Признаю себя виновным...
Шрифт:
Издевательскую иронию, звучащую в словах Мухтара, Зайнаб воспринимает сейчас, как затаенную обиду против нее. Она ищет его взгляда, она хочет передать ему всю горечь, накопившуюся в сердце. Молит о прощении и оправдывается. Заверяет его в своей невинности… Но глаза секретаря сельсовета остаются холодно вежливыми и лишь изредка в них мелькает усталая покорность.
— Как же вы думаете добираться до города? Автобус уже ушел, такси редко заходят к нам, — он дышит на круглую печать, с силой прижимает ее к командировочному удостоверению Зайнаб. — На всякий случай, я отметил ваш документ завтрашним числом… Но мы, конечно, постараемся отправить вас с попутной машиной…
Эти слова вызывают в ней надежду: «Он не хочет, чтобы я сегодня уезжала! Он любит, любит, он только вынужден скрывать свои чувства здесь, при посторонних!» И она так радостно улыбается, что даже мрачный старик, который смотрел на нее раньше с укором, тоже распускает на лице улыбку. Один лишь Мухтар ничего на замечает.
— …но только на всякий случай. — Ей кажется в этот момент, что во взгляде его мелькает нехороший, злобный огонек. — Только что мне звонил из школы товарищ Салимов… Он по каким-то причинам опоздал, как и вы, на автобус, а ему непременно надо успеть в банк… Всё, что касается школы, сельсовет принимает очень близко к сердцу.
Мухтар тут же принимается крутить ручку телефона: — Заготхлопок?… Товарищ Абдуразаков?… Здравствуйте. С вами говорит Махсумов, из сельсовета… Очень большая просьба… Да, да, вы угадали… Директору школы и товарищу, командированному к нам из облоно, необходимо срочно попасть в город…
Зайнаб не слышит конца фразы. Бросив случайный взгляд в окно, она видит, что через площадь к сельсовету быстро шагает Анвар.
— Что с вами? Вы так побледнели! — произносит Мухтар. — Вот, пожалуйста, крепкий чай…
— Простите, но я… я лучше пройду на воздух…
Ни на кого не глядя и слегка пошатываясь, Зайнаб выходит в прихожую, а оттуда ныряет направо, во двор…
Глава 7.
Плечом к плечу с негодными не стой:
Сам загрязнишься, хоть и чист душой.
Абульмаджд Санои.
Перед самым концом рабочего дня, когда Мухтар рассовывал папки с бумагами по шкафам, в сельсовет зашла Мариам Сергеевна, кишлачный врач. Брезгливо вытерев стул носовым платочком, она села, открыла свой чемоданчик, стала перебирать рецепты, пакетики с лекарствами. Мухтар отнесся к ее приходу, как к чему-то совершенно обычному и скорее неприятному, чем приятному. Заперев оба шкафа, Мухтар повернулся в сторону поздней посетительницы и принялся довольно бесцеремонно ее разглядывать. Она не торопилась с объяснением и всё еще продолжала копаться в чемоданчике. Видно, каждый ждал, что скажет другой.
Подняв лицо, Мариам Сергеевна поправила прическу. Это была крупная дородная женщина, хорошо владеющая собой и знающая себе цену. Ее нельзя было назвать красавицей, однако, правильные черты лица, большие серые глаза и крупный волевой рот обращали на себя внимание. Портили ее веснушки и красноватый загар, свойственный блондинкам. Казалось, что лицо ее слегка обожжено. Лет ей было не больше тридцати — примерно столько же, сколько и Мухтару, но рядом с ней он выглядел как юноша; даже сегодня, когда на его лице так сильно отразились и бессонная ночь, и пережитые волнения и неумеренное потребление коньяка.
— Я зашла к вам, как врач, всего лишь, как врач, — произнесла, наконец, Мариам Сергеевна. — Сегодня утром вы мне звонили… И, — тут она деланно рассмеялась, — были немного не в себе…
Мухтар досадливо поморщился. Она продолжала серьезно:
— Я не стану вас ни в чем попрекать и не стану напоминать о ваших клятвах… Я говорю о тех клятвах, которые касаются состояния вашего здоровья. Все остальные клятвы мы ведь решили с вами зачеркнуть… — Она бросила на Мухтара быстрый многозначительный взгляд. — Не так ли?
Мухтар не отвечал.
— Вам не интересно со мной говорить? — с плохо скрываемым раздражением продолжала Мариам Сергеевна. — Тогда прошу: во-первых, не будить меня своими звонками. Клиническая картина алкоголизма, как раз такова, что подверженные этому недугу дурно спят, их беспокоят кошмары, они не находят себе места, у них возникает маниакально-депрессивное состояние и нередко в больном сочетаются мания величия с манией преследования.
— Мания преследования, — не выдержал, наконец, Мухтар, — у вас! Вы преследуете меня своими нотациями и… будьте любезны…
— Я любезна, даже слишком любезна. На что вы намекали сегодня утром, когда в горячечном бреду говорили о каких-то больных в доме директора школы? Неужели вы думаете, что вам удалось скрыть, — она бросила выразительный взгляд на чемодан Зайнаб, всё еще стоящий у письменного стола. — Помилуйте, ведь вы не ребенок. Вы хитрый, очень хитрый человек. Так почему же вы воображаете, что, вызвав в Лолазор свою любовницу и устроив ее в доме ни в чем неповинного и милейшего директора школы, вы тем самым прячете концы в воду? — Резко изменив тон, она заговорила быстро и нервно: — Кто эта девчонка? Ваша помощница? Какая-нибудь дрянь, через которую вы устраиваете свои делишки в городе или только новая жертва…
— Ну, вот… — протянул Мухтар, — опять упреки. Не вы ли, дорогая и очаровательная Мариам Сергеевна, говорили, что вам не нравится ни мой характер, ни мой образ жизни… Так в чем же дело?
— Кто эта девчонка? Я хочу знать, кто эта девчонка? — с болью воскликнула Мариам Сергеевна, поднимаясь со стула. Лицо ее еще больше покраснело, губы дрожали.
Мухтар взмахнул руками, казалось, он сейчас кинется на нее, но, овладев собой, он заговорил почти спокойно, чеканя каждое слово:
— Вы спрашиваете — кто эта девушка, чемодан которой стоит у меня в кабинете. Ну, хорошо, знайте! Эта девушка, а еще точнее — женщина, о которой вам уже известно, что она посещала здесь мой дом… Так вот, она — Зайнаб Кабирова… — в этом месте Мухтар немного смешался, но, махнув рукой, продолжал с еще большей энергией: — она меня любит. Любит искренне и давно. И я… да, я ее тоже люблю. Люблю, и вам-то какое дело!
Он сам был удивлен тем, что сию минуту сказал, но ему надо было во что бы то ни стало изменить тему разговора. Собеседница стала намекать на его грязные делишки спекулятивного свойства. Назвала Зайнаб сообщницей… Он вспомнил и стал в душе ругать себя последними словами: один раз, в пылу пьяной откровенности, поведал Мариам Сергеевне о дурацкой истории с воздушными шариками.
На счастье Мухтара пришел сторож. Услышав его шаги в прихожей, Мариам Сергеевна осмотрелась, опять поправила прическу, заперла свой чемоданчик и сказала: