Признания невесты
Шрифт:
Серена вспомнила, как он уложил ее на сухую скошенную траву и ласкал руками и губами, нашептывая на ухо жаркие, страстные слова.
После всего, что случилось потом, она не могла поверить, что Джонатан задумал соблазнить ее, а потом бросить. Можно считать ее наивной и даже глупой, однако она была уверена, что вначале и он оказался рабом их взаимной страсти.
Довольно долго она лежала на спине, глядя на смутные в полутьме очертания лепных украшений.
После нескольких встреч с ним в присутствии Уилла Серена
Но почему? Каковы истинные побуждения Джонатана? Она поняла, почему он ее поцеловал, – Джонатан хотел уяснить, на самом ли деле перед ним Мэг. Но что он планировал предпринять, установив истину? Если он считал себя самым близким другом Уилла, почему до сих пор не изобличил ее?
Это было ужасно и грешно, и Серена чувствовала, что обманывает всех и себя также. Но спустя столько лет она все еще хотела Джонатана. Так сильно, что испытывала физическую боль. Его поцелуи, его губы – она уже забыла, как они действовали на нее, пока он не поцеловал ее у себя в кухне. Эти поцелуи смягчили каждую клеточку ее существа так же легко и быстро, как весеннее солнце превращает в воду зимний снег.
Они с Джонатаном не договаривались о свидании на балу в доме вдовствующей герцогини. Они увидели друг друга в бальном зале. После того как они обменялись несколькими взглядами и жестами, он увел ее в альков на верхней площадке лестницы, занавешенный плотными бархатными шторами и выходивший в бальный зал на манер балкона в театре. Опасность возбудила ее тогда, сделала беспечной, даже безрассудной.
Времени она не теряла. Как только он уселся в обитое бархатом мягкое кресло, она расстегнула пуговицы на ширинке его брюк, потом подняла вверх юбки, широко расставила ноги и села на него верхом. Она чувствовала в этот момент огромное наслаждение, хоть и понимала, что вокруг них люди и что, если она произведет самый незначительный шум, его могут услышать многие…
Внезапный взрыв смеха по другую сторону бархатной шторы так напугал Серену, что она оцепенела, потом приподнялась, откинулась назад и, вскрикнув, упала головой на подушку, все еще сотрясаемая пароксизмами неутоленной страсти.
Это и был тот случай, когда их с Джонатаном обнаружила вдовствующая герцогиня…
Наконец она, хоть и не сразу, смогла расслабиться и поплотнее завернулась в одеяло. После скандала и позора той ночи Джонатан не поддержал ее, как она поначалу надеялась. Не избавил от позора. Вместо этого он отрекся от нее. Нанес ей прямой удар.
Тетя Джеральдина тогда говорила ей, что она слабое нелепое создание, к тому же глупое и безнравственное, что Джонатан никогда не любил ее, что она вообще ему не нужна. Вскоре после того Серена с позором уехала из Лондона.
– Почему? – громко произнесла она.
Да, почему это должно было обернуться таким образом?
Она повернулась на бок, подтянула колени к груди и принялась смотреть на дверь, до боли страдая всем сердцем от горькой несправедливости происшедшего.
Феба до сих пор еще не побывала в той части Лондона, где Себастьян снимал квартиру. Улицы в этом районе, весьма оживленные, были очень узкими, а дома, на вид весьма нуждающиеся в ремонте, по большей части маленькими и близко расположенными один к другому. Аппетитный запах жареных пирожков пробивался на улицу из окон лавчонок, уже закрытых по случаю вечернего времени, а весенние цветы благоухали в деревянных ящиках на подоконниках, но эти приятные ароматы смешивались с чадом из труб и вонью стоячей воды.
Себастьян остановился у высокой узкой двери, которая выходила прямо на тротуар. Он подвел Фебу совсем близко к этой двери и, сжав ее руку в своей, принялся отпирать замок ключом, который держал в другой руке. Феба поглядывала на него искоса.
Он нервничал, и от этого на щеках у Фебы вспыхнул румянец удовольствия. Она знала, что Себастьян опытный любовник, – он сам сказал об этом, и это ее не удивило. Но теперь он волновался, потому что с ним была она, Феба Донован, и он беспокоился о ней.
Он ввел ее в дом, и когда закрыл дверь, оба оказались в полной темноте.
– Подождите здесь, я сейчас зажгу свечу.
Она подчинилась и, стягивая перчатки, вслушивалась в удаляющиеся шаги, но скоро поняла, что эти шаги приближаются. Свет мигал и снова вспыхивал, и вот Феба увидела своего кавалера у стола в небольшой комнате за прихожей, которая была совсем уж крохотной. Он улыбнулся ей, на его красивое лицо теперь упал желтый свет, и Феба тоже улыбнулась.
– Ничего похожего на дом леди Олкотт, – произнес он извиняющимся тоном.
Она в ответ покачала головой и сказала:
– Как вы могли подумать, что меня занимают подобные вещи?
Улыбка его погасла, а между бровями появилась морщинка.
– Всех они занимают, Феба.
– Но не меня, – возразила она. – Я об этом ничуть не беспокоюсь.
Он раскрыл объятия, и она бросилась в них. Он сомкнул кольцо рук, потом одним движением сбросил с ее головы капюшон и зарылся лицом в волосы.
– Я недостаточно хорош для них, – пробормотал он. – Я недостаточно хорош для вас.
Она запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Не может быть, чтобы вы говорили это всерьез.
Его кивок был едва заметным, но тем не менее он был, и она в одну секунду поняла, почему он так осторожничает в отношениях с ней, почему так упорно обращается с ней словно она хрупкая как стекло.
– Моя семья бедна, – сообщила она.
Быть может, беднее, чем его семья, если учитывать все обстоятельства.
– Но аристократична. Ваш дядя был виконтом. Ваш дедушка был графом.