Признайся
Шрифт:
И когда она, наконец, закрывает дверь в последний раз, я хочу снова по ней постучать. Хочу заставить ее открыть в четвертый раз, чтобы я смог прикоснуться своими губами к ее и почувствовать, что наше будущее многообещающее.
Прежде чем я решаю, следует ли уйти и подождать до завтра или вернуться и заставить ее открыть дверь, чтобы я мог поцеловать ее, мой телефон принимает решение за меня. Он начинает звонить. Я вытаскиваю его из кармана и отвечаю на звонок отца.
– Ты в порядке?
– спрашиваю его.
–
Могу сказать по его голосу, что он пьет. Он бормочет что-то невнятное, а затем... ничего.
– Папа?
Молчание. Выхожу из дома, закрывая рукой другое ухо, чтобы лучше слышать его.
– Папа!
– кричу.
Я слышу шорох, а затем еще какое-то бормотание.
– Знаю, я не должен был так делать... Прости, Оуэн, я просто не мог...
Я закрываю глаза и пытаюсь сохранять спокойствие, но в этом нет никакого смысла.
– Скажи мне, где ты. Я в пути.
Он бормочет название улицы недалеко от его дома. Я говорю ему, чтобы оставался на месте, и бегу всю дорогу обратно к своей квартире, чтобы взять свою машину.
Понятия не имею, что меня ждет, когда доберусь до него. Я просто надеюсь, что он не сделал что-нибудь глупое, за что его могут арестовать. Ему везло до этого момента, но ни у кого не может быть столько же удачи, сколько было у него.
Я его не вижу, когда поворачиваю на улицу. Несколько отдельно стоящих домов, но в целом пустынный район, находящийся недалеко от местности, в которой он живет. Когда я доезжаю до конца дороги, я, наконец, вижу его машину. Похоже, он съехал в кювет.
Я останавливаюсь на обочине и выхожу, чтобы проверить его. Подхожу к передней части автомобиля, чтобы оценить ущерб, который он мог нанести, но ничего нет. Задние фонари его машины горят, и, похоже, он просто не смог сообразить, как вернуться на дорогу.
Он в отключке на переднем сиденье, а двери заперты.
– Папа!
Я бью по стеклу до тех пор, пока он, наконец, не просыпается. Он возится с кнопкой на двери и наполовину опускает стекло в попытке разблокировать автомобиль.
– Та кнопка, - показываю ему.
Открываю дверь, разблокировав ее через окно.
– Подвинься, - прошу я.
Он опирается головой о подголовник и смотрит на меня с лицом полным разочарования.
– Я в порядке, - бормочет он.
– Мне просто нужно вздремнуть.
Плечом сталкиваю его с водительского сиденья. Он стонет и перелезает, оседая на пассажирской двери. К сожалению, это превратилось в рутину. Только в прошлом году мне трижды пришлось спасать его. Было не так плохо, когда он просто перекрывал боль таблетками, но теперь, когда он смешивает их с алкоголем, становится сложнее скрывать это от остальных.
Я пытаюсь завести машину, но она стоит на передаче. Перевожу ее в режим парковки и с легкостью завожу. Включаю заднюю передачу и без проблем выезжаю на дорогу.
– Как ты это сделал?
– удивляется он.
– Это не сработало, когда пытался я.
– Он стоял на передаче, папа. Ты не можешь завести автомобиль, когда он стоит на передаче.
Когда мы проезжаем мимо моей машины, оставшейся на обочине, я поднимаю брелок и нажимаю кнопку, чтобы запереть ее. Надо договориться с Харрисоном, пусть заберет меня и отвезет к машине после того, как доставлю отца домой.
Мы проехали около мили, когда отец начинает плакать. Он корчится у пассажирского окна, и все его тело начинает дрожать от сдерживаемых слез. Это причиняет беспокойство, но у меня выработался иммунитет. И похоже, я больше ненавижу то, что стал невосприимчив к его депрессии, чем саму его депрессию.
– Прости, Оуэн, - задыхается он.
– Я пытался. Я пытался, пытался, пытался…
Он рыдает так сильно, что становится все сложнее понимать его слова, но он все равно продолжает:
– Всего два месяца, это все, что мне нужно. Я пойду к врачу после этого, я обещаю.
Он продолжает плакать от стыда, и для меня это самое сложное. Я могу отнести это к перепадам настроения сейчас, во время ночных звонков. Это происходит не первый год.
Вид его слез съедает меня. Он выглядит так, словно все еще не может забыть ту ночь, из-за которой я вынужден принимать его оправдания.
Депрессия в его голосе навевает ужас той ночи, и как бы я ни хотел ненавидеть его за слабость, я также могу похвалить его за то, что он по-прежнему жив. Если бы я был на его месте, не уверен, что у меня было бы желание жить.
Его плач мгновенно прекращается, когда огни полицейской машины заполняют автомобиль. Меня много раз останавливали и я знаю, что это, как правило, обычная вещь для автомобиля, находящегося на дороге в столь поздний час. Но состояние моего отца сейчас заставляет меня нервничать.
– Отец, позволь мне разобраться с этим, - прошу я, съезжая на обочину дороги.
– Он поймет, что ты пьян, если откроешь рот.
Он кивает и нервно смотрит на копа, приближающегося к машине.
– Где твоя страховка?
– спрашиваю отца, когда полицейский подходит к окну. Отец шарит в бардачке, пока я опускаю стекло.
Полицейский сразу кажется мне знакомым, но я не признаю его. Я не узнаю его до тех пор, пока он не наклоняется и не смотрит мне прямо в глаза. Кажется, его зовут Трей. Не могу поверить, что помню это.
Здорово. Меня остановил именно тот единственный парень, которого я когда-то ударил.
Он, кажется, не помнит меня, что хорошо.
– Права и страховка, - приказывает он сухо.
Я вытаскиваю права из кошелька, а отец протягивает мне свою страховку. Когда я передаю их Трею, он просматривает мои права в первую очередь. Он ухмыляется почти сразу.