Признание моджахеда
Шрифт:
Казим, схватив автомат, резко обернулся.
Джума поднял руку:
— Ассолом аллейкум, Казим, я не враг!
— Тогда кто ты, я не знаю тебя!
— Да, меня ты не знаешь, но тебе наверняка известно имя Абдула Асадани. Человека, которому ты обязан жизнью?
Казим прищурился:
— Ты от Абдулы? Назови себя!
— Джума.
— Кто-нибудь видел, как ты вошел ко мне?
— Нет!
— Что тебе надо?
— Может, предложишь присесть, мне пришлось преодолеть немалый путь от Баррияра до Андената?
Казим положил автомат, указал на кошму:
— Присаживайся! Я приготовлю
Джума кивнул:
— Чай сейчас не помешает.
Поставив перед неожиданным гостем чайник и пиалу, Казим спросил:
— Так что тебе нужно от меня?
— Не мне, Казим, Абдулу!
— А ты не подумал о том, что я могу сдать тебя Исмаил-Хану? Он щедро вознаградил бы меня за это!
Джума спокойно ответил:
— Абдул уверен, что ты не выдашь его человека. Иначе он не послал бы меня к тебе.
— Ну хорошо! Что нужно Абдулу?
Отхлебнув глоток обжигающего тонизирующего напитка, Джума сказал:
— Люди Исмаил-Хана похитили гостей Абдула, русских журналистов. Абдул хотел бы знать: кто конкретно это сделал и какова судьба русских? Где они? Что с ними? Зачем Исмаил-Хан похитил их?
Казим вздохнул:
— Я всего лишь рядовой воин в отряде Исмаил-Хана, и мне известно немногое. Да, русских действительно похитили люди Исмаил-Хана. В крепость заложников доставили помощник саиба, Хаджи Хадрияр, и двое его подчиненных, Ахмад и Рахим. Пленников содержат в подвале бункера, что оборудован в пещере скалы между цитаделью, главным зданием крепости Хандар и гаражом. Насколько мне известно, пока все трое русских живы. О намерениях Исмаил-Хана насчет заложников ничего не ведаю. Поговаривают, будто он затребовал с родственников женщины, которая входит в съемочную группу, большой выкуп. Но это только слухи. Сегодня к Исмаил-Хану заезжал Омар Дамири. О чем они говорили, не знаю, но видел, как к гостям выводили женщину-журналистку. Это все, что мне известно.
Джума кивнул:
— Ясно! Абдул хотел бы знать, если понадобится твоя помощь, ты поможешь ему?
— Чем я могу помочь Абдулу?
— Он не простит Исмаил-Хану похищение русских и убийства своих людей и предпримет все усилия, чтобы отомстить и освободить заложников. Абдул прекрасно понимает, что сейчас Исмаил-Хан сильнее и прямое столкновение с ним губительно. А посему будет действовать иначе. Как? Не знаю. Думаю, Абдул найдет способ наказать Исмаила. Но для того чтобы подготовить акцию возмездия и освобождения русских, необходимо знать, что происходит в крепости. И единственный человек в стане Исмаил-Хана, кто может информировать Абдула об этом, ты, Казим!
— Почему Абдул думает, что я способен на предательство?
— Абдул так не думает. Он считает тебя хорошим воином, порядочным человеком, а главное, Абдул уверен в том, что ты служишь Исмаил-Хану не по доброй воле, а по принуждению и стечению роковых обстоятельств. Или он не прав, Казим?
Хозяин мазанки поднялся, подошел к окну, завесил его старой, грязной простыней. После чего проговорил:
— Он прав! Но как бы то ни было, я все же служу Исмаил-Хану и предать его не могу. Да, Абдул спас мне жизнь. Я должник Абдула и готов отдать долг, но не ценой предательства. Абдул спас мне жизнь, пусть заберет ее. Твоими руками. У тебя есть нож, так убей меня, я не буду сопротивляться. Пусть моя жизнь станет платой за то, что сделал для меня уважаемый Абдул.
Джума сказал:
— Я еще молод, чтобы осуждать кого-либо. Но мне по душе твое поведение. Поведение воина. Оно вызывает уважение. Однако ответь мне, отважный Казим, на несколько вопросов, прежде чем я уйду.
— Спрашивай!
— С каких пор воинами стали считаться бандиты, похищающие безоружных, беззащитных людей, чтобы получить за них деньги?
Казим промолчал. Джума продолжил:
— Почему Исмаил-Хан из засады убил двух наших воинов? Убил, не объявив Абдулу войны или каких-то претензий? Разве люди Абдула когда-нибудь совершали подобное?
Казим ответил:
— Мне об этом неизвестно!
— Потому что этого никогда не было! А теперь ответь на такой вопрос. Что будет с заложниками, если их семьи не смогут заплатить выкуп?
— Не знаю!
— Знаешь, Казим, не к лицу воину лгать. Их казнят. Жестоко, прилюдно. И ты будешь стоять рядом, смотреть, как невинным жертвам перерезают горло. Смотреть и молчать. Или кричать вместе со всеми «Аллах акбар», будто убийство несчастных славит Всевышнего. Разве Коран учит нас убивать невинных? Нет, это заставляют делать те, кто захватил власть. Если ты считаешь предательством противодействие несправедливости, то тогда, конечно, нам не о чем с тобой больше разговаривать. Я ухожу. Но перед этим должен выполнить волю командира.
Джума достал из тайника одежды малогабаритную, но мощную, современную японскую станцию импульсной связи, переговоры по которой ни запеленговать, ни тем более перехватить невозможно.
— Я оставлю тебе рацию. Можешь выбросить ее, можешь продать, она стоит дорого, можешь отнести в подарок своему хозяину. Но… если ты решишь помочь человеку, которому обязан жизнью, то через нее выйдешь на связь с ним. Спасибо за чай! Мне пора возвращаться.
Казим предложил:
— Может, отдохнешь до утра? А утром я выведу тебя из кишлака.
— Нет! Утром, даст Всевышний, я буду уже в Баррияре. Там дышится легко и свободно, здесь же я задыхаюсь в атмосфере коварства и зла. Извини, Казим, и прощай! Не надо меня провожать!
— Передай Абдулу, я помню о том, что он сделал для меня.
Джума усмехнулся:
— Передам! Только как это будет звучать после нашего с тобой бесполезного разговора? Но передам обязательно.
Представитель Абдула вышел из дома Казима, благополучно покинул кишлак, вошел в лесной массив и двинулся в сторону Баррияра. Ему предстояло пройти почти пятьдесят километров.
Казим же, вновь оставшийся один в этой ненавистной ему мазанке, задумался. Почти час он сидел, глядя в одну точку. Затем резко встал, спрятал среди хлама радиостанцию Абдула, разделся и лег на кошму. Уснул он, когда за окном забрезжил рассвет.
…Бывшего секретаря российского посольства Тимура Галимовича Галимова разбудили в 6 утра. Не привыкший так рано вставать, предатель поднялся в плохом настроении. Слуга Рахмона проводил его в пристройку, где был оборудован душ. Постояв недолго под струями прохладной воды, побрившись, Галимов вернулся в свою спальню. Оделся. В проеме дверей показался все тот же слуга: