Призрачный мой дом
Шрифт:
– Тебе не предлагаю, ты все равно не куришь.
– Отчего же? Угощусь, раз все равно здесь. Давай, давай, сам позвал.
– Ты слышал, что Львович сказал? Одну на двоих. Ладно, ладно, я пошутил. Бери.
– Что ты хотел-то? – спросил, расправляя усы, Серж после того, как они прикурили от одной спички и сделали в молчании по паре затяжек.
– Тут такое дело, – Петр Петрович оглянулся по сторонам, словно опасаясь, как бы не подслушали. – Ты же знаешь, как я к тебе отношусь?
– Нормально относишься.
– Нормально отношусь, верно. Поэтому хочу тебе кое-что передать. А точней – предупредить. Я вчера с командующим
– А в чем дело? Пит, что-то ты витиевато изъясняешься. Давай прямо, а? Не томи.
– Так я ж это, слова подбираю. Чтобы сказать, что надо и при этом не сболтнуть лишнего. Как учили: больше слов, меньше информации. Ну, ты в курсе. Короче, сам понимаешь, что сейчас вся наша ситуация рассматривается заинтересованными лицами со всех сторон, и проговаривается, и обсасывается. То, что лазутчика форточного разыскивают – и разыщут, – это и так ясно, этим особый отдел занимается. Но нас это касается постольку-поскольку, ведь ни ты, ни я в это окно чертово не лазили. Правда, же? Вот. И все равно, как ни крути, мы виноваты. Поэтому кого-то должны принести в жертву вообще, за сам факт происшествия, за то, что оно случилось, здесь, у нас. Типа откупиться. Потому что прокол масштабный, и последствия огромные. Дахно сказал вчера, что могут папахи полететь, и это правда. Вплоть до командующего, всех могут снять, и хорошо, если только это. А то ведь могут и на галеры сослать. Пожизненно. Но папахи слетать не хотят, папахи могут за себя постоять, не то, что мы с тобой, простые смертные. Ну, чтобы не утомлять долгими объяснениями: жертву уже наметили. Предварительно выбрали.
– И кто же это?
– Успокойся пока, не ты. И не я.
– Зачем ты мне тогда это все рассказываешь?
– Это ведь еще не конец истории, слушай дальше. Жертву, искупительную, наметили, и это тот человек, который отвечает в штабе за режим.
– Кротов?
– Тс-с! Правильно мыслишь, но я тебе ничего не говорил. Звучала, однако, и твоя фамилия, в связи с Гешей Хлебчиковым, он же главный подозреваемый, ты в курсе? А вы с ним друзьями были, как мы с Хакопническим, некоторые говорят, что и до сих пор, только маскируетесь. Имитируете ссору. Но на роль жертвы ты все равно не очень годишься, прости – мелковат, а вот тот, другой, он в самый раз. В результате, и папахи в целости, и Верховный удовлетворен. Опять же, предположительно. Кто знает, может, и больше крови потребуется. Но вот теперь подхожу к самому интересному. Кротов ведь тоже все это понимает, тем более что расклад не из сложных. Проблема заключается в том, что он с раскладом не согласен, и сделает все, чтобы вместо себя подставить другого. Тебя, например. Он вцепится тебе в горло, как крокодил в гуся. И не потому, что у тебя с ним раньше терки были, а потому, что сам жить хочет. Но уж если пойдет на дно, то и гуся за собой утянет. Тем более что никакой крыши, по сути, у тебя нет. А вот теперь самое важное. Дядя Ваня сказал, ну, намекнул, что ты ему симпатичен, как молодой офицер и специалист, и что не хотелось бы тебе жизнь и карьеру портить. Тем более – академия. Но и ты должен вести себя умно и не делать глупостей.
– В каком смысле – умно?
– Не высовываться, Серж, не высовываться. И не тарахтеть что попало. Как с той доской. Понятно? Мало ли кто что у нас тут знает, или слышал, или замечал. Не обязательно все это озвучивать и демонстрировать. При всех. При посторонних. И других подставлять.
– Да, блин, черт дернул…
– Вот, хорошо, что признаешь ошибки. Попроси прощения и спи спокойно. Ладно, считаем, что ты все понял. Ну, пора уже к станку возвращаться, пошли. Кстати, все, что я тебе рассказывал, это пересказ очень приватной беседы, поэтому…
– Понятно, Пит, можешь не говорить. Трепа не будет.
Через полчаса на КП позвонили по внутреннему телефону.
– Черт знает что! – возмутился Лукьяныч в трубку. – У нас тут работа! А с кем, по-вашему… Да, каждый специалист на счету. И на вес золота!
– Таганцев! – положив трубку, передал он Сержу послание. – Давай, дуй к ЗНШ, к подполковнику Кротову.
– Следствие ведут знатоки?
– Именно. Запасись терпением. И не забывай то, о чем мы с тобой говорили.
– Держись там, – напутствовал его Хакопныш. – Расслабься и не дыши. Вазелин еще захвати. Скорей всего не понадобится, но, на всякий случай, пусть будет. Мало ли что?
– Заходи – не бойся, выходи – не плачь! – поддержал его и Марлинский афоризмом. – Мы тут за тебя кулаки держим.
И показал, как именно держат.
Серж от двери подмигнул – ему, а получилось, что всем, и с тем вышел в коридор.
В коридорах штаба, на его бесчисленных лестницах и переходах пахло, как в общественной бане – влажным цементом и дезинфекцией. И в этом была бесспорная заслуга полковника Дахно, содержавшего свое хозяйство в идеальном порядке. Для чего, между прочим, ему приходилось вести неустанную борьбу с дневальными, солдатами-срочниками. Добиваться чего-то от того, кто не желает ничего делать – та еще работенка. Но в искусстве перетягивания каната не было равных Михаилу Кирилловичу, нервы у него были крепкие и толстые, что тот канат. Упорства ему тоже было не занимать, оно у него только возрастало по мере усиления противодействия, поэтому противника он неизбежно додавливал до полного туше.
Спускаясь по лестнице, где-то между третьим и вторым этажами, Серж неожиданно встретил начальника политотдела полковника Стримкова, отца Оленьки. Начальника ПО в последнее время мало кто видел, поговаривали даже, что все, решился он на перевод, куда подальше, в центральный офис, поскольку жизнь здесь со всеми Олиными художествами сделалась невыносима. Ну, слухов всегда полно всяких, а тут вот он, идет по лестнице, живой, собственной персоной. Большой, рыхлый, и какой-то выцветший, будто старая фотография. Серж посторонился и вытянулся по стойке смирно, давая проход начальнику, но тот неожиданно остановился возле него. Взглянул, глаза точно зеркала талой воды.
– Как дела, капитан?
– Плохо, товарищ полковник, – неожиданно безапелляционно сформулировал описание обстановки Серж.
– Ну, хорошо, хорошо… – то ли согласился, то ли попытался успокоить младшего по званию полковник. Сжав губы, он покивал головой и, не сказав больше ни слова, продолжил свое шествие вверх по лестнице. А Серж продолжил свое, вниз, потому что нужный ему кабинет располагался на втором этаже.
Особого оптимизма у Сержа предстоящая встреча со штабс-подполковником Кротовым не вызывала. Но и волнения какого-то, тем более страха, он не испытывал, ибо никакой вины за собой не чувствовал. В чем сила, вот спрашивают? Он знал, в чем. В чистой совести. На своей он, положим, различал пару пятнышек, микроскопических, возможно, чуть больших, но возникли они совсем от других обстоятельств и в этом деле роли не играли. Более того, другим про них знать не полагалось вовсе, поскольку у каждого своих таких полно, вот пусть ими и занимаются. Правда, Кротову не укажешь, этот будет копать…
С заместителем начальника штаба по режиму отношения у Сержа не задались с самого начала, с первых дней его пребывания в Сосновом бору. Причем их противостояние сразу набрало какие-то уж слишком высокие обороты, что могло говорить о наличие неких иррациональных причин для нелюбви. Но никаких личных причин, по крайней мере, у Сержа, не имелось, их просто не могло быть. Вообще, в его жизни шел короткий и странный период, когда, буквально вчерашний еще курсант, он превращался в офицера. Точно зеленая гусеница в зеленую же, но бабочку. В это время круто, на сто восемьдесят градусов менялось его курсантское мировоззрение, возникали чувство ответственности и понимание того, что свои обязанности придется выполнять самому. Если в училище офицеры и курсанты, так или иначе, находились по разные стороны жизни – раз уж одни пасли других, – то теперь все изменилось, и он сам стал пастухом. К счастью, коллектив в основном был офицерский, и с солдатами-срочниками сталкиваться приходилось редко.