Признание этого мужчины
Шрифт:
— Мне чертовски удобно! — Я щипаю его за сосок, и он смеется. Это хорошо. Ему легко делиться этим со мной.
— Ей удобно, — повторяет он.
— Да. Какую работу ты выполнял?
— Всю подряд. Собирал посуду в баре, подстригал газоны. Отец бесился, но я не позволил ему остановить меня. Потом мне объявили, что мы переезжаем в Испанию.
— И ты отказался ехать.
— Да, в тот момент я еще не отваживался заходить в комнаты «Поместья». Я все еще был девственником «Поместья». — Он ухмыляется. — Но в мой восемнадцатый день рождения Кармайкл дал мне вольную. Худшее, что
— Эскапизм, — шепчу я. Он избегал чувства вины за родительский гнев, с помощью чрезмерных возлияний и слишком большого числа женщин. — Что Кармайкл думал обо всем этом?
Джесси улыбается.
— Думал, что это такой период, и это пройдет. А потом он сам умер у меня на глазах.
— И твои родители пытались заставить тебя продать «Поместье». — Все это я уже знаю.
— Да, прослышав о смерти дяди, они вскоре прилетели из Испании. Обнаружили, что я, младшая версия семейной паршивой овцы, принял управление на себя, пьянствовал и менял женщин как перчатки. Я испробовал вкус свободы, без их вечных попыток слепить из меня идеального сына. Я стал дерзким и уверенным в себе, а теперь еще и чрезвычайно богатым. — Его губы сжимаются в прямую линию. Он до краев переполнен негодованием. Это действительно невозможно исправить. — Я сказал им, куда засунуть их ультиматум. «Поместье» было жизнью Кармайкла, а потом стало моей. Точка.
Что на такое сказать? Я полагала, что мне многое было ясно, но сегодняшний разговор в ванной посрамил это. Джесси преждевременно лишился двух самых важных людей в своей жизни, и смерть обоих связана с автомобилями, так почему, черт возьми, он гоняет как полный псих? Не знаю, но все это добавляет объяснения его чрезмерной заботливости.
— Наши дети будут теми, кем они захотят быть. — Я кусаю его за подбородок. — Если только не захотят стать плейбоями.
Джесси крепко сжимает мои ягодицы.
— Сарказм вам не к лицу, леди.
— А я думаю, что к лицу, — тихо возражаю я.
— Ты права. — Он приподнимает меня и целует сосок. — Моя метка исчезает.
— Тогда обнови ее.
Я прижимаюсь к нему грудью, как маленькая искусительница, как он меня называет, и Джесси обхватывает губами мой сморщенный бугорок и нежно ласкает языком. Я стону, протяжно, низко и глубоко удовлетворенно, трусь носом о его влажные локоны и вдыхаю восхитительный аромат.
— Приятно? — спрашивает он, стискивая зубы.
— Ммм. — Чувствую себя умиротворенной, просветленной.
Джесси скользит губами к моей исчезающей метке и начинает нежно сосать, вызывая прилив крови к поверхности.
— Ава, я не уверен, как буду относиться к нашим детям у твоей груди.
Он отпускает меня, и я соскальзываю вниз, задевая кое-что очень твердое. Его глаза расширяются, и он резко охает.
— О, нет, мы не можем. — Он сдвигает меня и садится. — Я не буду, Ава. И не смей переходить в режим искусительницы.
Я хмуро смотрю на него.
— Корнуолл, — угрожаю я, и он в ужасе отшатывается, но вскоре мой хмурый взгляд встречается с его, вероятно, более свирепым.
— Ты никуда не уедешь! — рычит он, вставая, его красивый, гладкий железный стержень как раз на нужном уровне для моей коленопреклоненной позы. Я быстро хватаю его, прежде чем он успевает выйти из ванны, обхватываю ладонью и притягиваю к себе. — Черт, ты, маленькая гребаная мучительница.
— Собираешься меня покинуть? — Медленно двигаю рукой по его члену. Я такая плохая.
Он качает головой.
— Ава, ни единого гребаного шанса на этой планете, что я возьму тебя.
— Сядь. — Я киваю на край ванны и провожу языком по влажной головке огромного члена.
Он шипит и смотрит в потолок.
— Ава, если оставишь меня в подвешенном состоянии, потому что тебя затошнит, я, бл*ть, сойду с ума. — Он мягко толкается вперед.
— Не оставлю. — Я не знаю этого наверняка, но есть и другие способы сделать это. — Сядь.
Я толкаю его на край ванны и опускаюсь на колени между его бедер, но у меня нет возможности проявить творческий подход к своему занятию.
Он хватает меня за руки.
— Если я сижу на этой стороне, то ты сидишь на другой. — Он впивается в меня голодным поцелуем и отстраняется, тяжело дыша, его глаза полностью затуманены. От предвкушения у меня сжимается живот. — С широко раздвинутыми ногами.
Я чуть охаю и тут же проклинаю себя за это. Джесси заманивает меня в то место, где все возьмет под свой контроль. Он провоцирует меня взглядом, полным обещаний и удовольствия, бросая мне вызов отказаться. Просунув руки мне под мышки, Джесси поднимает меня на ноги и мягко отталкивает назад. Я шлепаюсь задницей на край гигантской ванны. Моей влажной плоти жестко сидеть, не то чтобы меня это особо волновало. Кажется, я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме сидящего напротив меня мужчины, такого обжигающе горячего и твердого. Джесси проводит языком по нижней губе, и я ловлю себя на том, что повторяю за ним.
— Оближи пальцы, Ава, — приказывает он.
Никакой нежности и ласки, которых я так опасалась. Он в режиме доминирующего Джесси. Я в своей стихии. Я знаю, что никаким жестким трахом это не закончится, но его взгляд, поза, этот командный тон.
Подношу пальцы ко рту и проникаю ими между губ, медленно и тщательно облизываю, не отрывая от него взгляда. Я не смогла бы, даже если бы попыталась. От обычной зависимости достаточно трудно избавиться, но когда его глаза полуприкрыты, а из-под роскошных ресниц сочится голод… сопротивление бесполезно.
— Опускай руку спереди, — хрипло говорит он. — Медленно.
Я подчиняюсь и лениво веду ладонью вниз по телу, лаская соски и скользя по животу.
— Достаточно медленно для тебя?
— Я разве велел разговаривать? — спрашивает он, не сводя с меня глаз.
Я надуваю губы, но продолжаю путь вниз, добираясь до места соединения бедер.
— Остановись. — Он отрывает от меня взгляд, и, не торопясь, опускает глаза вниз, наслаждаясь видом, прежде чем достигнуть моей руки. — Один палец, детка. Медленно вставь один палец внутрь.