Призрак бомбея
Шрифт:
— Но как же моя лунная пташечка? — простонала Савита, в груди у нее вновь проснулась темная боль. — Неужели никак нельзя прекратить ее страдания?
— Есть два способа, — тантрист поднял вверх расправленные ладони. — Позволить ей остаться здесь, заглушить боль ее космической противоположностью. И когда-нибудь она уйдет сама.
— Как духи наших родителей, — шепнула Парвати Кунтал.
— А второй? — спросил Нимиш.
Тантрист опустил одну руку, а на второй сильно растопырил пальцы — символы пяти стихий видимого мира: земли, воды, огня, неба и ветра.
— Невидимки состоят лишь из огня, неба и ветра. Они ищут воду и землю, чтобы жить на свете так же, как мы.
Тантрист помахал
— То, что однажды ее убило, теперь поддерживает призрака. Он заточен в стенах бунгало. Его жизнь и смерть — снова в ваших руках.
Тантрист впал в медитативный транс.
Представление окончилось.
Без жизни и без наследства
Сквозь тучи пробился лучик утреннего солнца.
Джагиндер взял такси из отеля близ «Азиати-ки» до Дарукханы — песчаного промышленного района, где располагалась его контора. Обычно он приезжал туда лишь поздно утром. К тому времени территория уже кишела рабочими, которые сортировали части судов, разобранных на заводе, а его помощники сновали у конторы, заключали сделки и записывали счета в гроссбухах. Но сегодня в гоудауне [186] , где хранились товары, было пугающе тихо. В грязи ржавели два холодильника, большие стальные трубы блестели от дождя, лившего всю ночь.
186
Гоудаун — склад товаров в Восточной Азии.
Джагиндер взобрался по ступенькам на открытое возвышение и вошел в контору В одном ее конце размещалось складское помещение с круглыми валиками под спину и толстыми матами, которые разворачивал на полу служащий компании в начале каждого дня. Открыв дверь склада, Джагиндер выудил один тяжелый мат, разложил его на виниловом полу и покрыл белой простыней.
Обливаясь потом, он выдвинул свой деревянный письменный столик и поставил его, как обычно, у входа, рядом с черным телефоном — его оставалось лишь включить в розетку. Рубиновые гроссбухи лежали аккуратной стопкой в шкафчике. Усевшись «по-турецки» на пол перед столом, Джагиндер раскрыл верхний гроссбух. Обложка внизу покоробилась, тонкие страницы развернулись гармошкой. Он тупо уставился на отчеты, записанные секретным «ландеевским» шрифтом, которым в их семье протоколировали финансовые операции.
Джагиндер неторопливо откупорил чернильницу на горизонтальном бортике наклонного стола и окунул перо в ее темную глубину. Обычно он пользовался импортной ручкой «шэффер», торчавшей из кармана рубашки. Но ручки при себе не было, а искать другую в шкафчиках лень. Джагиндеру захотелось горячего чаи масала,и он посмотрел на часы. Слуга опаздывал уже на пятнадцать минут. «Так вот что здесь творится в мое отсутствие».
Он перевернул пустую страницу, занес над ней перо и неуверенно нарисовал Ганешу — благоприятный символ, который помещал в начале каждого нового отчета или операции. Ничего благого он делать не собирался, но по привычке дорисовал символ и отложил перо. Снаружи послышалось шарканье подошв. Служащий компании в белой майке, хлопчатобумажной лунгии шерстяном платке скакал по ступенькам, громко насвистывая мелодию «Прэм Джоган кэ Сундари Пио Чали» [187] и вращая бедрами, будто могольский принц, к ногам которого падают толпы куртизанок.
187
Песня
— Сахиб! — взвизгнул он, поспешно сложив руки в приветствии и чуть не выронив чашку чая.
— Опаздываешь. — Джагиндер скривился от досады.
— Сахиб-джи, — залопотал служащий, и на его лысине выступили капли пота. — Автобус опоздал… Дорогу развезло от дождей…
— Чаю принеси.
Служитель стремглав побежал искать штатного чаивалу,в подобострастном рвении забыв собственный чай, да и мелодию из фильма.
Джагиндер выглянул во двор. Внизу рабочие уже прибывали в гоудауни перетаскивали железные обломки с печальным, гулким, ритмичным стуком: тхока-пгхаки.В детстве он часто ходил сюда с отцом, Оманандлалом, доезжая поездом от бунгало до ближайшей станции Риэй-роуд. Самым любимым временем были Дивали [188] и Новый год, когда гуджаратские бизнесмены весело выкрикивали: «Сал Мубарак!» [189] — и Оманандлал предлагал всем гостям стальные подносы с фисташками, миндалем, кешью, стручками кардамона и золотым изюмом.
188
Песня из кинофильма «Мугхал-э-Азам» (1960), написанная Наушадом Али и исполненная Бадэ Гхуламом Али Ханом.
189
«С Новым годом!» ( гуджарати)
Джагиндер часами просиживал рядом с отцом, наблюдая, как он проверяет конторские книги, ведет дела, обращается с подчиненными и взаимодействует с клиентами. Джагиндер представлял себя на месте отца, и, что бы тот ни делал, мальчик глубоко сознавал, что когда-нибудь сможет его заменить. Порой Джагиндер оставался до конца рабочего дня и возвращался домой вместе с отцом, который, даже не помыв руки, сбрасывал с плеч сюртук и отдавал сыну тяжелую хлопчатобумажную жилетку с большими карманами спереди, набитыми рупиями. Жилетку запирали в одном из металлических шкафчиков Маджи.
Оманандлал был человеком бесхитростным, всегда элегантно одевался и чисто брился, оставляя лишь аккуратные усики, олицетворявшие честь и мужское достоинство его класса. Он никогда не выходил из себя, не торопился, не отчитывал рабочих и не прогонял с порога бедняков с пустыми руками. Терпеливо выучился читать и писать по-английски, вечно держал под рукой хинди-английский словарь и старательно подписывал чеки, наполняя тушью свой «паркер» с широким пером. Джагиндер всегда мечтал быть похожим на отца, но зенит индийской чести и рыцарства быстро миновал, сменившись новой эпохой бюрократии, насилия и коррупции. Что ему еще оставалось, кроме как идти в ногу со временем?
В непривычном сентиментальном порыве Джагиндер сохранил контору после смерти отца в том же виде, а не осовременил ее, подобно многим своим коллегам, которые установили капитальные стены, письменные столы со стульями и так далее. Сидя «по-турецки» на толстом матрасе перед старым столом, Джагиндер ощущал приятное бремя отцовского наследия. Хотя Нимиш не проявлял никакого интереса к разделке судов, Джагиндер всегда рассчитывал, что после колледжа сын займется этим же ремеслом. Джагиндер представил, как они сидят вместе и он обучает Нимиша азам бизнеса, готовясь уйти на покой.