Признаю себя виновным...
Шрифт:
Зайнаб зажала ладошкой рот Мухтара, а после того, как Анвар прошел уже шагов пятьдесят, не выдержала и сама. Анвар не услышал.
— Наплевать на него. Что мы пьяных никогда не видели! Идем.
И они пошли. Но когда достигли того места, где останавливался несколько минут назад Анвар, Зайнаб воскликнула:
— Взгляните, что это? — и тут же закричала: — Товарищ Салимов!
— Дура, — проговорил Мухтар почти зло и дернул ее за руку. — Замолчи! — Он тоже увидел на траве, около камня, лежавшего возле арыка, туго набитый портфель.
— Ну как же, ну как же так, Мухтар? Ведь это он случайно оставил, наверное, сел отдохнуть и забыл.
— Подожди! — Мухтар долго смотрел вслед Анвару. Тот продолжал свой путь. Убедившись в том, что Анвар не собирается возвращаться, он стал говорить: — Как ты не понимаешь, если мы ему отдадим сейчас, он опять потеряет, а уже другие найдут, как знать, получит ли он когда-нибудь обратно свою потерю…
Сказав это, Мухтар задумался, лицо его изменилось, как бы окаменело. Плотно сжав губы, он простоял в оцепенении не меньше минуты. Зайнаб смотрела на него с испугом. Ей казалось, что Мухтару плохо.
— Я не могу, — процедил он, наконец, и опять замолчал.
— Что с вами, Мухтар-джон? Вы заболели?
— Нет, нет. Другое… Тут в портфеле деньги, много денег… Анвар привез жалование учителям… Надо доставить эти деньги по назначению… Но сегодня уже поздно. А брать с собой в город такую сумму я тоже не решаюсь…
— Что же делать? — растерянно произнесла Зайнаб и прижалась лицом к его плечу, заглянула в лицо. Он как бы и не замечал ее ласк. Глаза его остеклянели, он весь ушел в себя.
— Ну, ладно, — проговорил он коротко, как бы не желая сбиваться с того, о чем так напряженно думал. — Придется отложить отъезд. Идем обратно. Ко мне… И вот что, открой-ка свой чемодан!
Она, еще не понимая, что он задумал, дрожащими руками открыла замки чемодана. Там было довольно много места, Мухтар вложил портфель, быстро закрыл крышку, щелкнул замками.
Они возвращались другой дорогой. Так ближе, объяснил Мухтар.
Начал накрапывать дождь. Мухтар накинул свой пиджак на плечи Зайнаб. Разве спасет от дождя ее шелковый плащ…
…В дом они прошли через калитку, не обеспокоили сторожа. Войдя в комнату, Мухтар тщательно запер за собой дверь и велел Зайнаб немедленно лечь спать.
— Обо мне не беспокойся. Я сейчас тоже лягу… Ну, вот будешь со мной спорить… Мне совершенно необходимо кое-что написать… Повернись-ка лицом к стенке и спи.
Поцеловав ее, Мухтар накрыл Зайнаб с головой, но она все же услышала, как что-то звякнуло, а потом булькнуло. Зайнаб не догадалась, что ее будущий муж допил оставшуюся в четвертинке водку. Потом, освободив на столе место, он положил перед собой лист бумаги и вывел крупными буквами слово АКТ.
Сквозь сон Зайнаб слышала, как по стеклу били крупные капли дождя. Шум этот смешивался в сознании со скрипом пера, и родился странный сон, будто везут ее, связанную, на арбе с огромными колесами, какие видела она только в детстве, колеса скрипят и постукивают на камнях. А верхом на верблюде, впряженном в арбу, спиной к ней, сидит какой-то человек, и ей страшно, что он сейчас обернется. То ей кажется, что человек этот Гаюр-заде, то представляется, что это отец. Неведомый возчик обернется сейчас, посмотрит на нее и скажет, что лучше закопает живьем, чем отдаст Мухтару. А рядом с ней, на той же арбе, подпрыгивает от тряски ее новенький чемодан. В чемодане, она хорошо знает, лежит портфель Анвара. И чем дальше, тем сильнее тряска, чемодан сдвигается к краю арбы — сейчас упадет. Она хочет крикнуть, но боится возчика. Но вот чемодан соскальзывает и падает с арбы, однако, стука почему-то не слышно. Зато все сильнее и сильнее скрип. Он режет ухо, от него в голове становится так неприятно, что Зайнаб начинает топотом просить возчика остановиться. Губы почему-то шепчут имя Мухтара…
— Мухтар, Мухтар!
Она проснулась от того, что ее трясли за плечо.
— Что с тобой? Ты все время бредишь.
В комнате был предрассветный полумрак. Но когда она взглянула на окно, то увидела, что по стеклу струится вода.
— Ой, Мухтар, вы так и не ложились? Вторую ночь…
— Ничего. Настроение у меня хорошее. Очень хорошее. Теперь у меня есть маленький любимый человечек, который обо мне думает и жалеет, если я переутомлюсь…
Он говорил с ней ласково-сниходительным тоном, но лицо его в смешанном свете настольной лампы и дождливого утра было страшно. Кожа вокруг рта натянулась вдоль десен, так что хоть рот и был закрыт — угадывались зубы. А под глазами нависли мешки. И сами глаза лихорадочно блестели, не подчиняясь своему владельцу. Он хотел смотреть ласково, а глаза смотрели с нетерпением и подозрительностью.
— …Скоро девять, — продолжал Мухтар, не меняя интонации. — Мне надо идти. Ты останешься здесь. Я тебя запру; не нужно, чтобы кто-нибудь видел тебя в Лолазоре. А тем более в доме сельсовета. Вечером я отвезу тебя в город.
Всё, что он говорил, было правильно и разумно. Но Зайнаб чувствовала, что он думает о другом, а слова, произносимые им, означают совсем иное.
Выскользнув из-под одеяла, Зайнаб положила руки на плечи любимому и, ласкаясь, долго смотрела ему в глаза. Он нахмурился, отвернулся.
— Ложись, тебе надо поспать… Немного погодя я скажусь нездоровым и вернусь к тебе.
Тут она случайно увидела на столе лист бумаги, озаглавленный словом акт. Заметив направление ее взгляда, Мухтар взял бумагу, сложил ее в четыре раза и собрался сунуть в карман. Зайнаб вспомнила о деньгах, о зарплате учителей. «Акт, что такое акт? Ах, да, это означает, что Мухтар сделает официальное заявление…»
— Не надо, — сказала она просящим голосом.
— Что не надо?
— Мухтар-джон, вы хотите привлечь Анвара к ответственности… Не надо ему мстить. Он так устал, вчера Сурайе ужасно его обидела — накричала на него. Я тоже его оскорбила. У него и без того на душе ночь. Вы поступите благородно, если отдадите… Пойдете к нему домой или позовете его к себе…
Мухтар смотрел на нее, улыбаясь. Он снял ее руки со своих плеч, посадил ее на тахту, а сам уселся на стул. Голосом наставника — строгим, убедительным и в то же время не лишенным ласки, он заговорил, как говорил вчера в сельсовете с непонятливой старухой:
— Вот идет дождь… Хороший весенний дождь. Дождь это большое счастье для народа: будут хорошие всходы. Мы с тобой не сеем и не жнем, но разве нам не нужно счастья? Разве мы не ждали его так долго?
Зайнаб затихла, не понимая к чему он клонит и зачем так долго тянет. Если правда, что уже девятый час — это ведь значит, что не только в доме Анвара, но и в школе уже переполох. Она вообразила отчаяние всей семьи… Сурайе не плачет, она женщина сильная. По лицу ее видно, что несчастье она переносит с твердостью и достоинством. И все же разве это уменьшает ее страдания? Но самые тяжелые муки, конечно, переживает сейчас Анвар…