Приз варвара
Шрифт:
— Да, именно так, детка. Отпусти контроль, ради меня.
Снова зарычав, он начинает стремительный, резкий ритм толчков. Он движется настолько резво, что я не успеваю приподнимать бедра достаточно быстро, чтобы соответствовать его движениям. Его шпора, когда он толкается в меня, непрерывно дразнит мой клитор, и он врезается в меня настолько жестко, что шкуры под нами сбиваются в кучу. Не то чтобы для меня это имело хоть какое-то значения — от того, как он на мне двигается, я чувствую себя невероятно. Мой рот разинут от непрерывных стонов, и я не в силах сформировать связную мысль. Мое тело насыщенно слишком уж сильным чувственным удовольствием,
— Моя, — цедит он сквозь зубы. — Моя женщина. Моя пара. — Его толчки становятся грубее, сильнее, и я стону, когда меня охватывает еще один оргазм. — Моя.
И тогда я чувствую это — горячий всплеск жидкости внутри меня, и я понимаю, что он кончает. Его тело надо мной содрогается в то время, когда он продолжает врезаться в меня. Пока он кончает, я цепляюсь за него, поскольку в моем теле все еще бешено бушует мой собственный оргазм. Когда он обрушивается на меня, я испускаю стон облегчения. Если бы он продолжал в меня врезаться, у меня нет никаких сомнений, что я бы продолжала кончать снова, снова и снова.
Вспотевшая, замше-подобная синяя кожа прилипает к моей, а его длинные волосы дико разбросаны у меня на лице. Правда, это меня заботит меньше всего. Закрыв глаза, я растворяюсь в ощущениях, как его грудь мурлычет напротив моей. Это кажется таким… интимным. Даже в большей степени, чем секс. Словно наши кхаи признаются друг другу в любви.
Салух поднимает голову и вглядывается в меня сверху вниз, затем начинает целовать мое лицо короткими, обжигающими поцелуями.
— Я так рад, — шепчет он.
— Рад? — спрашиваю я, глядя в его красивое лицо. — По поводу чего?
— Рад, что мой кхай наконец-то прислушался к моим мольбам. — Он насмешливо усмехается. — Я уже много лун умолял его объявить тебя моей парой. До сих пор он молчал.
Я застенчиво улыбаюсь ему. Неужели он любит меня уже столько времени?
— Похоже, я сначала должна была примириться с теми ужасными вещами.
В тот самый момент, когда я это говорю, я понимаю, что совершенно права. У меня нет внутриматочной спирали, как у Джоси, и я не принимала таблетки, как Меган, которая стала резонировать своей паре через несколько месяцев после того, как мы здесь приземлились. У меня не было никаких физических причин, препятствующих мне тут же с кем-то спариться.
Все это было только душевно. Возможно, мой кхай это знал, и знал, что мне нужно время, чтобы примириться с жизнью здесь. Что я должна примириться, что мужчина прикасается ко мне, прежде чем я смогу жить дальше.
Возможно, он знал, что я нуждаюсь именно в Салухе.
«Кхай, ты умница, — говорю я ему. — Лучше всех!»
Часть 17
ТИФФАНИ
Следующие четыре дня мы практически не покидаем наши шкуры. Мы едим, пьем, пригоршнями снега смываем с наших тел пот, после чего возвращаемся обратно в постель и ведем себя, как подростки. На самом деле, очень похотливые подростки.
Я это обожаю. Я обожаю каждое мгновение, проведенное с Салухом. В постели он ненасытен, к тому же еще и авантюрный. Для него нет ничего слишком извращенного или ненормального, и мы пробуем все позы, которые
Да разве можно на такое жаловаться?
Резонанс — основная причина, почему мы такие ненасытные: мурлыканье между нами идет просто безостановочно, и я подозреваю, что мы будем сексуально возбужденными, как дураки, пока он не зачнет в моей утробе младенца. Я уже сейчас вижу в сексе некоторые отличия — как только я слышу его мурлыканье, я промокаю. Без разницы, что мы только что занимались сексом, от него у меня мгновенно намокают трусики. Ну, если б у меня были бы трусики. Что же до Салуха? Он больше не «стреляет холостыми». Теперь, когда он кончает, его семя извергается молочным и густым, а не скорее жидким, как раньше. Могу лишь догадываться, что там полным-полно сперматозоидов, которые так и стараются изо всех сил, дабы забить мне гол. Я не против. Я уже размечталась о детишках с рожками Салуха и с моими дикими, кудрявыми волосами. Черт, это был бы самый красивый малыш на свете.
Даже после того, как первоначальное безумие резонанса проходит и мы больше не испытываем острой потребности вытрахать друг у друга мозги, нам не до исследований. Мне не очень-то интересует то, что содержится на этом корабле; для меня все это печальный, сломанный мусор. Я не такая, как Харлоу, которая постоянно изводит себя мыслями об изобретениях. Я скорее девушка-ремесленница. И для меня очевидно, что Салух не доверяет ничему из вещей этого старого космического корабля, поэтому мы придерживаемся исключительно нашего костра.
Где-то через неделю заканчиваются запасы топлива для костра, также, как и еда. Оставшись без источника обогрева, пару дней мы греемся, прижимаясь друг к другу под нашими одеялами, затем Салух заявляет, что самое время выйти в снега и немного поохотиться. Я предлагаю пойти с ним, однако он отказывает. Моей лодыжке сейчас гораздо лучше, она уже не такая опухшая, но он настаивает, чтобы я еще какое-то время на нее не наступала. Так что я, закутавшись в одеяла, провожу день в полном одиночестве у остывшего кострища, то недовольно дуясь, то немного дремля. Этот день без моей пары, когда он не рядышком со мной, кажется таким длинным и чертовски одиноким.
Как только Салух возвращается с замороженной тушей двисти и сумкой, полной топливом для костра, я бросаюсь его лапать и осыпать поцелуями до тех пор, пока он, напрочь забыв про еду и костер, тащит меня в постель, дабы заняться со мной любовью. После того, как мы поели и развели костер, мы лежим голыми в шкурах в объятиях друг друга. Мои пальцы переплетены с его бльшими, а он продолжает целовать мое плечо, без сомнения готовый к следующему раунду секса.
Однако он удивляет меня своими словами.
— Ты скучаешь по дому? По дому, где ты жила до того, как оказалась здесь?
Я оглядываюсь и смотрю на него.
— А почему ты спрашиваешь?
Он снова целует меня в плечо, после чего легонько облизывает мою кожу.
— Потому что я представляю, что ты живешь в таком месте как это. — Он жестом руки обводит старый корабль. — И это заставляет меня задуматься, сможешь ли ты когда-нибудь быть по-настоящему счастлива, живя в пещере.
Улыбнувшись. я тяну его руку к своей груди, чтобы он мог поиграть с моим соском.