжала вам, что должна начать возмещать долги немедленно.
Никогда она не была так мила с ним, как в этот вечер.
Она позволила держать ее в объятиях столько, сколько он того хотел, он даже получил поцелуй, но ему все же пришлось попросить об этом. Она выразила надежду, что они могли бы скоро пожениться и покинуть Маризи… очень скоро.
От этой новой нежности Стеттон совсем ошалел и с большим трудом оторвался от нее, а когда выходил на улицу, то не сошел, а спрыгнул со ступенек крыльца.
Несколько дней спустя Алина проинформировала его, что ее не интересуют больше никакие драгоценности. Она сказала, что опасается держать их в своем доме, иными словами, подобные подарки были ей без надобности.
Однако, тут же добавила Алина, ей так полюбилось ожерелье, что она ничего не может с собой поделать, — оно вдвойне дорого ей по той причине, что Стеттон вручил его собственноручно. Однако, зная королевскую щедрость Стеттона, хотела предупредить еще один подобный подарок.
— Тьфу, пропасть, вы не можете отказаться принимать мои подарки! — возмутился Стеттон, чей слух резанула эта фраза. — Королевская щедрость…
Дискуссия кончилась тем, что тремя днями позже ей пришлось принять подарок в виде ста тысяч франков.
Бедный парень был действительно доведен до того, что принес их наличными и сунул ей в руки.
Когда он, покинув ее дом, вышел на улицу, его охватило чувство, что он свалял дурака, но воспоминания об ее нежности и доказательствах ее любви вернули его в неисследованные глубины собственного мозга — в данном случае в область весьма значительную.
Он достиг Уоддерин-Плейс, направился к восточной ее стороне и вошел в двери дома номер 18. Это была одна из старинных, резиденций, оставленных ее обитателями, переехавшими на Аллею. Сейчас особняк был разделен на апартаменты, сдававшиеся холостякам.
Стеттон
— Войдите.
Он вошел. Комната тонула в табачном дыму, крепко пахло пивом. Фредерик Науманн поднялся со своего места в большом мягком кресле у окна и простер руки к гостю. Стеттон неодобрительно фыркнул.
— Ну и ну! Запах тут у тебя стоит такой, будто это пивная, а не аристократические апартаменты молодого перспективного дипломата. Бога ради, открой окно.
— Ничем не могу помочь, — бодро сказал Науманн. — Это — подходящая для меня атмосфера. Я предаюсь глубоким размышлениям и получаю от этого удовольствие.
Стеттон схватил книгу, которую приятель отложил при его появлении. Оказалось, что это — «Милый друг».
— Очень содержательное чтение, — весьма саркастически заметил он. — Ты просто-напросто безнравственный и патологический раб плоти — твоей собственной плоти, разумеется. Какого лешего ты, хотя бы время от времени, не показываешься на людях?
— Я занят, — заявил Науманн, — очень занят.
— Ну еще бы. Судя по тому делу, за каким я тебя только что застал. В Маризи уже все решили, что ты умер. Выйди, погляди на солнышко!
В конце концов он почти силой вытащил Науманна на улицу. Они прогуливались около часа, потом направились в отель Стеттона обедать.
Науманн все еще ворчал на то, что его вытащили в мир, который его больше не интересует, что целых полдня прошли впустую, и грозился обрушить страшную месть на голову Стеттона. Почему не позволить ему тихо сидеть в собственной комнате, если это составляет самое большое удовольствие его жизни?
— Ты умрешь от сухой гнили, — пообещал Стеттон с оттенком осуждения. — Кроме того, я не стал бы просто так вытаскивать тебя из твоей дыры. У меня есть цель.
— Ага! Цель! — вскричал Науманн.
— Успокойся и выслушай. Сегодня днем я был у мадемуазель Солини. — Науманн слегка нахмурился. — Виви, конечно, присутствовала… как всегда. Так вот, она говорила исключительно о месье Науманне. Почему он не пришел вместе со мной? Где он? Не правда ли, у него красивые глаза? Ей-богу, это вызывало сострадание. Какого лешего тебе не побывать там и не позволить бедной девочке поглядеть на тебя?
— Я же сказал тебе на следующий же день, что ничем не могу помочь, — сказал Науманн, заметно, впрочем, тронутый рассказом приятеля.
— Я говорю не об этом. Я говорю об акте обычного милосердия.
— Вздор. Девушка уже забыла о моем существовании.
В который раз повторяю: я не должен ходить к мадемуазель Солини.
— А я в который раз спрашиваю почему. — Стеттон почти сердился.
— Это мое личное дело.
— Конечно. Мне незачем совать в него нос. Только мне кажется, что как друг я все же могу претендовать на какие-нибудь объяснения.
— Это не приведет ни к чему хорошему.
— Тем не менее я хотел бы услышать.